Зеленый островок в желтом океане

«Не гони, — говорит жена, — Вспомни про французов». Я сбрасываю скорость. Года три назад по пути в Хургаду мы заехали в монастырь Святого Павла в Восточной пустыне. Погода стояла такая же, как сегодня: дул сильный ветер, вздымавший тучи песка. Следом за нами, только со стороны Хургады, подъехали трое молодых французов.

 

 

Переднюю часть капота их «пежо» отполировало песком до блеска, а лобовое стекло и фары затянуло тончайшей паутиной трещинок, отчего они сделались матовыми. Такие вот результаты дает быстрая езда против ветра в пустыне. Местные водители закрывают радиатор и капот чехлом, а лобовое стекло заклеивают прозрачным скотчем. Но и с такими мерами предосторожности больше шестидесяти километров в час не ездят.

К счастью, ветер сегодня не встречный, а боковой, и, поскольку дорога петляет между голыми каменистыми холмами, он атакует машину то с правого борта, то с левого. И все же жена права — как всегда. Лучше ехать потише. Ведь только что остались позади великие пирамиды Гизы. А впереди — еще 360 километров через пустыню, без единого населенного пункта, если не считать «истираху» на полпути — традиционного египетского придорожного комплекса, состоящего из заправочной станции и кафетерия. Путь наш лежит в Бахрию — ближайший к Каиру оазис в Западной пустыне.

Копи Мухаммеда Харраза

Старожилы Бахрии делят историю оазиса на два периода — «до асфальта» и «после асфальта». Тысячелетиями (не веками!) этот маленький островок жизни, затерянный в бескрайней пустыне, был наглухо отрезан от внешнего мира. Караванный путь из Каира в Бахрию считался самым опасным в Египте. Был он довольно долгим, и пользовались им редко, да и за вешками, которыми он был помечен, никто никогда не следил. К тому же путь этот пересекают зыбучие пески. Многие путники сбивались с дороги, блуждали по безводной пустыне, а некоторые остались там навсегда. Правительственные чиновники предпочитали добираться до Бахрии от расположенного поближе Файюма, а еще лучше — от города Минья в Среднем Египте: «всего» четыре дня пути на верблюде. С появлением автомашин, но не асфальта, положение изменилось к лучшему, хотя и ненамного. Знаменитый египетский археолог Ахмед Фахри, посвятивший большую часть своей жизни изучению оазисов Западной пустыни, потратил в 1938 году на первую поездку из Каира в Бахрию на джипе 46 часов, причем из них спал он только четыре.

Асфальтированное шоссе проложили лишь в 1969 году, да и то поначалу не довели его километров сорок до столицы Бахрии — маленького городка Бауити. Новая эра в истории оазиса началась благодаря русским. Дело в том, что в скалистых породах перед самой Бахрией советские геологи разведали богатое месторождение железной руды. И когда в середине шестидесятых годов при содействии Советского Союза в Хелуане, неподалеку от Каира, началось сооружение крупного металлургического комбината, месторождение в Бахрии было выбрано в качестве главного источника сырья. Опять-таки при содействии советских специалистов были разрыты карьеры, построен благоустроенный рабочий поселок. Вот тут-то и появились не только шоссе, но и железная дорога, хотя пассажирские поезда по ней так до сих пор и не ходят.

С изоляцией Бахрии было покончено, и это вдохнуло в маленький оазис новую жизнь. Теперь каждый день из Каира сюда ходит рейсовый автобус. Стали наведываться иностранные туристы — в основном молодежь из европейских стран. Часть бахрийцев работает в карьере, куда их возят служебные автобусы. Жителей в оазисе заметно прибавилось. Если тридцать лет назад их было менее десяти тысяч, то сейчас — уже двадцать пять.

