В одиночку по земному шару

С Федором Конюховым я познакомился в редакции «Вокруг света», когда он, вернувшись с группой Дмитрия Шпаро из тренировочного похода к полюсу Относительной недоступности, устроил выставку своих картин. С тех пор прошло немало лет. Все эти годы я пристально следил за судьбой Федора, ставшего известным профессиональным путешественником, но встречаться удавалось крайне редко. Стоит ли говорить, как я обрадовался, когда, прибыв в конце зимы прошлого года с группой столичных журналистов во Владивосток, узнал, что есть возможность не только побывать в поселке Врангель, пригороде Находки, где живет Конюхов, но и повидаться с ним...

Дорога из Владивостока в Находку была неблизкой, и, сидя в салоне полупустого японского микроавтобуса с двумя коллегами-журналистами, глядя на море и по-зимнему коричневые сопки, я волей-неволей стал ворошить в памяти все, что мне было известно о Конюхове.

 

 

Припомнилось, что в то время, когда мы познакомились, Федор был более известен как интересный художник-график, влюбленный в Север. В этом качестве он был зачислен в экспедицию газеты «Комсомольская правда», но в первом же испытании во льдах у полюса Относительной недоступности показал себя удивительно выносливым, способным ходить под тяжеленным рюкзаком — на лыжах, по торосам, в мороз, — ни в чем не уступая хорошо тренированным спортсменам. Лучшей картиной той поры стал портрет руководителя экспедиции Дмитрия Шпаро с заиндевевшими волосами на фоне гряды торосов и лучей встающего солнца. Под флагом газеты «Комсомольская правда» Федор впервые не только достиг на лыжах Северного полюса, но и вместе с группой канадцев и американцев пересек Ледовитый океан, дойдя до берегов Канады. «Видели бы вы, — рассказывал он по возвращении оттуда в редакции «Вокруг света», — как живут там люди; я жил в доме у эскимоса, так дом этот ничем не хуже домов в центре страны, все в нем есть, всякая бытовая техника. На охоту эскимос ездит на одном снегоходе, на другом отправляется по делам. Собачью упряжку держит для катания туристов, собачек кормит специально завозимым пеммиканом, белых медведей на корм собакам не бьет, животный мир оберегает...»

Должно быть, во время этого трансарктического перехода, обретя уверенность в собственных силах, он и решил выйти из-под крыла Дмитрия Шпаро, тем более, что выяснилось: на многие вещи они смотрят по-разному.

На следующий год Федор принял участие в походе к Северному полюсу в составе группы Владимира Чукова, ставившей целью дойти до вершины планеты, неся все необходимое для жизни во льдах на себе, не пользуясь, как это делалось в группе Шпаро, помощью с воздуха — ей продовольствие сбрасывали на парашютах с самолетов. Один человек в той экспедиции Чукова погиб, несколько сошло с дистанции, но Федор оказался среди тех, кто в наитяжелейших условиях дошел до Полюса.

В то время по миру шла слава о японце Наоми Уэмура — профессиональном путешественнике, который в одиночку штурмовал высочайшие горные вершины, сплавлялся по Амазонке на плоту, прошел на упряжке собак от берегов Канады до Северного полюса, а затем пересек ледяной щит Гренландии. Для Конюхова он стал тем человеком, на которого надо равняться и опыт которого нужно перенимать. Тогда Федор нарисовал портрет Уэмуры, с которым уже не расставался. Конюхов решил достичь Полюса в одиночку, но уже на лыжах, без собак.

Читатель, возможно, вспомнит, как много писалось тогда о предстоящем походе, сколько было различных интервью и передач, в которых высказывались сомнения, осилит или не осилит дорогу Федор. Коммерческая фирма «Соло-Полюс» взялась финансировать поход, был даже сделан фильм.
— Я родился, — рассказывал в фильме Конюхов, — в небольшом рыбацком поселке на берегу Азовского моря. Из этого поселка был родом и русский путешественник Георгий Седов. Седов погиб, не дойдя до Северного полюса, и мой дед, когда я родился, повесил мне на шею крестик и сказал, что с ним я непременно дойду до Полюса.

Редакция журнала «Вокруг света» отправила в командировку Александра Выхристюка, чтобы сделать портрет Федора на тренировке в Саянах. Портрет этот был помещен в журнале, а в подписи к нему сообщалось, что по возвращении путешественника будет опубликован репортаж, написанный им самим. Впервые в истории экспедиций, отправляющихся на Полюс, был отслужен в храме молебен, показанный затем по телевидению, и Федор, в полной уверенности, что своего добьется, ступил на дрейфующие льды. Достичь цели он собирался за 65 дней с четырьмя подле Федор, выступая позже по телевидению, рассказывал, что очень неприятные ощущения вызывала переправа через полынью по только что вставшему серому льду. Вязкий ледок прогибался под лыжником, тянущим за собой тяжеленные санки, но остановиться хоть на минуту было нельзя — провалишься! И идти так приходилось порой без отдыха по нескольку часов, пока полынья не кончалась.

