Добровольцы Царандоя

Афганские военные настояли, чтобы за пределами Герата, да и внутри города тоже, я, как и большинство других гостей, ездил только на бронетранспортере. Поругивая в душе неумолимого офицера, я влез в машину и сразу же окунулся в раскаленную, словно бы сжиженную духоту.

Мы ехали медленно; впереди — не обгонишь маячил громадный грузовик. Справа тянулся унылый дувал. Вдруг над глиняной стеной я краешком глаза заметил бледные в ярком солнце вспышки.

 

 

И не сразу понял, что это — выстрелы. Скрип тормозов. Из грузовика повалил дым. Водитель, черноволосый молодой парень, попытался было сбить пламя, но безуспешно. Он опрометью ринулся в сторону, и через несколько мгновений взорвался бензобак, выплеснув на асфальт тугой комок огня. К забору уже спешили солдаты, обтекая и замыкая то место, откуда прозвучали выстрелы. Шофер, плюхнувшись на обочину, остолбенело созерцал пылающий грузовик. Коварно напав из-за угла, бандиты сожгли машину, скорее всего за то, что водитель не пожелал заплатить им бакшиш — мзду. А может, напали «просто так» — ради поддержания в городе нервозной обстановки.

«Гератских стен отвес...»

Герат тонет в зарослях кустарников, усыпанных белыми, розовыми, нежно-фиолетовыми и огненно-красными цветами. Укрытый от палящего зноя пушистыми кронами изумрудных сосен, раскинувшийся в долине древней реки Герируд, Герат дает отдых глазам, уставшим от хаоса диких гор и однообразного степного пейзажа.

В средние века Герат в течение длительного времени был центром Хорасана — крупного государственного объединения, с которым в XV столетии установило дипломатические отношения Московское княжество. Гератцы, рассказывая о своем городе, непременно упомянут, что в нем бывали Александр Македонский (по некоторым данным, именно он основал этот город) и Тимур, здесь творили величайшие поэты Востока Абдуррахман Джами и Алишер Навои. Вот, например, несколько строк из поэмы Навои:

«В Герате башни крепостной стены Долину озирают с крутизны. Вокруг Герата главы снежных гор. Встают под небо синее в упор. Неколебим Гератских стен отвес, Врата их — арки девяти небес...»

Сегодняшний Герат четко делится на две части — старую и новую — прямым, как луч, проспектом Революции. Это главная, самая оживленная магистраль города. На широких тротуарах всегда много людей. На перекрестках подтянутые регулировщики дирижируют транспортными потоками, в которых можно увидеть автомобили почти всех известных марок. Огромное количество дрожек, богато украшенных цветами, велосипедистов. В зданиях на прилегающих к проспекту улицах, расположены государственные учреждения, школы и лицеи, бесчисленные торговые лавки и чайные. В последних — всегда тишь и покой. Это место священного досуга афганцев. Мужчины несуетно проводят свободное время: вкушают чай, обмениваются новостями.

Гератский провинциальный комитет Народно-демократической партии Афганистана (НДПА) разместился в особняке, когда-то принадлежавшем местному богатею, который давным-давно бежал за границу. У внешней ограды — фанерная будка, здесь посетители сдают оружие.

В приемной секретаря много народу: у окна негромко переговариваются офицеры, молча дожидаются своей очереди рабочие в темно-зеленых спецовках, на корточках сидят бронзоволицые крестьяне в халатах и белоснежных чалмах.

— Почувствовали уже, какая у нас здесь обстановка? — начал беседу секретарь комитета Мохамаддин Захим, узнав о происшествии на дороге. Захим молод, ему только-только исполнилось тридцать. За плечами у него двенадцатилетний партийный стаж.

— Жить нам спокойно душманы не дают! — гневно говорит Захим.— Вот посмотрите,— протягивает пачку фотографий. На них — зверски убитые крестьяне, старики, женщины, дети, разрушенные дома, сожженные школы.— За каждое убийство, взрыв, поджог они получают щедрую плату от агентов империализма. Наживаются на крови народа! Какая там защита ислама?! Об этом и речи нет. Ведь нападают и на мечети, убивают мулл. На территории провинции сейчас орудуют несколько террористических банд...

