Жемчуга Подлеморья

Мы отправлялись в Подлеморье. В Москве уже звенела весенняя капель и теплый ветер съедал помаленьку тучные сугробы, а в Забайкалье, как сообщали синоптики, еще бушевали вьюги и трещали крепкие сибирские морозы. Там, в Баргузинском заповеднике, нас ожидала двухнедельная «охота». Главный ее объект — «Соболь, зверь сибирский». Под таким названием снимала ленту группа киностудии «Центрнаучфильм».

 

 

Я летел с группой в качестве внештатного консультанта.

К началу века хищнический промысел соболей почти извел зверьков по всей Сибири: от Урала до Тихого океана. Положение казалось безвыходным. Некоторые ученые даже стали считать соболя естественно вымирающим видом. Утверждали, будто он не выносит дыма и панически боится человеческого жилья. Однако нашлись специалисты, которые отстаивали обратное и винили во всем неуемных добытчиков соболей. Нужны были строгие охранные меры и заповедники, где множилось бы соболиное стадо. Баргузинский заповедник стал первым из них.

Подле моря

— Эх, паря,— вздохнул пожилой сибиряк, обстоятельно отвечая на мои вопросы о Байкале,— раньше-то, если назовешь его озером, по ушам били. Море! Да не просто, а святое море. Почитали Байкал и стереглись его. Он ведь с собой шутить-то не позволял. Кормил, одевал, но порой враз все и отнимал, вплоть до жизни. Суров батюшка...
— Ну а сейчас?
— Что ж сейчас? Сам смотри... Байкал-то все такой же, только почтения к нему меньше стало. Все озером кличут. Комбинатов понастроили. Омуля поменьшало, а осетра так совсем извели. Моторные лодки, катера, нефть... Знамо дело, техническая революция. — Собеседник мой махнул рукой.
— А ты, дядя, часом, не паникуешь? Соболя-то вот больше стало.
— Это верно. Соболя, почитай, с того света вернули и размножили. Хорошее дело сотворили заповедники. Но не тревожиться-то нельзя...

Разговор этот вспомнился, когда наш небольшой двукрылый самолет приземлился в Давше — центральной усадьбе заповедника. С Баргузинского хребта по пологим сопкам сбегала к самому берегу моря, укрывшегося ослепительно белой шубой льда и снега, темнохвойная тайга.

В Давше всего-навсего два с половиной десятка домов да около ста жителей. Все работают в заповеднике. Поселок стоит на самом берегу моря в Давшинской бухте, и с двух сторон от него горбатятся лесистые мысы. Место очень живописное и, прямо скажем, глухое. До Усть-Баргузина 120 километров, а до Нижнеангарска, центра Северо-Байкальского района, 170.

Заповедник тянется по северо-восточному берегу Байкала на 50 километров. С востока его окаймляет Баргузинский хребет. Общая площадь охранной зоны чуть больше 260 тысяч гектаров. Пожалуй, это один из немногих наших заповедников, расположенных сравнительно далеко от крупных городов и поселков.

Край между устьями рек Томпуды и Чивыркуя издавна нарекли Подлеморьем. Именно здесь водится жемчужина Забайкалья — баргузинский соболь. Смолисто-черная шкурка некрупного зверька шелковиста, с чистой водой (голубой подпушью) и не имеет себе равных среди вольных соболей.

Служители заповедника призваны строго охранять редкого зверька и пристально изучать его.

Двухчетка

В Давше нас ждали: из Москвы заранее была послана телеграмма с разрешением на отлов десяти соболей с тем условием, что потом они будут выпущены на территории охранной зоны.

Специалист, напутствовавший нас в столице, уверял, что зверьков наловят чуть ли не за два-три дня.

После знакомства с сотрудниками заповедника мы эдак спокойно спросили:
— А как с соболями?
— В порядке,— ответили нам,—пока не перевелись. В тайге их полным-полно.
— А поймали-то сколько?
— Ни одного, однако. Но ловушки стоят, стоят, не волнуйтесь.