В группе, даже небольшой, у провалившегося есть надежда, что выбраться помогут товарищи, у одиночки вся надежда на себя. Уэмура, устраиваясь на ночлег, мог надеяться, что при приближении белого медведя его разбудят лаем собаки. У Федора даже такой надежды не было. Позже он признавался, что это был самый тяжелый в его жизни переход...

Он провел во льдах 67 суток. Чаще, чем запланировано, пришлось вызывать на подмогу вертолет. Ледовая обстановка в тот год была необычайно тяжелой. Полыньи преграждали путь и в начале, и в конце пути. У Полюса разводья оказались неодолимыми. Расчетное время кончалось, на берегу было принято решение поход прекратить. До Полюса оставалось всего лишь семьдесят километров...

«У каждого полярного путешественника, идущего к своей цели, Полюс в его душе», — ответил Федор журналистам по возвращении на их вопрос, достиг ли он Северного полюса. И пояснил, что он шел не для того, чтобы ставить рекорд. Однако не всех журналистов такой ответ удовлетворил.

В газете «Правда» в одной из публикаций было высказано сомнение о достижении Полюса Конюховым. Какие-либо опровержения он давать отказался, разобидевшись на всех, и в результате читатель «Вокруг света» обещанного репортажа не дождался.

Что же касается меня, то, побывав в том году на Полюсе, увидев с борта вертолета широченные дымящиеся разводья, хаос торосов, ощутив на себе промозглый арктический холод, я не мог не восхищаться мужеством и отвагой Федора. В историю полярных эпопей его имя будет занесено навсегда. На протяжении трех лет, год от года усложняя поставленные перед собой задачи, этот человек отправлялся во льды и только раз чуть-чуть не добрался до цели. Такого история еще не знала.

Потом было нашумевшее восхождение на Эверест, высочайшую вершину мира. Очевидно, Федору не давала покоя слава Наоми Уэмура, который к тому времени погиб при восхождении на Мак-Кинли. Федор старался доказать, что он, как профессиональный путешественник, также может все! Не имея альпинистской подготовки, с группой известных профессиональных восходителей с первой же попытки он взошел на Эверест. Я видел его выступление затем по телевидению, слушал рассказ об этом восхождении и помню его слова, когда он то ли в шутку, то ли всерьез признался, что в успехе путешествий ему, очевидно, помогает Бог.

Известность Федора росла, у нас в редакции он больше не появлялся, и я только слышал от друзей, что он устроил выставку-продажу своих картин, а вырученные деньги отдал на постройку чукотской байдары и на проведение плавания на ней вдоль берегов Чукотки. Или вдруг узнавал, приехав в поселок Красный Яр на таежной реке Бикин, что ранее здесь побывал Федор. Он привозил австралийских путешественников, чтобы привлечь внимание международной общественности к бедственному положению удэгейцев, у которых лесозаготовительные фирмы грозились отнять тайгу. В своем поселке Врангель он создал школу путешественников «Полюс». Наконец в газетах прошло сообщение о новой экспедиции Конюхова на яхте «Адмирал Невельской».

Два года назад яхта с четырьмя членами команды на борту стартовала из Находки. В Австралии к ним должны были присоединиться альпинисты, собиравшиеся вылететь туда самолетом из России. Планы были: обойти вокруг света, побывать на всех континентах и вместе с альпинистами взойти на самые высокие вершины. По пути намеревались снять фильм о русской церкви за рубежом, провести экологические, медико-биологические исследования для различных институтов, в том числе и института космической медицины... Но, увы, не все экспедиции благополучно завершаются. Вскоре бодрые сообщения с маршрута прекратились. Пошли слухи, что яхта с путешественниками до Австралии не дошла, застряла где-то на Тайване, что в коллективе начался разброд и задуманная экспедиция окончательно сорвалась, а Федор раздобыл где-то новую яхту, начал на ней кругосветное плавание в одиночку, однако подолгу от него не поступает никаких вестей и где он сейчас, об этом никому неизвестно...

И только недавно, месяца за два до нашего приезда во Владивосток, Федор вернулся из дальнего плавания и уже успел возвестить о себе активной деятельностью по созданию в поселке православного храма и спортивно-оздоровительного комплекса при школе путешественников «Полюс».

...Четыре часа пути пролетели незаметно. Мы подъезжали к Находке. Автобус легко взобрался на последний перевал, за которым открылась панорама портового города. И вдруг среди людей, стоявших неподалеку от поднятой на перевал и превращенной в дорожный ресторан рыбацкой шхуны, я увидел знакомую востроносую физиономию Федора Конюхова с гривой длиннющих волос. А рядом — его брата Павла. Тоже неугомонного путешественника, проехавшего на велосипеде по всем маршрутам легендарного Глеба Травена, а заодно проложившего и добрый десяток маршрутов своих.