Порой все члены комитета НДПА уходят на боевые операции, и тогда на двери особняка появляется табличка, словно всплывшая из не такой уж давней истории нашего государства: «Все ушли на ликвидацию банды». Активно действуют добровольные отряды защиты революции. В уезды, кишлаки с риском для жизни выезжают летучие пропагандистские группы. На сходках и собраниях они разъясняют политику партии и правительства, распространяют революционную литературу.

Первый бой дауда Гуля

С помощником уполномоченного ЦК НДПА и Ревсовета республики по северо-западу Афганистана Рахимом Гулем я встретился у него дома, недалеко от городского центра. Инженер Рахим Гуль — коренной гератец, много лет проработал на местном мясокомбинате.

— В провинции несколько промышленных объектов,— рассказывает он. Хлопкоочистительный комбинат, угольная шахта, мясокомбинат, соляной карьер, разработка месторождении барита и гипса. Заканчивается строительство корпусов текстильной фабрики и цементного завода. Когда мы окончательно очистим провинцию от банд, советские и чехословацкие специалисты помогут смонтировать оборудование и наладить современное производство. А пока готовим кадры для этих предприятий...

Неожиданной проблемой, которую пришлось спешно решать, стала добычу соли. После прекращения традиционной торговли с Ираном и некоторыми западными странами — разумеется, не по вине Афганистана — в республике стала ощущаться нехватка соли. Да и не только ее. Иран, например, поставлял нефтепродукты, муку, сахар и прочее...

Но экономическая блокада Афганистана сорвалась. На помощь пришли СССР и другие социалистические страны — направили в ДРА необходимые товары и топливо. В то же время афганское правительство, опираясь на местные ресурсы, стремится максимально ослабить последствия бойкота. Так, соледобытчики Герата решили десятикратно перевыполнить план и отправить в различные районы страны 30 тысяч тонн соли.

Немалая заслуга в том, что хозяйственная жизнь не выбивается из нормальной колеи, принадлежит таким, как Рахим Гуль. Выходец из крестьянской семьи, он быстро находит контакт с рабочими и дехканами, доходчиво объясняет смысл революционных преобразований в стране. Басмачи не раз пытались разделаться с Рахимом Гулем, но безуспешно.

— Однажды вечером,— рассказывал мне Рахим,— прежде чем включить свет, я подошел к окну, чтобы задернуть шторы. В сумерках заметил присевшего за забором человека. В тот же момент вспомнил хриплый голос, который по телефону обещал мне скорую смерть, если я не уеду из Герата. На раздумья не оставалось времени. Стараясь говорить спокойно, приказал сыну позвонить в царандой (Царандой — народная милиция в Афганистане. (Примеч. авт.)) и попросил домашних ни в коем случае не зажигать света. Сын моментально все сообразил, бросился к телефону, а я, прихватив ручной пулемет, взбежал по внутренней лестнице на плоскую крышу. И вовремя — несколько человек уже перебрались через забор и осторожно приближались к окнам. Окликнул их, а вместо ответа — выстрелы...

Завязался бой. Инженер, перекатываясь с места на место за низким каменным карнизом, бил короткими яростными очередями.

— Бандиты наседали, и я никак не мог посмотреть, что делается на другой стороне дома, хотя был уверен, что и там душманы.— Рахим говорил бесстрастно, словно повествовал не о себе, а пересказывал сюжет давно прочитанной книги.— Знаете, это очень неприятное чувство, когда немеет затылок. Когда кожей спины ощущаешь чей-то ненавидящий, смертоносный взгляд. Напряжение достигло высшей точки, и тут в двух шагах ударил — словно по нервам — автомат. Оглянувшись, я увидел вспышки выстрелов и своего сына, ведущего огонь с противоположного края крыши...