В тайге лежал глубокий крупнозернистый снег. Морозы доходили до 50 градусов. Снег промерз и стал будто песок. Даже на широких эвенкийских лыжах ходить было трудно, а лайки и вовсе проваливались чуть ли не по самую маковку...

Ловцы каждый день ходили в тайгу, но все безуспешно...
— Да полноте, может, здесь и зверя-то нет, откочевал?
— Пошто нет? — рассудил выделенный нам в помощь лесник Константин Филиппович Черных. — Вон у домов по речке кот бегает.
— Какой кот?
— Так соболь-мужичок.
— Прямо возле домов?
— Ну.

Звонкая, прозрачная речка Давшинка впадает в Байкал на краю поселка. Здесь она даже в сильные морозы выбивается местами из-подо льда и весело журчит по камушкам. На горке в сотне метров курятся голубыми столбами дымов добротные сибирские избы. Тропка бежит к речке. Здесь берут из проруби воду. Рядом мостик, за ним тайга. У мостика цепочка следов.

Поди ж ты, действительно свежая соболиная двухчетка. Парная. Зверек совсем недавно набегал. И дым его не испугал.

Повадки, жизнь соболей, способы их отлова в заповеднике знают многие. Главным же специалистом считают Евгения Михайловича Черникина, старшего научного сотрудника. Он защитил кандидатскую диссертацию по экологии баргузинского соболя. И за пятнадцать лет работы исколесил подлеморскую тайгу вдоль и поперек. Сотни тончайших наблюдений провел, изучая жизнь этого осторожного и очень трудного для исследований в дикой природе зверька.

Он много рассказал нам о баргузинских соболях. Потом дал почитать свой научный труд. Вот выдержки из него, касающиеся поведения соболя рядом с жильем человека.

«В октябре соболь зашел во двор на окраине поселка Давша. Автор (Е. М. Черникин) попытался заставить его заскочить на дерево, стоящее во дворе, но соболь без труда ушел, не проявив страха перед человеком».

«Один из взрослых соболей был привезен на мотоцикле в поселок. Соболя внесли в дом, вынули из мешка так, чтобы наружу показалась одна голова. Когда зверьку поднесли к мордочке блюдце с молоком и куском булки, то он с аппетитом все это съел. Вел себя совершенно спокойно, даже когда охотник легонько почесал ему нос и за ушами. Не моргнув глазом (в буквальном смысле), этот соболь перенес довольно болезненную операцию кольцевания (ему поставили метку на ухо, предварительно проколов его.— А. Р.), после чего снова поел... Когда же через несколько минут его вынесли на улицу, он начал вырываться и успел укусить охотника за палец, прежде чем его отпустили.

Обычно же в неволе многие соболи начинали брать предлагаемый корм спустя сутки-двое после отлова».

Конечно же, это единичные случаи появления дикого зверька рядом с человеком. Но если его не преследовать с собакой, то он не будет сторониться человеческого жилья.

Всего Черникиным окольцовано за годы исследований несколько сотен соболей. Это делается для того, чтобы определить пути их миграций в горной тайге. Зверька обычно ловят осенью: с собаками загоняют на дерево, и ловец, забравшись на соседний ствол, снимает соболя капроновой петлей на палке. Причем, бывало, один и тот же соболь попадался ловцам два, а то и три раза за несколько дней.

Может показаться на первый взгляд после таких рассказов, что отлов соболя в заповедной тайге — простое дело для умелых людей. Однако это далеко не так.

Передвигаться в горной тайге даже посуху летом чрезвычайно трудно, не говоря уж о зиме. Это под силу лишь сильным и хорошо тренированным людям. Я обратил внимание на то, что большинство полевиков заповедника (то есть сотрудников, много работающих непосредственно в тайге) не курит. Они хорошо бегают на лыжах, способны преодолевать большие переходы с грузом по бездорожью. Как настоящие сибирские охотники, владеют многими умениями. Могут починить, а то и заново смастерить лыжи, подбитые нерпой или оленьим камусом, мастерски водят моторные лодки, мотонарты, ставят зимовья.

