Кефегу, последний раб

Это история человека по имени Кефегу. Точно такая же могла произойти в древнем мире. Но Кефегу — наш современник, он живет в Эфиопии.

Весной 1974 года Кефегу было лет сорок. Жил он — как и все его предки с незапамятных времен — в провинции Воллега, в трех днях пути от городка Некемпт.

 

 

Возраст Кефегу можно определить лишь приблизительно. Во-первых, в этих местах мало кто умел считать больше чем до десяти. Во-вторых, коптский год состоит из тринадцати месяцев, в официальных же документах применяется год международный. Сопоставлять их сложно, а записи вести мог во всей округе единственный грамотей. Да и кому это было нужно? Жизнь состояла из трех периодов от рождения до времени, когда человек — лет в шесть — начинал работать на поле, трудоспособного периода и, наконец, ожидания смерти.

О том, что все предки Кефегу жили на том же месте, свидетельствует документ, написанный на пергаменте старым коптским письмом «гээз». Документ Кефегу унаследовал от отца и повесил на стене дома точно так же, как делали это и его предки. Грамота датируется 1512 годом. Она подтверждает, что некий крестьянин по имени Кефегу уплатил местному монастырю дань, вследствие чего и освобожден от обязательных повинностей.

С тех пор сменилось по крайней мере двадцать поколений. Люди рождались, жили и умирали. И это была вся история.

Провинция Воллега огромна и однообразна. В долинах скудно произрастает просо тефф. Из его зеленоватых семян готовят муку для лепешек. Хижины разбросаны, деревень ни в европейском, ни даже в африканском понимании нет. Поэтому ни Кефегу, ни его предки точного адреса не имели. Жизнь их текла под палящим жаром солнца на сухой, рыжей, растрескавшейся земле, которую дважды в год покрывали жалкие поросли теффа.

От городка Некемпт к месту обитания Кефегу еще три дня пути — через иссохшие русла рек, через заросли кустарника, в котором человек теряется, как в океане, по земле, усеянной кварцевыми и базальтовыми обломками, режущими босые подошвы. Дорог тут никогда не было, кроме одной — государственной, ведущей от Аддис-Абебы в Гимби.

Где-то в конце третьего дня пешего пути начиналась местность, где можно найти человека по имени Кефегу. Он обитал в такой же хижине, как одиннадцать миллионов амхарских крестьян.

На более-менее ровной площадке с помощью веревки обводили круг радиусом в два метра. По периметру тесно набивали колья из тамариска и переплетали их эвкалиптовым лыком. Так возникали неплотные, пропускающие воздух стены. Для конусообразной крыши применяли связки сушеного тростника. Вместо двери — занавеска. Перед хижиной очаг — несколько камней. Прямо на голую землю клали охапку сена и гибкие веточки. Все. Ни светильника, ни мебели.

Такую хижину можно было поставить лишь на земле, которая принадлежала крестьянину. И если недалеко было поле и источник. Низкие урожаи заставляли крестьянина искать и засеивать все больше земли. Оттого и деревни в этих местах не сложились.

Кефегу ничего не знал о своих предках. Не ведал, что существуют другие страны. Не осознавал и существования Эфиопии как государства.

В своей одинокой хижине Кефегу обитал с женой и шестью детьми. Он не помнил, сколько сезонов косил тефф, сколько вырастил козлят, сколько раз тащил деревянную лохань для поливки поля.

Никогда в жизни он не ел досыта, как и его отец, и его дети. Эфиопский деликатес — харенгу, безвкусную серо-зеленую лепешку из теффа, на которой лежит кусок баранины в жгучей подливке и горсть дробленого сыра,— он ел всего три раза в жизни. Мясо доводилось попробовать лишь тогда, когда сосед, владелец ружья, добывал в зарослях антилопу.

Своим просом Кефегу мог бы прокормить семью. Но после уборки урожая из каждых десяти мер зерна восемь он отдавал ростовщику по имени Ханганхор.