Для одиннадцатилетнего Дауда это был первый бой. А внизу дочери инженера — Шикуа и Надя — спешно набивали патронами пустые диски. К счастью, они не понадобились. Услышав шум приближающейся машины, бандиты отступили. На этот раз им удалось раствориться в глухих улочках старого города.

Заслушавшись, я и не заметил, что уже давно стемнело. Густая южная ночь окутала тысячелетний город. Нигде ни огонька, лишь бесчисленные глаза звезд не мигая смотрят на землю. Водитель, хорошо знавший дорогу, решил не зажигать фар...

Пахва выходит на субботник

В полдень солнце упало на землю, и тени исчезли. Я еле-еле плетусь по селению Пахва провинции Инджиль, с трудом ориентируясь в лабиринте глухих глинобитных стен. Людей не видно. Только на тесном перекрестке пристроился на корточках перед наковальней деревенский кузнец, выполняя немудреные заказы крестьян. Кажется, что горна ему не нужно,— так накалена сама земля. После очередного поворота останавливаюсь возле нужной двери. Меня поджидает крепкий белобородый старик в чалме, просторной белой рубахе и калошах на босу ногу. Это Шир Мухаммед, председатель местного кооператива.

Я жду, что меня немедленно проведут куда-нибудь в тень, но — увы! Следует неторопливый, по-восточному многословный обмен приветствиями, и лишь после этого старик жестом приглашает войти. Минуя короткий коридор, прохладный и сумеречный, проходим в залитый солнцем глухой двор. Сюда смотрят окна четырех сложенных из саманного кирпича домов, в которых живут семьи сыновей Шир Мухаммеда. В углу двора загон с одуревшими от жары овцами, на плоских крышах сушатся для них вороха душистого сена.

Мы сидим за низкими столиками в устланной коврами комнате. В пиалах дымится спасительный зеленый чай. Под потолком на маленькой трапеции раскачивается, щебеча, ласточка. Бесстрастное, покрытое глубокими морщинами лицо старого крестьянина на мгновение озаряет улыбка:

— У нас ведь ни радио, ни телевизора. А с ней,— он кивает в сторону шустрой пичужки,— все веселее.

Неспешно течет беседа. Выпиты уже и третья, и четвертая чашки обжигающего чая. Шир Мухаммед рассказывает, что кооператив создан после революции и объединяет ныне 373 человека.

Государство оказывает помощь семенами, удобрениями, техникой. Всего в провинции 59 кооперативов. Но не везде можно нормально трудиться — мешают бандиты.

— Наведывались они и к нам,— говорит председатель.— Уничтожили посевы, отобрали хлеб, какой нашли, обещали еще вернуться...

Я рассказываю Шир Мухаммеду о двух селениях — Кабуль-Дарвазе и Никиабаде, расположенных в самых неспокойных районах провинции. Крестьяне, решив с оружием в руках защищать свой мирный труд, создали там отряды самообороны. Немногочисленны они, да и вооружение слабовато — в основном винтовки и пистолеты,— но бандиты трусливо обходят эти селения стороной.

Старый председатель кооператива, не перебивая, внимательно слушает меня, перебирая матово поблескивающие четки.

Я помню, с какой гордостью говорил Рахим Гуль об этих первых в провинции сельских отрядах защиты революции. Речь-то ведь идет не только о судьбе двух небольших кишлаков, но о гораздо большем. Выстоят отряды в Кабуль-Дарвазе и Никиабаде,— тогда их опыт распространится по всему северо-западу Афганистана, их примеру последуют многие другие крестьянские кооперативы. А это во многом облегчит задачу полной ликвидации басмаческих банд.

Но главная цель в провинции достигнута — люди поняли, что в стране установилась истинно народная власть. Огромное воздействие на умы дехкан оказала передача земли беднейшим в соответствии с аграрной реформой. В провинции двадцать тысяч семей получили тысячи гектаров земли.

