2 + 2 + 2 + …

Среди работ фотохудожника Моисея Наппельбаума есть такие, о которых известно далеко не всем ценителям его творчества. Портреты выдающихся ученых были выполнены им по заказу Лаборатории научно-прикладной фотографии, кинематографии и телевидения АН СССР. Теперь их можно увидеть на новой выставке, организованной по инициативе и при участии заведующего лабораторией Александра Марова

Облик эпохи раскрывается в диалоге художников

Из всех художественных жанров потрет мне кажется наименее выразительным и потому наименее мною любим. Даже просто человеческое тело уже гораздо богаче в смысле простора для художественного воображения, а уж о пейзажах и интерьерах и говорить не стану. И тем не менее в некоторых технических аспектах портрет может оказаться незаменим.

Фотопортреты двух химиков — Николая Альфредовича Платэ (слева), выполненный А. Э. Маровым, и Александра Николаевича Баха (справа), выполненный М. С. Наппельбаумом. Ставший со временем почти что легендой Бах был введен в состав АН СССР в 1929 году по отделению физико-математических наук. Н. А. Платэ избрали академиком только в 1987-м, зато с 2001-го он вице-президент РАН

Вот и другой пример необыкновенной выразительности портретов, вновь возникающей не из выразительности лиц самих по себе, но из магического взаимодействия портрета с исторической притягательностью изображенной личности. Фотограф Арнолд Ньюман выбирал для своих фотопортретов удивительных персонажей: Пабло Пикассо, Билл Клинтон, Игорь Стравинский, Альберт Эйнштейн… Впрочем, встреча с Эйнштейном, увы, не состоялась. Гениальный физик умер накануне назначенной фотосессии. Но он присутствует в портретной галерее Ньюмана, так сказать, виртуально. У всякого, кто будет когда-либо осматривать ее, с неизбежностью зародится мысль: «Ему было бы самое место где-то вот здесь, между Жаком Кокто и Кшиштофом Пендерецким».

В российской истории было несколько выдающихся фотохудожников. И если говорить о портретах, то первым на ум, пожалуй, приходит имя Моисея Наппельбаума. Родившись в 1869 году в Минске, он там же в Минске начал изучать искусство портретиста. Потом дело дошло и до ремесла фотографа. Объединив первое со вторым, Наппельбаум имел возможность поработать над образовавшейся смесью во время путешествий: его путь проходил через Смоленск, Вильнюс, Варшаву, Нью-Йорк, Питтсбург… По возвращении в родной Минск он был уже достаточно квалифицирован, что открыть собственное фотоателье. Снимая там всех, кто к нему приходил, он зарабатывал себе на жизнь и, видимо, на будущий переезд в Санкт-Петербург.

После октябрьских событий 1917 года Наппельбаум сумел подружиться с воцарившимися в Петрограде большевиками. Его имя всплыло, когда весной 1918-го потребовалось сделать портрет Ленина. Портрет был сделан и даже получил высочайшее одобрение – наверное, и в самом деле понравился, – а его автор получил доступ в новое высшее общество, которое запечатлевал в своих работах. Имя Наппельбаума настолько срослось с лицами советской элиты, что весьма хороший и авторитетный итальянский еженедельник «Панорама», описывая проходившую в годы перестройки в Милане персональную выставку фотографа, по ошибке напечатал имя «Сталин» под портретом Горького. Вообще-то журналисты «Панорамы» таких ошибок не допускают. Я могу объяснить ее только одним образом: зная, что Наппельбаум ходил с фотоаппаратом сначала по Смольному, а потом по Кремлю с 1918 по 1958 год, итальянцы не могли поверить – им просто не пришло это в голову, – что среди его работ нет ни одного портрета Сталина. А опьяненные воздухом перестройки организаторы выставки просто не включили его в экспозицию, не догадываясь, что увидеть фотографию Сталина, сделанную великим фотохудожником, итальянцам может быть интереснее всего. Уж по крайней мере, интереснее чем Горького.

Для советского человека вроде меня, росшего и воспитывавшегося преимущественно в брежневские времена, имя Наппельбаума ассоциируется скорее с элитой литературно-музыкальной: Шостакович, Ахматова, Булгаков, Цветаева, Пастернак… И лишь совсем недавно для меня открылось существование еще одного источника вдохновения Наппельбаума. Имеется в виду его многолетнее сотрудничество с ЛАФОКИ АН СССР – академической лабораторией научно-прикладной фотографии, кинематографии и телевидения. Для нее и по ее заказу снимались члены академии. И снова та же история – как ни хороши эти портреты, безусловный интерес они представляют для тех, кого интересует история отечественной науки. Наверное, не без оснований считается в наши дни, что наука, а тем более отечественная, а тем более – ее прошлое, уже больше никого не интересуют. Ну разве что самих ученых. И потому увидеть эти работы Наппельбаума можно только на выставках самой РАН – одна из таких выставок открылась 27 июня в фойе Архива РАН на Новочеремушинской ул. В основном же эти персонажи присутствуют в творчестве Наппельбаума виртуально – почти как Эйнштейн в творчестве Ньюмана.

Горный инженер А. М. Терпигорев (слева) был введен в состав АН СССР в 1935 году по отделению математических и естественных наук (фотопортрет работы М. С. Наппельбаума). С горным делом связана и карьера К. Н. Трубецкого (справа), избранного в академию только в 1991 году, когда его предки и его фамилия перестала вызывать аллергию у властей (фотопортрет работы А. Э. Марова)

Весьма любопытно, что именно в таком виртуальном качестве у Наппельбаума есть ученики. По крайней мере одного я знаю. Это Александр Маров, нынешний заведующий ЛАФОКИ, – так сказать, завлаб. Я не знаю, как фотохудожники делают автопортреты, знаю только, что они их как-то делают – фотоавтопортреты есть и у Наппельбаума, и у Ньюмана. Но нет у Марова – я, во всяком случае, не видел. А получилось бы хорошо: чисто выбритый шишковатый череп, на него небрежно нахлобученная шляпа, из-под ее широких полей колючий жесткий взгляд… Сразу ясно – этот человек художник.

Художественный прием Александра Марова в том, чтобы вступить с маэстро в пререкания: на его реплику – свою, на его ответ– свой вопрос. Вы, дескать, так, а мы – эдак. Открывшаяся в Архиве РАН выставка имела неудачное, на мой взгляд, название «Портрет науки на рубеже веков». Какой там рубеж – Наппельбаум снимал преимущественно в 30–50-е годы, в самой середине столетия. Границу последнего fin-de siecle с третьим тысячелетием Маров пересекал в одиночку. Замысел выставки точнее отразило бы название «2+2» – каждый фотопортрет Наппельбаума дополнен фотопортретом Марова. Так, чтобы очевидны были и стилистические различия, и преемственность.

Осматривая на выставке дуплеты портретов, я вспомнил, как много лет назад, собираясь в отпуск с любимой девушкой, хотел взять с собой фотоаппарат. «Зачем он нам? – сказала она. – Смотри и запоминай. Фотоаппарат будет тебе мешать». Я долгое время следовал этому правилу. Ведь в самом деле, когда ходишь с фотоаппаратом, не столько смотришь вокруг, сколько выбираешь хороший кадр. Спустя совсем не долгое время мы собирались во второй наш общий отпуск, оказавшийся последним. «А ты берешь фотоаппарат?», –спросила она. Люди часто отказываются от собственных сентенций. И я уже готов признать, что именно портреты великих людей наиболее выразительны, когда речь идет об облике эпохи.