Некоторые из сотрудников занимаются и пушным промыслом. За пределами заповедника им выделяют охотничьи участки и задают план на добычу и сдачу государству пушнины. Добывают белку, колонка, соболя.

На речке Кудалды

«Охоту» на соболя мы снимали на Южном кордоне. Он лежит в тридцати километрах от Давши. Добрались туда на автомобиле по зимнику. Местами лед был чистый от снега, и через полутораметровую толщу хорошо просматривалось дно Байкала с россыпью белых камней, стайками хариусов и других рыб. Возле берега зеленовато-хрустальными глыбами высились нагромождения байкальских торосов. Их здесь называют прижимами (лед с центра озера сдвигается к берегам). С некоторых глыб сказочными бородами свисали длинные прозрачные сокуи (сосульки).

Южный кордон Сосновка находится в устье речки Кудалды. Именно здесь когда-то был центр заповедника. Сейчас у строений кордона стоит мемориальная плита. На ней надпись:

«Здесь 1 июня 1914 года высадилась экспедиция в составе: Г. Г. Доппельмаира, К. А. Забелина, З. Ф. Сватоша, А. Д. Батурина, Д. Н. Александрова. Результатом этой экспедиции явилось учреждение в 1916 г. Баргузинского соболиного заповедника, ныне Баргузинского государственного заповедника».

Именно тогда начиналось возрождение соболя на огромных просторах Сибири. Стоя у памятника, особенно ясно сознаешь, какое трудное и великое совершалось дело. Сейчас наша тайга вновь стала соболиной. Считают, что их уже около 600—800 тысяч особей.

Десятки поколений таежников на протяжении веков тропили (шли по следу) бесценного зверька. По зимнему следу вообще-то и изучали образ его жизни: что ест, как охотится, где отдыхает, когда выводит потомство. В дикой природе соболиная тропа была, да и остается по сей день важнейшей «лабораторией» для исследования биологии соболя.

Ценнейшие и достоверные сведения (что называется, из первых рук) о биологии скрытного зверька передали ученым охотники. Сказался вековой опыт добычи соболя. Вроде бы все знали добытчики, на любые вопросы давали твердые, убежденные ответы. Однако специалисты никак не могли получить приплод от соболей в неволе. В чем же загвоздка? Таежники убеждали, что гон (свадьбы) идет у зверьков в феврале — марте. Это заблуждение длилось до тех пор, пока наш замечательный натуралист профессор Петр Александрович Мантейфель не провел тщательное научное исследование биологии соболей и развеял эту «легенду», определив, что гон идет в июле — августе. Его работы позволили в 1929 году получить первый приплод от соболей. Так закладывалась основа новой отрасли звероводства — клеточного совхозного соболеводства.

Охотничьей чумницей

Отправляя нас с Константином Филипповичем Черныхом ставить живоловушки на соболя, хозяин кордона Иван Свиридович Оробцев, могучего сложения бородатый старик, недоверчиво покачивал головой. Он не верил в успех. По его словам, соболя наскоком взять трудно. Хотя бывает, что он сам в руки идет. Мы удивились: «Так уж и в руки?»
— А вот свидетель,— показал Свиридович на жену, Евдокию Ивановну. Она утвердительно кивнула головой.

В 1971 году летом, когда Оробцев еще работал в Алтайском заповеднике, пошел он с собачонкой Пулей на покосы. Вышли на чистый луг. Пуля возьми да и подними соболя. А тот панически боится собак. Деревьев вблизи нет, деваться некуда. Он и вскочил Свиридычу на голову. Оробцев хвать зверька руками. Соболь кусаться. Да куда там. Принес его домой. Жена так и ахнула.
— Неужто живой?..

Полюбовались зверем, да и отпустили в лес. Вот ведь какой случай.

...Эвенкийские лыжи, подбитые мехом, называют чумницами. А след от них, лыжню, широкую, как тропа,— чумницей.