Теперь уже трудно объяснить, когда и откуда взялся этот обычай. Возможно, что какой-нибудь предок Кефегу после засухи оказался на мели и задолжал местному ростовщику. Известно только, что еще во второй половине прошлого века все окрестные крестьяне стали должниками ростовщика.

08-02

Потом все пошло обычным путем Ростовщик передал долги другому, а тот требовал немедленной уплаты. Поскольку платить было нечем, церковный суд (а других тогда в Эфиопии не было) постановил, что крестьянская земля принадлежит ростовщику. Тот продал потом землю князю Макконнену, родственнику императора.

Мне случалось встречаться с князем Макконненом, владельцем провинции Воллега, тогдашним постоянным представителем Эфиопии в ООН. Он, естественно, был выпускником Оксфордского университета, его английский был безупречен, манеры образцовы.

Скорее всего князь никогда не бывал в своей провинции, куда можно было с трудом добраться лишь на вездеходе. Более того, боюсь, что оксфордское образование не помогло ему заметить, какой парадоксальный процесс развивается в тогдашней Эфиопии. Когда во всем мире крестьянство шло от феодальной зависимости к владению землей, в Эфиопии было наоборот. Крестьянам во время оно удалось избавиться от власти церкви и получить относительную свободу, но в последние сто лет они попали в крепостную зависимость от феодалов. Князь никогда не узнал бы о судьбе человека по имени Кефегу, если бы не события весны 1974 года.

Во время первой весенней пахоты Кефегу лишился плуга. Вообще-то плугом орудие, которым он разрыхлял почву, назвать трудно. Непонятно было, почему «плуг» сломался,— делают его из твердого дерева и он может по служить лет сто. Новый обошелся бы в двадцать быров (примерно десять долларов). Такого расхода Кефегу позволить себе не мог. Три дня спустя у него пал буйвол.

Кефегу послал детей разбивать комья земли палками. Жена выпросила у соседа железную мотыгу и принялась исступленно долбить землю, пока у нее не хрустнуло в пояснице. А через два дня сосед мотыгу отобрал. Кефегу понял, что без буйвола и плуга ему конец. Откуда взять теперь восемь мер проса для уплаты процентов и две на пропитание семьи?

Единственный выход — обратиться к ростовщику Ханганхору. Кефегу и прочие крестьяне видели в нем посланца богачей, которые, безусловно, каждый день ели харенгу и обитали в деревянных домах с садом. Они в свою очередь, выплачивали проценты еще более невообразимым богачам из Аддис Абебы, которые коленопреклоненно, бия челом о землю, приносили деньги князю Макконнену.

Все эти люди были для Кефегу столь же нереальны как святые с икон. Они никогда не появлялись перед крестьянами, хотя и жили их трудом. Никто не знал, как их именуют и как они живут. Единственной связью с их миром был ростовщик Ханганхор. Он то всегда был рядом — мерил поля, взвешивал урожай. На его решения нельзя было пожаловаться. Да и кому?

Ханганхор выслушал просьбу Кефегу, дал сто быров на буйвола и плуг. Он заявил, что Кефегу должен вернуть ему сумму сразу после уборки урожая. Это было весной. А потом пришла самая страшная засуха, подобной которой никогда не было на памяти людей. Кефегу собрал всего три меры проса вместо двенадцати.

Ростовщик Ханганхор прибыл на черном коне и потребовал вернуть долг. Кефегу пал перед ним ниц — у него не было ни денег, ни зерна. Ханганхор спрыгнул с коня, пнул ногой Кефегу, ударил хлыстом его старшую дочь и объявил, что его терпение лопнуло. Так в октябре 1974 года Кефегу стал рабом.