Под стать брату, Павел тоже обзавелся модной прической, курчавой бородой. Не окружай их в тот момент японские легковушки и цивильно одетые граждане, братцев запросто можно было бы принять за людей, не вылезавших из тайги лет этак десять.

Как старые знакомые, мы с Федором обнялись и расцеловались. Мне показалось, что он совсем не изменился за прошедшие годы, остался таким же добродушным и словоохотливым.

— Жаль, — сказал он, — что привезли вас не надолго, а не то махнули бы в тайгу, в мою охот ничью избушку. Может, и тигра удалось бы посмотреть.
— Трудно им сейчас, — добавил он. — Охотники повыбили кабанов, излюбленную тигриную добычу, оленей поубавилось, вот они и лютуют, стали на людей нападать.

Врангель — небольшой поселок. Сопки окружают его с трех сторон, тайга начинается сразу за домами. Федор — как будто и не отсутствовал два последних года, а, не выезжая, проживал здесь долгими десятилетиями — с влюбленностью сторожила показал сначала морской порт-терминал, гордость Находки. Затем деревянную церковь, построенную в поселке его друзьями; каменную часовенку на горе вблизи моря, где поднимется со временем храм и начнет действовать семинария.

— Русские люди живут здесь веками, а православных храмов в Приморье раз-два и обчелся, — объяснил Федор. — Разве это порядок, что старикам, чтобы попасть на молебен, приходится трястись в автобусе десятки километров? Вот будет семинария, подготовим батюшек, разошлем их по приходам, церкви вырастут в каждом поселке, будет где помолиться верующим.

В этом своем религиозном рвении Федор не показался мне похожим на прежнего, и оставалось только догадываться, что подстегнуло его к этой, в общем-то, благой деятельности.

Я увидел яхту «Формоза», на которой он вернулся из плавания. Двухмачтовая, отделанная красным деревом изнутри, с современным навигационным оборудованием, она могла захватить воображение настоящего морехода. Построили ее, как сказал Федор, тайваньские мастера, а средства для приобретения дало Дальневосточное пароходство.

Став профессиональным путешественником, богатым человеком, Федор не сделался. И в своем поселке, где у «новых русских» за эти годы выросли каменные коттеджи, Конюхов живет по-прежнему в тесноватой трехкомнатной квартирке на пятом этаже блочного, без лифта, дома.

Мы посидели у него дома, выпив по рюмке за встречу и помянув Наоми Уэмуру, портрет которого стоял на видном месте.
— Уэмура погиб, — сказал неожиданно Федор.
— Наверно, и я, пройдя такими же сложными маршрутами, мог погибнуть. Но Бог меня оставил на земле, чтобы я начал поднимать веру в этом краю.
— А откуда тебе об этом известно? — поинтересовался я.
— Однажды, во время плавания на «Формозе», я вошел в каюту и увидел за столом человека. В общем-то, такое уж не раз бывало: я вдруг видел в каюте жену, дочь, но это были галлюцинации, следствие долгого одиночного плавания, и все вскоре пропадало. Но тут я сразу догадался, что это святой Николай, оберегающий странников. Я сел за стол, и мы проговорили с ним всю ночь, а утром его как не бывало...
— О чем же вы беседовали? — поинтересовался я, не зная, как относиться к услышанному.

Впрочем, мы настолько привыкли слышать от очевидцев о встречах с инопланетянами, снежным человеком и тому подобными чудесами, что почему бы, подумалось, не поверить в то, чему люди не удивлялись все предыдущие тысячи лет?
— Об этом пока не скажу. Напишу в своей книге, — ответил Федор. А о том, почему сорвалась экспедиция на яхте «Адмирал Невельской»,
рассказал вкратце так:
— До нас на подобное замахивались французы. Они тоже хотели обойти вокруг света, подняться на все известные вершины. Но их попытка окончилась неудачей, сказалась психологическая несовместимость членов экипажа. Подобное случилось и у нас. На борту оказались яхтсмены, полярники и альпинисты. Все это были хорошо мне знакомые по предыдущим походам люди. Выносливые, дружелюбные, умеющие переносить любой дискомфорт, но монотонность морского плавания вынесли не все. Отношения разладились. На Тайване мы увидели яхту «Формоза», как раз такую, на которой и нужно совершать длительные путешествия. Решили ее приобрести. Покупка яхты затянулась, и экипаж распался совсем. Возможно, люди устали от моря, работы, да, может, и от меня. Ты же знаешь, у меня характер — не подарок.

В конце концов я остался один, но, знаешь, даже порадовался! В одиночку легче путешествовать. На «Формозе» я пересек Индийский океан, прошел морями и проливом меж Европой и Африкой, через Атлантический океан вышел к Панамскому каналу, затем пересек Тихий и подошел к точке выхода с Тайваня...