Но вот скоро и Бахрия. Вдали уже показались разноцветные каменистые холмы, их становится все больше — пески отступают. Дорогу нам преграждает шлагбаум. Двое дежурных — один в полицейской форме, другой в штатском — записывают номер машины.
— С вас два фунта, — говорит тот, что в штатском.
— Это еще почему? — удивляюсь я. — Раньше такого не было.
— Муниципальный налог, — отвечает дежурный.
Я меняю две желтые фунтовые бумажки - примерно 60 центов — на белый квиток. Полицейский открывает шлагбаум.
— Кстати, — спрашиваю у штатского, — а кто нынче директор карьера? Уж не Мухаммед ли Харраз?
— Он самый, — слышу в ответ. Лет семь назад Харраз выручил меня в довольно-таки непростой ситуации. У нас в пути, километров за сорок перед Бауити, встала машина: лопнул подшипник. Попутка дотащила нас до Бауити. Приговор механиков в местной мастерской был суров: такого подшипника здесь, в оазисе, не найти. Тогда мы вновь прицепили нашу машину за веревочку и потащили ее в поселок при карьере. Нашли Харраза. Он сидел за чашкой чая у телевизора и смотрел вечерние новости. Харраз разместил нас на ночь в квартире для гостей, пообещав наутро отправить нашу машину в свой гараж. Но и там подшипника не оказалось. Тогда директор карьера отправил нас в Каир на санитарной машине, которая везла в больницу одного из сотрудников; мы купили подшипник и передали с шофером.
Через два дня мне пришлось срочно уехать из Каира. Когда я вернулся, отремонтированная машина стояла у подъезда...

Я бросился звонить Харразу. И потребовал, чтобы он выставил мне счет: за ночевку в гостевой квартире, ремонт и перегон машины. Директор карьера категорически отказался.

— С попавших в беду друзей денег не берем, — решительно заявил он.

С тех пор я не видел Харраза и, честно говоря, думал, что он уже на пенсии. Ан нет, все еще трудится! Будет время — заедем к нему на обратном пути.

Я рассказываю эту историю моим попутчикам, пока мы проезжаем сначала утопающий в зелени — это посреди пустыни-то! — поселок справа, а затем и карьер слева. Но вот дорога делает довольно крутой поворот, и перед нами открывается удивительное зрелище.

Оазис Бахрия представляет собой обширную впадину площадью около двух тысяч квадратных километров. По-арабски он называется «Аль-Вахат аль-Бахрия» «Морские оазисы». Морские — потому, что самые близкие к морю, хотя до него добрых полтысячи километров. А множественное число используется потому, что Бахрия, в отличие, скажем, от Сивы, — не один большой оазис, а группа мелких. Занимают они лишь часть впадины и лежат на высоте 120 метров над уровнем моря.

Дорога серпантином сбегает вниз. Впереди — просторная каменная чаша с многокрасочными стенами. Розовый, желтый и даже зеленоватый оттенки придают скалам вкрапления железной руды. В середине чаши, по обе стороны дороги, разбросаны зеленые пятна оазисов, видны невысокие дома. Еще четверть часа — и мы въезжаем в Бауити.

Отель «Альпенблик»

В свой первый приезд в Бахрию я останавливался в поселке карьера, у Харраза. А во время организованной для меня экскурсии по оазису заезжал выпить кофе в маленькую гостиницу со звучным немецким названием — «Альпенблик». «Наверно, немцы, народ состоятельный и подвижный, чаще других посещает Бахрию», — подумал я тогда. Гостиница была самая обычная: длинное одноэтажное здание на пригорке, двери номеров выходят прямо на улицу, — но зато очень дешевая.

На этот раз я решил остановиться в «Альпенблике». С ее директором Салехом я был уже знаком.

К моему глубокому удовлетворению, «Альпенблик» за эти годы заметно преобразился и разросся. При входе появилось новое административное здание в три комнаты, с каменными скамьями, покрытыми цветными половиками. В глубине двора вырос двухэтажный корпус на пятнадцать номеров с куполообразным потолком в комнатах второго этажа и ставенками на окнах. Цены, правда, тоже подросли, но все равно остались божескими.