Черных бежит через редкий лес к виднеющимся невдалеке горам легко и быстро. Я еле поспеваю за ним.

Внезапно он останавливается, рассматривает следы, чутко прислушивается к голосу лайки. Машет рукой. Мол, давай ко мне. И вот свежий соболиный след. Один, второй, третий. Зверь петляет, запутывает нас и уходит.
— Эх, собака молодая,— огорчается охотник. — Мою бы сюда! Хотя снег глубокий. По нему любой собаке нелегко. Гляди-ко, Дунай-хитрец норовит по чумнице бежать. Охо-хо, маловато, собольков.
— Почему это? Следов-то вон сколько!
— Один соболь, знаешь, сколько следов оставит? Распугали зверя. Бывало, рыбу зимой на Байкале ловишь, чуть зазевался, соболь сзади тебя прямо у лунки ворует. Н-да, на лед выходили. А теперь людей вокруг заповедника много стало. Беспокоят. Да еще браконьерят.
— Как? В заповеднике?
— А то! Строгости, строгости не хватает.

Черных — коренной подлеморец. Промышляет с детства. Он один из лучших следопытов в округе, легок на ногу, умел и вынослив, знает все способы охоты на соболя. Ежегодно участвует в отлове зверьков для мечения. Много, очень много соболей он повидал на своем веку.

Но вот что интересно. Я спрашивал в Давше нескольких старожилов и местных ребят-школьников, сколько живых соболей видели они. Оказалось, ни один из десяти опрошенных мною людей живого зверя не видел ни разу. И это в соболином-то краю!

Небезынтересно заметить, что киностудия готова была заплатить за каждого отловленного для съемки соболя (естественно, с последующим выпуском его) по ценам зооцентра, то есть по 190 рублей за каждого зверька. А добытые в тайге шкурки охотники сдают государству в среднем по 80—90 рублей. Значит, ловцы были достаточно заинтересованы в результате и старались вовсю. Однако ни одного зверька (в столь короткие, правда, сроки) они поймать так и не смогли.

По данным, которые сообщили нам в Давше, на территории заповедника обитает около тысячи соболей. Размножаясь, они расселяются в соседние охотничьи угодья, как бы служа делу воспроизводства. Помеченных здесь соболей добывали за 300—400 километров от охранной зоны. И все же редко кому удается встретить в тайге осторожного зверька. Потому и окружен он по-прежнему особым ореолом таинственности и малодоступности...

Итак, племенным ядром на совхозных фермах стали «баргузинцы» с черным шелковистым, удивительной красоты, мехом. Звероводы повели селекцию на идеального соболя: крупного, темного, без горлового пятна, с равномерным опушением. Почти 40 лет шла эта работа в зверосовхозе «Пушкинский» под Москвой. И вот двенадцать лет назад была утверждена впервые в мировой звероводческой практике порода «черный соболь». Его разводят только в нашей стране, всего в семи хозяйствах.

Несколько лет в зверосовхозе «Пушкинский» действует научно-производственная лаборатория. Одно из ее стратегических направлений — выведение цветного соболя. Для непосвященных людей это кажется фантастикой. А звероводы убеждены — задача выполнима. В Москве, в Дарвиновском музее, есть уникальная коллекция чучел цветных соболей, добытых охотниками в тайге. Есть там и белый, и пятнистый, и голубой, и даже золотистый. Сейчас очень важно для селекционеров отловить в тайге именно такого необычного зверька. Представьте, как это трудно — ведь они встречаются один на несколько десятков тысяч. Объявлен конкурс среди промысловиков на отлов цветного соболя. А тем временем в совхозах ведут селекционную работу с животными оригинальных окрасов: осветленных, белолапых, с большим горловым пятном...

Придет время, и в этих редчайших в природе, поразительных животных тоже будет течь кровь легендарных баргузинских соболей, которых местные охотники, обычно не падкие до громких слов, с гордостью называют «жемчуга Подлеморья».