Пора было возвращаться во Владивосток, и я, по журналистской традиции, поинтересовался планами Федора. Он был краток:
— Пока не знаю. Либо в одиночку пойду к Южному полюсу, либо отправлюсь на яхте в одиночное плавание. Хочу пройти, не заходя в порты, ревущими сороковыми не один раз, а обойти вокруг шарика трижды. Это пока еще никому не удавалось. А если это сорвется, то полечу вокруг света на параплане.

Не ищут себе легкой жизни профессиональные путешественники, размышлял я, покидая Врангель. И каждое новое путешествие должно по степени риска превосходить предыдущее, а в результате порой не то что на жизнь, как говорится, не заработаешь, но и хвост недоверия потянется за тобой. Однако хорошо, что на планете существуют такие люди.

Прощаясь, Федор протянул мне несколько листков: один из своих рассказов о плавании на «Формозе».
— Посмотрите, — предложил он, — может, напечатает ваш журнал. Об остальном я расскажу в книге, которую пока еще пишу.

Этот рассказ мы и предлагаем читателям.

Приморье, пос. Врангель.
В.Орлов, наш спец. корр. | Фото В.Животченко, П.Конюхова и автора

Пираты с Марианских островов

В июле 1994 года я вынужден был завести «Формозу» на один из Марианских островов, хотя это не входило в мои планы. Но и продолжать плавание я не мог. Уже несколько дней меня бросало то в жар, то в холод, кружилась голова, мучила жажда, в глазах плыли фиолетовые круги. Тропическая жара доконала меня окончательно, и я уже не мог ни убирать, ни ставить паруса.

Может, я подхватил лихорадку. Может, простыл. В машинном отделении ремонтировал гидравлический насос и истекал потом от духоты. Но при налетах шквалов с дождем приходилось выбегать на палубу, убирать паруса — вот меня и прохватило. А может, отравился пресной водой, давно хранящейся в пластмассовых канистрах, — болезнь сопровождалась рвотой и расстройством желудка.

Полуживой, я с трудом поставил яхту в бухте Сайней. На «Формозу» прибыли таможенники, представители карантинной службы и иммиграционные власти. Они сразу заметили мое состояние. И после быстрых формальностей с документами отправили на берег на своем катере. А там пересадили в полицейскую машину.

Перед тем, как покинуть яхту, я закрыл ее двери на номерной замок.
Полицейский, сопровождавший меня, спросил, в какой госпиталь меня отвезти.
— Если у тебя достаточно денег, я отвезу тебя в больницу с хорошим сервисом, — сказал он.

Конечно, я изъявил желание попасть туда, где подешевле. Дал понять, что у меня не очень хорошо обстоит дело с наличными. А потому попал в палату для бедных и пролежал в ней двое суток. Мне вливали какую-то сыворотку, переливали кровь. Потом меня забрала домой медсестра госпиталя Лиань Чиньше.

Я так ослаб, что без дрожи в руке не мог держать ложку и есть жидкий суп, приготовленный этой заботливой женщиной. Она целыми часами сидела возле моей постели, прикладывала к холодному от пота лбу листья каких-то растений. От них исходил тонкий аромат и снимал боль, раскалывающую голову. Медсестра кормила меня вареной рыбой и фруктами, после чего поила китайским зеленым чаем. И рассказывала о своей судьбе.

Ей было около тридцати. В этом доме она жила с мужем Биллом, хирургом из Австралии, работавшим в той же больнице, что и она. Три года назад муж умер от болезни желудка, как я понял, от рака. Повествуя о жизни с Биллом, Лиань Чиньше не забывала подливать душистый чай и говорить, что при моей болезни надо много пить и не показываться на солнце.

Благодаря такому заботливому уходу я через несколько дней был почти здоров и смог выходить на улицу. Я узнал, что жители острова выращивают кукурузу, табак, сахарный тростник, кокосовую пальму, абаку — особый вид бананов, дающий манильскую пеньку. С одной стороны остров омывался водами Тихого океана, с другой — Филиппинским морем.

Дом Лиань Чиньше был двухэтажным, но не очень большим, с плоской крышей и большими, чисто вымытыми окнами. С веранды открывался прекрасный вид, и я, пока болел, подолгу отдыхал здесь, думая о своей дальнейшей судьбе.

Как-то Лиань рано вернулась из больницы. На ней не было лица.
— Что с тобой, Лиань? — спросил я.
— Ты такая бледная!
Она глубоко вздохнула, и на ее смуглом лобике появились недобрые морщины.
— Твою «Формозу» кто-то украл!
Наступила долгая тишина. Я не мог поверить в то, что она сказала, и попросил повторить еще раз.
— Я не могу в это поверить, — шептала она, — я не могу в это поверить, Федор, у тебя украли яхту.
— На вашем острове раньше яхты воровали? — спросил я.
— Да, — ответила она.

Из ее ясных восточных глаз одна за другой стекали слезинки. Я смотрел на ее прекрасное лицо и видел в нем лишь боль за то, что произошло. Видимо, как жительница острова, она и себя считала виноватой в пропаже «Формозы».