В ожидании директора Салеха располагаемся за столом во дворике. Достаем свои припасы и устраиваем обед. После почти пятичасового пути не грех и передохнуть. За соседним столиком гоняют чаи человек пять японцев. А вот и Салех. Египтяне — вообще хорошие физиономисты, но особенно крепко запоминают они иностранцев, говорящих по-арабски: такие, с позволения сказать, раритеты надолго западают им в память. Обнимаемся. Номера для нас есть. И тут же договариваемся с Салехом о поездке по оазису: надо спешить — в Египте темнеет рано.

Сборы недолги, и вот мы уже сидим в «тойоте» Салеха. Полноприводная полутонка с брезентовым навесом над кузовом и двумя скамейками по бортам подъехала к гостинице будто прямо из музея мирового автомобилестроения — такой был у нее древний вид. Но, как говорится, старый конь борозды не портит. Салех ловко лавирует по узким, немощенным и потому пыльным улочкам Бауити. Первая остановка — на окраине, у дороги, ведущей в Сиву.

Такая разная вода

Своим существованием Бахрия обязана воде — как и любой другой оазис. Здесь десятки источников: есть холодные и пресные, а есть и теплые, и минеральные.
— Этот источник называется Аль-Муф-тилла, — рассказывает Салех. — Он один из самых красивых.

Вид действительно замечательный. Источник вытекает из песчаного холма, на котором мы стоим. Русло ручья перекрыто запрудой, образующей маленькое озерцо. С одной стороны в нем плещутся мальчишки, с другой — пара уток. Неподалеку — низкие деревенские домики, построенные из высушенных на солнце глиняных кирпичиков. А сразу за домиками начинаются пальмовые рощи — и тянутся на несколько километров, почти до краев каменной чаши.

Спускаемся к источнику, пробуем воду. Она прохладная и сладковатая на вкус.

Небольшой участок рядом с холмом обнесен ржавой колючей проволокой. Среди песка видны остатки каких-то строений.
— Христианские часовни, — поясняет Салех. — Но туда не пускают. Там работают археологи. Но как? Покопаются месяца два, а потом уезжают: говорят — денег больше нет. А когда приезжают на следующий год, то все уже опять засыпано песком.

Мы занимаем места в кузове «тойоты» и катим дальше. Минут через десять Салех останавливает машину на маленькой площади. Дальше идем пешком. Вот и он, самый знаменитый источник Бахрии — Айн аль-Бишму.

Высокий утес расколот надвое. Под нами — глубокое ущелье с отвесными стенами. Из-под самой скалы бьет один источник, побольше, а метров через десять, уже из трубы, — еще один, поменьше. Оба источника теплые, железистые: первый — плюс 30 градусов, второй — плюс 33. Сливаясь, они образуют речушку. И тоже с запрудой, где плещутся ребятишки. А за ней — все те же пальмовые рощи.

Дальше Салех везет нас уже не по улицам, а по проселку вдоль арыка. Пальмы над нами смыкают свои кроны. Останавливаемся у бассейна с теплой водой.

— Источник Бир Рамля, — поясняет Салех.

Солнце клонится к закату, и в бассейне после работы «отмокают» крестьяне-феллахи. Завидев нас, бросаются к своим длинным рубахам-галабеям. Лишь молодой парень продолжает плескаться под бьющей из трубы водой. Просим у крестьян разрешения сфотографировать их. Они с удовольствием позируют...

Вскоре дорога выскакивает на пустынное плато. Вдали, справа, пасется стадо верблюдов.

— Подъедем к ним? — высунувшись из кабины, спрашивает Салех.

Мы киваем в знак согласия. Салех сворачивает с проселка, останавливается. Навстречу нам идут два молодых парня-пастуха.

В стаде голов сорок. Верблюды крупные, темно-бурой масти. Пасутся они прямо на песке, где словно разбросан клевер-берсим, и животные, со свойственным им гордым, преисполненным собственного достоинства видом не торопясь его подбирают. Немного особняком держится поджарая верблюдица, прямо у ее ног лежит маленький верблюжонок.
— Только сегодня родился, — поясняет один из пастухов.

И тут замечаем, что малыш еще мокрый. Он подрагивает мелкой дрожью — каменная чаша наполняется вечерней прохладой, — крутит головой, впервые рассматривая этот мир, свою стройную мать и бурых сородичей.