Поверить во что либо подобное трудно, и каждое такое сообщение необходимо тщательно проверять. Моя задача облегчалась тем, что с проблемой рабства в Эфиопии я познакомился в ООН (здесь существует комиссия по борьбе с рабством) еще в шестидесятые годы. Из документов я узнал невероятные вещи. В отчете за 1966 год было отмечено, что больше всего рабов в Саудовской Аравии (свыше сорока тысяч), потом в Эфиопии (двадцать пять тысяч) и в Северном Йемене (десять-двенадцать тысяч).

Отчет давал точное определение рабству, чтобы не возникло недоразумения, и рассматривал возможность выкупа несчастных за счет общественных, частных или международных средств. Высказывались критические замечания о рабстве и весьма несмело упоминались различные документы из истории человечества. Комиссия существует и доныне. Правда, Эфиопии теперь в этом списке нет.

Я очень хорошо помню, что меня заинтересовала одна деталь. По мнению комиссии, число рабов постепенно уменьшается. Иногда их отпускают на волю владельцы, иногда вводятся строгие запреты в отношении рабства и т. д. Единственным исключением из этой обнадеживающей тенденции была Эфиопия. В этой стране число рабов постоянно возрастало. Я прямо спросил об этом у князя Макконнена.

Представитель негуса высмеял «бессмысленные утверждения» комиссии. Он объяснил, что система землевладения в Эфиопии принципиально отличается от всех прочих на свете. До настоящего времени там существуют элементы родоплеменного общества, патриархата, сложных межсемейных союзов. Никакой иностранный наблюдатель в этом не разберется. А кроме того, склад мышления амхарского крестьянина…

Его превосходительство развел руками и предоставил положиться на мою фантазию.

Ростовщик Ханганхор стал владельцем Кефегу. Он приказал ему, чтобы тот прислал свою жену ему домой. На следующую ночь потребовал, чтобы пришла его старшая дочь. По эфиопскому счету ей было лет двенадцать-четырнадцать. Она могла бы принести отцу сильного, красивого внука, который потом помогал бы выплачивать старые и новые долги.

Но случилось иначе. Вокруг шеи ей вытатуировали тонкую линию, которой с давних времен в Эфиопии отмечали продаваемых женщин. Это самая страшная татуировка, которую я когда-либо видел: женщина жива, но голова уже вроде отрезана.

Ростовщик Ханганхор отобрал все, что для бесчисленных поколений рода Кефегу было сутью жизни: кусок земли на которой стояла хижина, возделанное поле с канавами, которые прорыли предки козу и буйвола, ступу для теффа пергамент 1512 года, жернова, плуг, сито, лохань. Теперь ни Кефегу, ни кто-нибудь из его семьи не могли уйти с места, которое определил им Ханганхор. Если бы кто нарушил запрет императорская полиция сразу же схватила бы беглеца.

Кефегу должен был работать на поле по шестнадцать часов в сутки. Его младшая дочь Ифагу в муках умерла на глазах родителей от заражения крови. Кто тогда слышал о врачах в глубине провинции Воллега!

Как раз в эти годы правительство США предоставило императорскому режиму в Эфиопии очередной заем в триста миллионов долларов. Имперским распорядителем этого займа стал один из родственников императора князь Макконнен, племянник дипломата. Несколько лет спустя обнаружилось что из этих трехсот миллионов голодающим крестьянам не попало ни цента. Но это уже совсем другая история, связанная с самой страшной засухой которая когда либо постигала Эфиопию и которая стала непосредственным поводом свержения монархии.

Здесь мог бы закончиться рассказ о человеке по имени Кефегу.

Но у него был брат, которого в возрасте семи лет отобрали у родителей и взяли на императорскую службу. Ему удалось стать офицером. Молодым он начал изучать марксизм. Потом с подполковником Менгисту Хайле Мариамом участвовал в свержении монархии. Революционная власть поручила ему ликвидацию крестьянских долгов. Благодаря ему я и познакомился с человеком по имени Кефегу.

А что стало с ростовщиком Ханганхором? После революции он организовал банду, был пойман и поставлен к стенке.

Все долги эфиопских крестьян были ликвидированы раз и навсегда.