Я попросил Лиань, чтобы она отвезла меня в местный яхт-клуб.
— Ты еще больной, — сказала она.
— Нет, Лиань, мне надо быть там. Может быть, я что-нибудь узнаю о том, куда угнали яхту...

Вот уже вторые сутки я знаю, что «Формоза» похищена. И все время думаю: что же мне делать? Я не нахожу покоя, мечусь между домом Лиань Чиньше и яхт-клубом, но — тщетно...

Однажды я сидел на низком дощатом причальчике яхт-клуба и смотрел на залитую солнцем бухту. Набегающие ленивые волны окатывали мои ноги до колен. Может, это вода набежала от берегов моей бухты Врангель, берега которой покрыты корявыми низкорослыми дубами, а песок побережья усыпан их ржавой листвой? А здесь, где я сижу, пальмы склонились от жары, словно прося хоть чуточку прохлады с берега моей бухты. Суждено ли мне попасть снова домой? И когда это будет? У меня нет яхты, как я вернусь в Находку без «Формозы» и что скажу своему спонсору и хозяину парусника Александру Дмитриевичу Кириличеву? Мое теперешнее положение не просто плохое, оно дурацкое. Где взять новую яхту?

За этими грустными размышлениями и нашла меня Лиань Чиныпе. На своем непонятном языке выругала за то, что я намочил ноги и сижу на жарком солнце. Она предупредила, что болезнь может вернуться, и тогда вряд ли русский капитан сможет ее одолеть. Смотри, говорила она, у тебя с трудом хватило сил на первую болезнь, от тебя остались одни кости и желтая кожа.

Я послушно вытянул ноги из воды и спросил, как она узнала, что я здесь. Она улыбнулась и ответила: «А где же ты еще можешь быть? » Затем возбужденно начала рассказывать о новостях, сообщенных ее подругой из клуба «Пасифик айлендс клаб». Я понял, что «Формоза», по всей видимости, угнана на остров Манагаха. Лиань предложила сообщить об этом в местное отделение полиции. Но я всегда придерживался мнения, что не в каждом случае в России надо обращаться в милицию, а за границей — в полицию. Тем более сейчас, когда у меня нет визы для проживания на этих островах, мой российский паспорт давно просрочен, а яхта «Формоза» не застрахована и на нее нет документов.

Лиань предложила мне вернуться в дом. Я ответил, что посижу здесь еще немного. Она ушла в госпиталь, а я продолжал сидеть и смотреть на залитую солнцем бухту.

Яхт-клуб был пуст. Все попрятались от обеденного зноя. Только один загорелый парень метался по бухте на катере с подвесным мотором, таская за собой на водных лыжах старика лет шестидесяти с тонкими ногами, обрюзгшим лицом и обвисшим животом. Уроки водного слалома не шли впрок, раз за разом старик падал в воду. Но мне все это было безразлично. Без «Формозы» весь мир для меня опустел. В моей жизни чего только не случалось, и каждый раз я выкарабкивался. Но в такую ситуацию попал впервые.

Мои мысли были прерваны лихо подкатившим к причалу, на котором я сидел, катером с загорелым парнем. Он заглушил моторы. Стало тихо-тихо. Старик снял водные лыжи, поблагодарил его. Видимо, парень был инструктором по водным видам спорта. А может быть, и нет. Но Бог с ним! Меня привлекли мощные двигатели «Джонсон» на катере, и я подумал, что для такого легкого суденышка они слишком сильные. Катер наверняка может развивать скорость узлов 15. И тут я вспомнил, как Лиань говорила, что остров, на который, по всей вероятности, угнали «Формозу», находится милях в 50-60 отсюда. Тут же возник план: под такими двигателями можно часа за четыре туда добраться. Когда я подумал об угоне этого скоростного катера, в мыслях моих блеснул луч надежды. Я вспомнил, что в коридоре яхт-клуба висит навигационная карта всей гряды Марианских островов. Посидев еще несколько минут, я поднялся и пошел в здание клуба.

Под стеклом на карте, обрамленной темной рамкой, без труда нашел нужный остров. Со всех сторон он оброс коралловыми рифами, и только с северо-запада было что-то похожее на бухточку. Мне пришло в голову, что надо бы срисовать карту. На всякий случай. Но у меня не было ни карандаша, ни бумаги.

В коридоре яхт-клуба слонялась брюнетка, девушка лет двадцати, завитая «под барашка». Я подошел к ней и вежливо спросил, не найдется ли у нее ручки и листка бумаги. Она холодно посмотрела на меня, но все же начала рыться в соломенной сумочке, висевшей у нее на правом плече. Я рассмотрел, что на плечах и шее у нее хороший загар.

Она достала шариковую ручку, оторвала от небольшого, кофейного цвета блокнотика листок и протянула мне. Затем тусклыми, но красивыми глазами приценилась ко мне. По всей вероятности, сразу поняла, что я плохой клиент. Не успел я поблагодарить за ручку и бумагу, как она развернулась на каблуках и, покачивая бедрами, пошла в другой конец коридора.