В Герат поступила техника из Советского Союза для создания первой в этих местах машинно-тракторной станции. Стали популярными дни добровольного коллективного труда — своего рода субботники — явление, необыкновенное для Афганистана. Никогда ранее на гератской земле крестьяне не собирались, чтобы дружно, без принуждения, во имя всеобщего блага рыть всем миром новые арыки.

День добровольного труда намечался на ближайшее воскресенье и в Пахве. Шир Мухаммед, провожая меня, с воодушевлением рассказывал об этом. Останавливаясь у дувалов, он загибал пальцы и каждый раз, когда левая кисть оказывалась собранной в кулак, пропускал через пальцы правой одну бусину на четках.

— Касим пойдет... Мухаммед?.. Мухаммед обязательно пойдет... Курбан — не знаю... Наверное, тоже явится, если его Хуршед Разиюлла позовет... Вот Мухаммед Искандер — тот наотрез. Странный человек... Будет целый день свой личный арык копать, а на день труда не дозовешься. Зато брат его, Музаффариддин, наоборот, один из первых людей в кооперативе. Очень активный... Если нужно, свой кетмень соседу отдаст, а сам будет крышкой от казана землю копать...

Когда мы прощались с Шир Мухаммедом на окраине селения, у него на четках было отложено уже много бусин.

Я покидал Пахву ближе к вечеру. Солнце палило уже не так нещадно, и можно было дышать полной грудью.

Лепешка на родине...

Небольшой приграничный город Исламкала... Мы выехали туда поутру. Три бронетранспортера и машина связи, лихо развернувшись на центральной площади, помчались по улицам Герата. В первом бронетранспортере — командир дивизии, член Революционного совета ДРА, полковник Наби Азими. Он едет в Исламкалу с приятной миссией — вручать награды пограничникам. Затем следует его охрана, «газик» с радиостанцией, а замыкает небольшую колонну бронетранспортер, где нашлось место и для меня.

На окраинных улицах города прикрываем люки, сержант без команды прильнул к пулемету. Эти места считаются небезопасными. Именно на той улице, по которой мы сейчас проезжаем, два дня назад было организовано покушение на Наби Азими.

...До Исламкалы километров 120 по отличному асфальтированному шоссе, построенному в свое время советскими специалистами. Слева вдалеке видны горы, справа простирается покрытая верблюжьей колючкой степь. На всем пути мы увидели два-три селения, не больше.

Движения почти нет, дважды мы обгоняли небольшие, ярко раскрашенные, но абсолютно пустые автобусы, а где-то на середине пути нам встретился автобус, идущий в Герат. Он был набит людьми. Под окнами полоскалось на ветру полотнище с надписью на фарси, которую мы не успели прочитать.

До Исламкалы оставалось километров тридцать, когда мы сделали вынужденную остановку: прохудилось заднее колесо. Прихватив автоматы, мы вылезли наружу. После шума мотора оглушила тишина, нарушаемая лишь стрекотом кузнечиков. Место для стоянки неудачное: между высокими холмами и богатым кишлаком с мечетью, в котором — мы знали это наверняка — частенько бывали душманы. После небольшого «военного совета» распределили обязанности. Экипаж бронетранспортера принялся менять колесо, горы попали под наблюдение переводчика, за селением следил опытный лейтенант Абдульсамад, а мне поручили смотреть за дорогой.

В раскаленной коробке бронемашины нестерпимо душно, хочется пить, но фляга давно пуста. Через видоискатель осматриваю кишлак — там никаких признаков жизни. Так, теперь дорога... На горизонте показалась какая-то точка. Неотрывно слежу за ней. Вскоре точка превратилась в рейсовый автобус. Его изображение размыто: пот заливает глаза. Вот автобус поравнялся с нами. В видоискатель вижу любопытствующие лица пассажиров: «безногий» бронетранспортер для них — маленькое развлечение на скучной дороге. Теперь нужно удвоить внимание. «Беспроволочный телеграф» работает здесь быстро.