Пастух достает что-то из кармана и протягивает мне. На ладони у него — небольшая четырехугольная пластина на веревочке, украшенная растительным орнаментом. Снизу к ней подвешены три монеты.
— Серебро, — говорит парень. — Тридцать фунтов.

Серебро это или нет, сказать трудно, но вещичка и впрямь необычная, сделанная явно не вчера. На монетах виднеется дата: «1293». Это — по мусульманскому календарю. Если учесть, что сейчас идет год 1416-й, то им больше ста лет. Впрочем, дата может быть и фальшивой, но все равно сувенир классный.

— Ну, ты загнул — тридцать! — говорю пастуху, твердо решив про себя, что амулет надо обязательно купить.

После недолгих препирательств он соглашается на двадцать. Мы оба довольны.

Купание при луне

Конечная цель нашей поездки оказалась мне знакома — по прежнему посещению Бахрии. Салех привез нас в филиал своей гостиницы. Небольшой участок пустыни рядом с садом огорожен плетенным из тростника забором. Внутри — островерхие бунгало, тоже из тростника. В каждом — по две кровати. На звук машины выходит молодой парень — сотрудник Салеха. Поприветствовав нас, он бросает два матраса возле каменного очага, разводит огонь. Набирает воды в прокопченный чайник из маленького источника, рядом с крайним бунгало. Быстро вскипятив воду, заваривает крепкий чай и добавляет в него свежей мяты. Мы сидим на матрасах, прихлебывая из маленьких стаканчиков горячий, с каким-то особым привкусом чай — вода в источнике оказалась минеральной — и наблюдаем, как за бунгало заходит солнце.

Постояльцев в гостинице не видно.
— Кто же ночует здесь у тебя? — спрашиваю Салеха.
— О, мы организуем такие пустынные сафари! — отвечает он. — По всем оазисам, на «джипах». За такое удовольствие берем по шестьдесят долларов в день. Чаще всего бывают немцы, — добавляет он.

Так что мое предположение о происхождении названия гостиницы подтвердилось.

Но бунгало — не просто экзотика. Место для них выбрано с умыслом. Рядом, возле засаженного эвкалиптами проселка, — целительный источник. В выложенный камнем прямоугольный бассейн бежит из трубы минеральная вода. Переодеваемся за кустами — и в бассейн. Поначалу вода кажется горячей: температура — плюс 35 градусов. Но скоро привыкаешь. Тело приобретает необычайную легкость, кожа становится шелковистой. Сквозь ветви эвкалиптов на наше омовение смотрит полная, яркая луна. Ощущение после купания — как в той сказке: будто помолодел лет на десять.

Вылезать из бассейна не хочется — холодно. Но надо. Быстро одеваемся и бежим к очагу. Подбрасываем в затухающий огонь сухие ветки хвойной казуарины — и он вспыхивает вновь. Вот это другое дело. В пустыне суточные перепады температуры довольно ощутимы, так что без костра нам пришлось бы туго.

Языки пламени бросают неровный свет то на сидящего поодаль Салеха, то на его старенькую машину, то на ближайшее бунгало. На душе наступает какое-то особое умиротворение. Может, это от купания в теплой минеральной воде? Но и без купания пустыня чарует. «Именно в пустыне вы чувствуете особую близость к Богу, — писал в своей книге «Оазисы Египта» Ахмед Фахри. — Именно в пустыне вы ощущаете настоятельную потребность познать себя, испытать свое терпение и свою способность преодолевать трудности. Именно здесь вы вкушаете удовольствие победы. Именно в пустыне воздух кажется особенно чистым, а вода — необычайно вкусной, в ее тиши ваши мысли всегда возвышенны, а ваше сердце полно всепрощения».

— Ну что, поедем? — говорит Салех.

Мы нехотя поднимаемся с матрасов... И вот уже допотопная «тойота» вновь ревет, набирая скорость на песчаном проселке, а островерхие крыши бунгало растворяются в темноте.

Чем славен оазис?