Я быстро вернулся к карте, набросал остров Манагаха. Еще раз сверил свою карту с оригиналом. Вроде бы получилось неплохо, ничего не упустил. Вернул ручку девушке, поблагодарил ее. Она поглядела на меня с равнодушным и профессиональным неодобрением.

Из яхт-клуба я направился к причалу, бросил быстрый взгляд на катер с сорокасильными двигателями. Увидел, что катер не закрывается, а двигатели заводятся дерганием шнура. Но горючего на нем, пожалуй, не хватит... Еще немного поболтался по причалу, осмотрел все закоулки яхт-клуба, продумал различные варианты, как лучше увести катер, чтобы не заметил охранник. Днем стояла страшная жара, все ходили в купальниках и плавках, в том числе и охрана. Оружия с собой она не носила.

Чтобы не тратиться на такси и сэкономить пару долларов, которых у меня было слишком мало, я пошел в город пешком. За двадцать минут добрался до него быстрым шагом и направился к автозаправке. Здесь можно было приобрести все необходимое, как для машины, так и для себя. Выгреб из кармана все доллары, купил четыре пластиковые канистры емкостью 20 литров каждая по 5 долларов за штуку. Залил в них бензин по 90 центов за литр. На обратную дорогу до яхт-клуба пришлось брать такси: я вряд ли смог бы перетаскать на себе полные канистры.

Таксист-филиппинец оказался разговорчивым. Начал рассказывать, что сегодня ему попалась девушка, которая не хотела платить за проезд, а предложила себя вместо платы. Я подумал, не та ли, завитая «под барашка», что слонялась по яхт-клубу. Но пока думал об этом, машина уже тормозила у ворот. Я заплатил за такси три доллара, перетащил — по одной — канистры на причал и поставил у самого катера, чтобы можно было за несколько секунд опустить их на дно лодки. Метрах в тридцати стоял стеклянный домик дежурного по яхт-клубу. Из него была видна вся бухта и причалы, в том числе и катер, который я намеревался угнать.
Надо было спокойно обдумать дальнейшие действия. Я пошел в бар выпить холодного пива, и там, в тиши безлюдного зала, в голове быстро созрел план.

Пошел на проходную, там спохватился, будто забыл позвонить. А телефона-автомата поблизости не было. Я открыл дверь комнаты охранника, вежливо попросил у него разрешения сделать один короткий звонок. Охранник, малый средних лет с жидкой растительностью на голове и отяжелевшей челюстью, сидел на вращающемся кресле за пластиковым столиком. На вид он был не злым и не добрым, как все вахтеры, скучающие без дела и ждущие, когда закончится вахта. Он кивнул мне, мол, звони. Но тут же голосом кастрированного петуха предупредил, чтобы телефон занимал недолго. Я набирал первые попавшиеся семь цифр, а сам старался запомнить номер, наклеенный на телефонном аппарате. Потом сделал вид, что там, куда я звонил, никого нет. Поблагодарил дежурного и направился в город. Пройдя метров триста, возле автобусной остановки увидел телефон-автомат в виде розового цветка. Бросил в прорезь пять центов, набрал домашний номер Лиань. Она обрадовалась моему голосу и спросила, как идут мои дела. Я сказал, что попробую сам отыскать «Формозу». В ответ услышал тяжелый вздох: «Ты не даешь себе отчета в том, что у бандитов есть оружие. Может, все-таки лучше заявить в полицию? Она поможет. — И тут же разочарованно добавила: — Вряд ли...»

Я продиктовал ей номер дежурного яхт-клуба, попросил минут через пятнадцать позвонить ему, придумать что-нибудь, чтобы выманить его в бар, Лиань засмеялась, а потом с тоской в голосе сказала: «Я, наверное, тебя больше не увижу». Я ответил, что если найду яхту, то мы вряд ли когда-нибудь встретимся...
— Ты найдешь свою «Формозу»! — В голосе Лиань была уверенность.

Я снова направился в яхт-клуб. Но не стал проходить через проходную, а перелез через забор, прикрытый развесистыми ветками тропического дерева. Прокравшись вдоль забора, спрятался за длинным зданием эллинга для хранения малых яхт. Стал ждать. Вокруг никого не было, стояла мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая жужжанием насекомых. Бетонная стена, раскаленная солнцем, отдавала жаром. Эти пятнадцать минут показались мне вечностью. Я слышал только стук своего сердца, понимая, что это последние минуты перед тем, как я решусь на отчаянные действия. Тогда только вперед, или мне придется отвечать в полиции за попытку угона катера.

Но вот дежурный вышел из будки, тщательно прикрыл за собой дверь, направился в бар. «Ну, Лиань, ну, молодец», — только и промелькнуло у меня в голове. Женщина смогла убедить охранника покинуть свой пост.