Проходит полчаса. Наконец, поломка ликвидирована, и вскоре мы уже въезжаем в Исламкалу. От большого селения этот городок отличают только крошечный ресторанчик, цирюльня, здание таможни и казарма пограничников.

Мы успели к самому интересному: командир дивизии вручал отличившимся медали. Товарищи горячо поздравляли награжденных, осыпали их, по местному обычаю, лепестками роз, белобородые старцы преподносили огромные букеты ярких цветов...

Для многих афганцев, которые, устав от скитаний по чужбине, возвращаются в ДРА, Исламкала — первый форпост на родной земле. До полусотни человек приходят сюда ежедневно из Ирана. Разные это люди, и разные у них судьбы. Первый, с кем я разговорился, был Гуламахмад, мужчина средних лет. Судьба его сложилась трагично. Месяцев девять назад он служил чиновником в Герате. Бандиты угрожали ему, пытаясь заставить уйти из правительственного учреждения. Гуламахмад не послушал их, тогда душманы из шайки некоего Захира похитили и привели его в горы. Там — жестокие избиения, пытки, голод.

— Но больше всего,— говорит Гуламахмад,— мучила жажда. Эти собаки не давали ни капли воды. Язык распух, нёбо — как наждачная бумага. Связанные руки и ноги задеревенели и уже не слушались меня. И все это на самом солнцепеке. Мысленно я попрощался с семьей...

Но бандиты распорядились жизнью Гуламахмада иначе. В кожаном мешке его переправили через границу. Там он и еще несколько человек под присмотром душманов работали на стройке. Естественно, что все заработанные деньги так называемые «защитники ислама» забирали себе, оставляли пленникам только минимум на хлеб и овощи. Не такие ли «стройки» за колючей проволокой, подобные концентрационным лагерям, буржуазная пресса называет «лагерями беженцев»?

Гуламахмаду повезло, ему удалось перехитрить надсмотрщиков и бежать. Кружным путем он добрался до Исламкалы и теперь спешит в Герат, где жена и двое детишек почти год оплакивают мужа и отца.

История Камбара, коренастого молодого человека, типична для большинства афганцев, которые поддались враждебной пропаганде и покинули родину. Год назад он уехал из Кабула в Иран подзаработать. Пересек почти всю страну, был в Тегеране, не гнушался никакой работой. Но разбогатеть ему так и не удалось.

— Что зарабатывал,— рассказывает Камбар,— уходило на питание. Уж очень там все дорого, а кое-каких продуктов и вовсе не купишь.

— Как вы думаете жить дальше?

— Не знаю еще,— отвечает.— Может, займусь мелкой торговлей, открою дукан в Кабуле, а скорее,— Камбар посмотрел в сторону пограничника,— пойду добровольцем в армию.

Когда мы заканчивали беседу, от здания таможни в сторону Герата отъехал еще один ярко раскрашенный, битком набитый автобус. Надпись на полотнище, прикрепленном к борту машины, гласила: «Лепешка на родине слаще шербета на чужбине».

Паранджа для конспирации

Второй резервный батальон царандоя размещается на окраине Кабула. С лейтенантом Сиалем Мухаммедом, замполитом этого подразделения, мы едем по шумным улицам столицы, оставляя позади базары, бензоколонки с длинными хвостами автомобилей, где среди легкового автотранспорта дожидаются своей очереди бронемашины с эмблемой афганской армии. Наконец, въезжаем в расположение батальона.

Добровольцы, которые приходят в царандой по рекомендации Демократической организации молодежи Афганистана (ДОМА), получают здесь необходимые военные навыки. Командир батальона Абделахман Фазли, в прошлом десантник, рассказывает:

— Первые добровольцы — члены ДОМА — стали приходить к нам с начала мая 1981 года. С тех пор почти каждую неделю мы принимаем пополнение. Сейчас новобранцев уже около двухсот.

— А на какой срок рассчитана программа обучения?