Люди поселились в Бахрии, как и в других оазисах Западной пустыни, много тысяч лет назад. По-видимому, в древние времена их было даже гораздо больше, чем сейчас, ибо немало источников с тех пор пересохло. Многочисленные развалины древнеегипетских храмов и раннехристианских церквей разбросаны там, где сегодня уже совсем нет жилья. В оазисах традиционно не может быть таких грандиозных памятников старины, как в долине и дельте Нила, ведь они — периферия. Но хоть масштабы и не те, уровень искусства — тот же. От предыдущей поездки остались в памяти прекрасные цветные барельефы, украшающие гробницы местной знати.

На следующее утро идем осматривать исторические памятники. Салех предупреждает: в гробницы туристов не пускают. Но я решаю рискнуть. Ведь оказывается, что должность инспектора департамента древностей занимает в Бахрии все тот же Ашри, который когда-то лично показывал мне эти самые гробницы.

Недалеко от гостиницы, на центральной улице городка натыкаемся на щит с надписью: «Туристическая информация». Может, почерпнем для себя что-нибудь новое? Или обзаведемся проспектом с описанием достопримечательностей оазиса?

Заходим в гостиницу. Нас встречает Мухаммед Абдель Кадер, ответственный за работу с туристами. Проспекта у него нет. Зато Мухаммед — коренной житель Бахрии, он с удовольствием и знанием дела отвечает на наши вопросы.

Бахрия состоит из шести оазисов, рассказывает Мухаммед. В каждом — по деревне. Большинство жителей совмещают чиновничью службу — до обеда — с работой на полях и в садах — после обеда. Оно и понятно: основа благополучия Бахрии — сельское хозяйство. Кроме многочисленных финиковых пальм, здесь выращивают оливы, абрикосовые деревья и даже виноград. Кстати, Ахмед Фахри в своей книге пишет, что еще в эпоху Среднего царства — четыре тысячи лет назад — вино из Бахрии было широко известно в Египте. Цитрусовых — коренной египетской культуры мало. Зато какие арбузы! По словам Мухаммеда, когда они созревают, бахрийцы ежедневно отправляют в Каир по пятьдесят грузовиков с арбузами. Вот вам и опять значение асфальта! Так вот, продолжает Мухаммед, есть еще небольшие предприятия по переработке сельскохозяйственной продукции — упаковке фиников, консервации оливок, сушке абрикосов. Кроме этого — разного рода мастерские. В одной деревне женщины занимаются вышивкой. В оазисах есть средняя школа и два профучилища — торговое и механическое. Спрашиваю Мухаммеда: «Сколько в Бахрии сельскохозяйственных земель?» Он роется в справочнике и отвечает: «11 650 федданов». Это примерно пять тысяч гектаров. Не так уж мало!

Прощаемся с Мухаммедом и идем по центральной улице к особняку, где размещается департамент древностей. Но Ашри на месте не оказалось — уехал в местную ГАИ, должен вернуться через час. Чем бы заняться? Кажется, вчерамы проезжали маленький музей — раньше его не было. Надо посмотреть. Ведь старый крестьянский быт быстро уходит в прошлое, и присущие ему предметы скоро разрушаются.

Музей расположен недалеко — как все в Бауити. У самой дороги, рядом с вывеской, посетителей встречают два вылепленных из глины жителя оазиса и глиняный же верблюд. Из-за их спин появляется юноша в синем комбинезоне, какие носят автомеханики.

— Абдалла Ид, брат основателя музея, — представляется он.
Проходим во внутренние помещения. Музей — детище местного художника по имени Махмуд Ид. В нем не только деревенская утварь, но и сценки местной жизни. Глиняные человечки плетут циновки и веревки, работают на полях, варят кофе, играют на свирели. На одной из стен замечаем амулеты вроде того, что я купил вчера у пастуха.

— Когда-то у нас помалу добывали серебро, — рассказывает Абдалла. — Но уже лет тридцать как прекратили.