Как только дежурный скрылся за дверью бара, я быстро и уверенно вышел из-за эллинга, прошел к причалу, побросал канистры в катер, отдал швартовые. Проверил, открыт ли кран подачи топлива. Затем дернул за шнур, и хорошо отлаженный мотор тут же тихо заработал. Чтобы не терять время, я не стал запускать второй двигатель. Включил скорость, прибавил газ и отошел от причала.

На некоторых яхтах, стоящих возле причала, сидели люди. Но они не обратили внимания, что на их глазах угоняют катер.
Зайдя за мол, я запустил второй мотор, поставил оба на полный режим работы. Двигатели взревели, и катер понес меня по морю на встречу с пиратами, угнавшими «Формозу». Всю дорогу я думал, какой будет эта встреча...

Начало темнеть, когда я подошел к острову Манагаха. Сверился со своей нарисованной картой, зашел с севера и причалил к берегу. Катер с заглушенными двигателями уткнулся в чистый коралловый песок. Я привязал его к прибрежному кусту, распустившему длинные ветки, присмотрелся к обстановке. Мыс, за которым должна была открыться бухточка, находился метрах в двухстах. Направился к нему и уперся в несколько домиков, покрытых пальмовыми листьями.

Мое сердце забилось чаще, когда я увидел «Формозу», тоскливо покачивающуюся на блестящей воде коралловой бухты. «До чего же прекрасное место, — подумал я, — настоящий рай. Но этот райский уголок не для меня, и на моей яхте находятся не райские птички...» Я видел «Формозу» собственными глазами, теперь осталось ее забрать. Свою же яхту я должен был воровать. Нелепица какая-то!

Я залез в расщелину между камнями и начал наблюдать за бухтой и «Формозой». Прошло немного времени. Из каюты яхты на палубу по очереди поднялись пять человек. Они что-то обсуждали, стоя на корме. Через несколько минут трое спустились в резиновую лодку, приткнувшуюся у борта «Формозы», завели подвесной мотор и направились к противоположному от меня берегу бухты. Там виднелись домики, светились огоньки. Двое остались на палубе яхты, оживленно поговорили друг с другом и затем спустились в каюту.

Осторожно пробираясь между кустами, я вернулся к катеру, забрался в него и лег, чтобы немного расслабиться и подождать глубокой ночи. В голову лезли всякие мысли. Может быть, я круглый дурак — решил в одиночку вернуть «Формозу»? Может, надо было взять с собой полицейского или хотя бы Лиань? Но тут же успокоил себя: у меня всегда получается лучше, когда я один. Я привык все делать в одиночку.

Время шло. У меня не было часов при себе, но по положению луны похоже было, что уже за полночь. Раздевшись до плавок, я вошел в воду и машинально съежился, хотя вода была теплая. Вдали стояла «Формоза», в ее иллюминаторе горел одинокий огонек.

Раньше я часто совершал дальние заплывы. Но сейчас что-то не очень хотелось плавать. Все время сверлила мысль о морских ядовитых змеях, укус которых смертелен. А их в этом районе океана очень много, особенно у коралловых рифов. Но выхода не было. Я присел и бесшумно поплыл. Метров через десять перевернулся на спину, посмотрел на звездное небо. Обращаясь к самой яркой звезде во Вселенной, попросил ее о помощи. Удалялся все дальше от берега, и постепенно смолкало жужжание насекомых и стрекот цикад, населяющих этот тихий остров.

Я плыл к своей яхте и усилием воли заставлял себя не думать о морских змеях. При каждом всплеске воды сердце мое замирало и готово было остановиться. Но вот и «Формоза». Я уцепился за кормовую площадку, устроенную на транце почти над самой водой. Вовсю светила луна. Я молил Бога, чтобы ее прикрыло тучами. Но их, как назло, не было, они все отошли к горизонту. Подождал минут пять, затем решил подняться на яхту. Я тоже стал пиратом, и мне надо было взять ее на абордаж.

Стараясь не шуметь, осторожно поднялся на площадку, залез по трапу на палубу и тут же присел за рулевой тумбой. Перевел дыхание, прислушался. Тишина. Из открытой входной двери падал тусклый свет. Я подумал, что аккумуляторы садятся и будет тяжело запустить дизель. В самой штурманской рубке света не было. Значит, пираты сидели внизу, в салоне. Это облегчало дело. Подождав еще немного, я прошел через кормовую палубу и спрятался за дверью штурманской рубки. Тут же из матерчатого кармана на бизань-мачте достал металлическую ручку от шкотовой лебедки. В правой руке зажал ее, а левой постучал в дверь не очень сильно, но уверенно. Прикинул, что через двери может выйти только один человек. Как с ним поступить, я уже знал. А вот что делать с другим — непонятно. Но, как говорил Наполеон, «надо сначала ввязаться в драку, а там будет видно».