— Всего месяц... О большем сроке мы пока и мечтать не можем. Выпускников с нетерпением ждут во всех провинциях...

Мимо нас пробегает цепочка новобранцев. В небольшом физкультурном зале ребята под руководством тренера осваивают приемы самбо. Чуть дальше, под навесом, курсанты изучают различные системы оружия. Один из взводов занимается строевой подготовкой.

Библиотека... Трижды в неделю здесь проходит получасовая политинформация, кроме того, по понедельникам и четвергам — двухчасовые политзанятия.

— Важно, чтобы наши выпускники,— говорит Сиаль Мухаммед,— четко представляли себе задачи и принципы Апрельской революции, ее второго этапа, нынешнюю сложную ситуацию в стране. Сознательный боец не дрогнет в бою.

— А есть ли такие, кто, узнав о тяжести службы, просился домой?

— Неделю назад был один случай. Несколько человек не вернулись из первого увольнения. Мы изрядно переволновались — ведь всякое может быть. Оперативно провели небольшое расследование. Оказалось, что ребята обманули отборочную комиссию — завысили свой возраст в документах — и ушли в царандой, не сказав ни слова отцу и матери. Ну а когда они в форме пришли домой, родители попросту задали им трепку. Я беседовал с этими «беглецами»: говорят, как только стукнет семнадцать, все равно придут к нам. Вот только беспокоятся, что трудности уже будут позади,— улыбается замполит...

Гульмухаммеду 18 лет. Его отец — офицер. По радио юноша услышал призыв вступать в царандой. Считает, что именно в силах безопасности принесет наибольшую пользу революции. Его сверстник Йохсомула родом из Кунара. Приехал сюда по рекомендации местной организации ДОМА. Много здесь детей дехкан, рабочих, служащих, есть и такие, у которых бандиты убили всех членов семьи. Разные это люди, но их крепко объединяет ненависть к врагам, готовность защищать революцию до последней капли крови.

После полумрака библиотеки яркое солнце ненадолго ослепило, и мы не сразу увидели группу молодых людей с чемоданами, сумками, узлами, которые устроились на земле у входа в казарму.

— А вот и пополнение,— командир батальона зашагал к добровольцам знакомиться.— Очень хорошо! С каждой неделей к нам приходит все больше и больше людей. Думаем привлечь к работе и девушек. Такой опыт уже есть в Демократической организации женщин Афганистана (ДОЖА).

....Джамиля, Амина, Мариалим — члены ДОЖА — только что вернулись из Кандагара. Трудно представить, как эти хрупкие девушки, закрытые паранджой, ходили по неспокойным районам города, находили дома, где бандиты, пользуясь тем, что на женскую половину никому из посторонних заходить нельзя, устраивали, склады оружия и боеприпасов.

— Кому же, как не нам, выявлять такие дома? — улыбается Амина.— Женщины ведь всегда знают, что у них в доме творится, и поделиться сведениями могут только с женщиной. Вот мы и ходили по улицам, базарам, заводили множество знакомств. Население нам охотно помогало. Например, как-то раз на одной из улиц старушка вдруг протянула мне две лепешки. Я удивилась, но взяла. Оказалось, что между ними была записка о месте и дате встречи главарей банд. Все они впоследствии были арестованы.

— Только вы не думайте, что это наша основная работа,— вступает в беседу Мариалим.— Главная задача — просвещение женщин. В первый же день, когда мы прилетели в Кандагар, был созван митинг, на который пришли две с половиной тысячи учениц школ и лицеев. Многие из них после откровенного разговора вступили в ДОЖА...

...Ночной Кабул резко отличается от Кабула дневного. Днем это город интенсивного автомобильного движения. Толпы людей, бесчисленные дуканы, пряные запахи, гул, улыбки на лицах, украдкой брошенный из-под паранджи взгляд... Кабул ночной — это настороженная тишина. Мы медленно едем в патрульной машине царандоя. Тихо. Город спокойно спит. И его покой в числе других охраняют добровольцы — молодые силы революции.