Посмотрев потом в Каире книгу Ахмеда Фахри, я нашел в ней изображение похожего амулета, только круглого. По словам автора, еще в начале пятидесятых годов в Бахрии работали два ювелира, изготовлявшие подобные вещички, весьма популярные у местных модниц. Потом они уехали — видно, кончилось сырье.

Вход в музей бесплатный, но в углу одной из комнат есть ящик для пожертвований. Мы просовываем внутрь несколько мелких бумажек. Абдалла приглашает выпить чаю, но мы вежливо отказываемся: надо возвращаться в департамент древностей.

Последнее пристанище Баннентиу

Ашри уже на месте. Меня он припоминает с трудом, но тем не менее разрешает посмотреть одну гробницу, выделив нам в провожатые своего сотрудника по имени Щербини. Только одно условие: не фотографировать. На это надо специальное разрешение из Каира. Условие принимается. По дороге знакомимся с еще одной любопытной исторической достопримечательностью — водоводом. На глубине примерно десяти метров в грунте выкопан туннель. Он проходит через водоносные слои, вбирая в себя воду. Створ туннеля наклонен в сторону полей. Через каждые три-пять метров — колодцы-шахты. При строительстве, а это было более двух с половиной тысяч лет назад, они использовались для выемки грунта, а позже, когда водовод был готов, — как колодцы. Система тянется почти на километр, но давно уже не работает: вода ушла глубже.

Подходим к небольшому холму, обнесенному колючей проволокой. Посреди холма — маленькое одноэтажное здание за невысоким каменным забором. Сторож в галабее приветствует Щербини и приглашает нас внутрь двора. В середине его — глубокий колодец с узкой лестницей, сверху он закрыт металлической решеткой с дверью. Щербини гремит ключами, открывает дверь. Спускаемся вниз и ныряем в тесный вход.

Гробница принадлежит человеку по имени Баннентиу. Он не был ни правителем оазиса, ни жрецом — просто видным представителем местной знати. Жил Баннентиу в период правления XXVI династии (664-525 годы до н.э.). Фараоны этой династии были выходцами из Ливии, их столица находилась в городе Саис, в дельте Нила. Кстати сказать, большинство архитектурных памятников Бахрии относятся именно к периоду правления XXVI династии. По-видимому, оазис переживал в это время период расцвета — скорее всего, из-за своей относительной близости к Ливии. Похоже, что и Баннентиу был ливийцем — по крайней мере, такое предположение, основываясь на самом имени, сделал Ахмед Фахри, первым вошедший в гробницу 22 апреля 1938 года. Но она была пуста — и наверняка разграблена еще в древности. Фахри обнаружил, что гробницу использовали повторно в римский период, вырубив в скале дополнительно две погребальные камеры. В каждой из них до сих пор лежат по два довольно-таки грубо отесанных каменных саркофага.

Гробница представляет собой квадратную комнату со стороной в восемь метров, с четырьмя квадратными колоннами. В противоположной от входа стене — узкий проход, ведущий в погребальную камеру. Она тоже квадратная, со стороной около четырех метров.

Вооружившись переносной лампой, Щербини переходит от стены к стене. Все они богато украшены цветными рельефами. Здесь и хозяин гробницы, и его семья, и боги, и сценки из египетской мифологии на тему загробной жизни. Росписи покрывают колонны, потолок. Краски почти не поблекли, а ведь им 26 веков!

Согнувшись в три погибели, вылезаем из гробницы. Наверху прощаемся со Щербини. Солнце уже вот-вот начнет клониться к западу, а нам сегодня возвращаться в Каир, да я еще хотел заехать в поселок железорудного карьера, навестить Харраза. По пути в гостиницу наскоро обедаем в скромном ресторанчике. Все готово к отъезду, но вот незадача: спустила шина. Ставим запаску, ищем мастерскую, чтобы отремонтировать шину. На это уходит больше часа: мастер работает вручную. Когда трогаемся в путь, я обнаруживаю, что времени, чтобы заехать к Харразу, у нас уже нет.

Да не обидится на меня добрый Мухаммед Харраз — видит Бог, я не забыл его. Но, может, оно и к лучшему, что мы с ним не встретились. Будет повод съездить в Бахрию еще раз.