Ждать долго не пришлось. Я услышал приближающиеся шаги. Один из пиратов молча высунул голову в проем двери, чтобы посмотреть, кто стучит. И этим самым будто нарочно подставил свою длинную шею. Я приподнялся, вполсилы двинул его по загривку, в то место, где кончается четвертый позвонок. Он молча согнул колени и тихонько опустился на палубу, аккуратно загородив проход. «Получилось неплохо, — подумал я. — К тому же и упал удачно, без шума».

Последовало долгое молчание. Значит, второй не слышал, или его нет в салоне. Я осторожно перешагнул через пришибленного пирата. На цыпочках прошел через штурманскую рубку, встал на ступеньку трапа, ведущего в салон. И увидел батарею пивных банок на столе. Про себя возмутился, что «Формозу» превратили в пивное заведение. И по трем ступенькам трапа спустился вниз. В салоне стоял спертый воздух, насыщенный запахом пива и дымом сигарет. Я прислушался, но яхта была словно мертвой — ни звука.

Осторожно стал пробираться через камбуз в свою кормовую каюту. В темноте правая рука наткнулась на увесистую разделочную доску из дуба. Я захватил ее с собой, ручку от лебедки положил без стука на кухонный стол.

Дверь в каюту была открыта. Не переступая порога, я увидел лежащего на моей широкой кровати человека. Через палубный люк его освещал лунный свет. Пират спал спокойно, не терзаемый ни сожалением, ни укором совести. «Отлично, что у тебя такой крепкий сон», — подумал я. Подошел ближе к нему, наклонился и подергал за рукав короткой спортивной рубашки. Ну, дружок, поднимайся.

Парень открыл глаза и приподнялся на локтях. Испуганно, ничего не соображая, уставился на меня. Но прежде чем он сориентировался, я на отмашку, от души, плашмя врезал ему разделочной доской в морду. Ему это, по всей видимости, не понравилось. Он так и лег на свое нагретое место досматривать прерванный сон.

Я вышел на палубу, достал из рундука четырехмиллиметровую веревку, которой вытаскивал огромных акул, а у берегов Коста-Рики марлина длиной в три метра. Она была хорошо вытянута. Я скрутил ею по рукам и ногам первого пришибленного у двери пирата. Потом заломил руки за спину и другому, лежащему на моей кровати. Опутал его, как паук опутывает паутиной муху, дотащил до салона. Он был не очень тяжелый, но болезнь отняла у меня все силы. От такой работы пересохло в горле. Пришлось сесть передохнуть и заодно выпить баночку холодного пива. Его на яхте было достаточно, благодаря заботам пришибленных пиратов. Мои руки слегка дрожали, когда я держал пивную банку.

После этого вытащил связанных пиратов на кормовую палубу. Я был доволен своей работой и даже начал мурлыкать какой-то мотивчик. Но тут же подумал, что рано радоваться. Я сделал пока только полдела. Надо еще вывести «Формозу» из бухты и до рассвета удрать подальше. Но что же делать с моими «дружками»? Они сидели, понуро опустив головы на грудь. И были такие безобидные, что мне их стало жалко. В душе я негодовал, что из-за этих подлецов лишусь места в раю. В Святом писании сказано: «Возлюби ближнего, как самого себя». А что я наделал? Ближнего-то доской по морде, нехорошо как-то получилось. У него глаза полностью заплыли, губы распухли, из носа текла густая кровь. Лицо было сине-красное, как небо на закате дня. А первый, принявший удар металлической ручкой от лебедки, крутил головой из стороны в сторону, как будто ему муха залетела в ухо.

— У тебя болит голова? — спросил я его по-русски.
Он что-то промычал в ответ.
— Ничего, для такой головы, как твоя, это нормально. Я бы тебе и твоему дружку посоветовал заняться выращиванием бананов, тем более, что они у вас на острове очень хорошо растут.

Пират снова пробормотал что-то непонятное, второй скривился от боли. Тут я решил, что бесполезно их уговаривать и наставлять на путь истинный. Все, чем я мог им помочь, — влить в рты по глотку крепкого виски, что и сделал. После этого связал еще крепче. Принес из каюты полотенце, разрезал вдоль на две равных длинных полосы и завязал им рты, чтобы не вздумали кричать. Один попытался сопротивляться. Пришлось врезать ему кулаком по больному носу. Он повалился на леерную стойку и больше не возражал.

Я аккуратно спустил послушных пиратов на их резиновую лодку, усадил поудобнее спинами друг к другу, подтащил и привязал лодку к бую, на котором стояла «Формоза». Небо на востоке начало сереть. Я все уже сделал, можно было уходить. Запустил двигатель, минуты три прогревал его. Затем отдал конец от буя, и «Формоза» медленно направилась на выход из бухты.

Я был на седьмом небе от радости. То гладил рукой штурвал, то нежно дергал ванты, то прижимался щекой к мачте, словно к любимой женщине после долгой разлуки. Как только яхта прошла мыс и очутилась в открытом Филиппинском море, я с благодарностью вспомнил Лиань и с улыбкой посмотрел вперед на тот мир, который хотели у меня украсть.