Импрессионисты писали полотна с другого мира

Эксперты и историки нередко заявляют — уж они-то точно знают, что имел в виду художник, создавая своё полотно, что он хотел донести, и каким он видел свой шедевр. Но если раньше мы имели право не согласиться с мнением учёных мужей, то теперь нам представлены неожиданные доказательства.

"Импрессионизм, направление в европейской живописи, возникшее во второй половине XIX века, заключающееся в передаче общего впечатления (impression), которое краски предметов и фигур производят при различном освещении, избегая всяких подробностей в рисунке", — гласит энциклопедический словарь. Возможно, отсутствие подробностей в рисунке было продиктовано вовсе не вдохновением великих художников.

Майкл Мармор (Michael Marmor), доктор медицины и офтальмолог Стэндфордской университетской школы медицины(Stanford University School of Medicine), написал две книги о глазных болезнях различных художников.

 

 

Но останавливаться на достигнутом он не собирался и, используя компьютерное моделирование и собственные медицинские знания, он воссоздал некоторые шедевры французских импрессионистов — Эдгара Дега (Edgar Degas) и Клода Моне (Claude Monet) — в том виде, в каком их видели сами художники.

Результаты поразили всех.

На иллюстрациях Мармора хорошо видно, что поздние полотна Дега, на которых изображены обнажённые купальщицы, настолько расплывчаты, что очень тяжело увидеть мазки и штрихи, которые автор наносил кистью.

«Женщина сушит волосы», "размытая" Мармором, чтобы сымитировать, как видел своё полотно Дега. Когда художник закончил эту картину, острота его зрения ухудшилась до отметки между 20/200 и 20/400 (иллюстрация Michael Marmor).

Поздние картины Моне, демонстрирующие пруд с лилиями и японский мостик в Живерни, (изменённые так, чтобы отражать основные симптомы катаракты) – стали тёмными и замутнёнными. Трепещущие, живые цвета (типичные для художника) приглушены и вытеснены оттенками коричневого и жёлтого.

"Возникает вопрос: действительно ли свои поздние работы художники намеревались выполнить в такой манере, — говорит Мармор. — Но факт остаётся фактом — художники писали картины именно так не только по каким-то своим художественным причинам".

Вот так: расхожая фраза художника "А я просто так вижу!", воспринимаемая нами исключительно в эмоциональном и культурном контексте, может иметь и совершенно буквальный смысл.

И Дега, и Моне считаются основоположниками эры импрессионизма, и никто не ставит под сомнение, что их стиль сформировался до того, как болезни глаз повлияли на их видение окружающего мира. Однако их картины с годами становились значительно более абстрактными одновременно с ухудшением зрения.

"Современники замечали, что в полотнах художников появлялись странная грубость или излишняя яркость, что было совершенно несвойственно их ранним изящным работам", — пишет Мармор в своей статье "Офтальмология и искусство: Симуляция катаракты Моне и болезней сетчатки Дега", которая опубликована в декабрьском номере Архивов Офтальмологии (Archives of Ophthalmology).

Картина Моне "Пруд с лилиями" (1899 год) и его же картина «Японский мост в Живерни» (между 1918 и 1924 годами), изображающая тот же самый мостик. Сильное изменение в манере живописи просто бросается в глаза. Одно из объяснений этой перемене вы найдёте на снимках ниже (репродукции National Gallery, London и Musee Marmottan, Paris/Giraudon/Bridgeman Art Library).

Всем известно, что такие мастера своего дела, как Моне, Дега, Рембрандт, Мэри Кассат (Mary Cassatt) и Джорджия О'Киф (Georgia O'Keefe), достигли необычайных высот, несмотря на ухудшение зрения.

Однако Мармор выбрал именно Дега и Моне для своего исследования, потому что оба художника страдали от глазных болезней, истории которых хорошо сохранились среди прочих исторических и медицинских документов.

Дега страдал от болезни сетчатки, которая мучила его с 1860-го по 1910 годы. Заболевание прогрессировало, и его картины становились всё более грубыми.

В ходе лечения сотен пациентов с болезнями глаз, как у Дега, Мармор пришёл к выводу, что с годами ему становилось всё сложнее различать оттенки и контрасты изображений. Кроме того, сами изображения становились для него всё более и более расплывчатыми. "А ведь он придавал так много значения каждой детали лица и каждой складке на балетных костюмах", — пишет доктор Мармор.

Моне в течение 10 лет жаловался на катаракту, которая мешала ему правильно видеть и различать цвета. Он даже писал о том, что из-за ухудшения зрения ему приходилось запоминать, в каком месте находятся те или иные цвета на его палитре.

В своих письмах 1914 года он писал, что цвета для него поменяли свою интенсивность: "Красные цвета стали тусклыми. И вместе с тем мои картины становятся всё более и более тёмными". Моне был вынужден ориентироваться в цветах, полагаясь не на собственное зрение, а на этикетки на тюбиках с краской.

Современная фотография того самого мостика в Живерни, как он выглядит в реальности, а также результат обработки этого фото Мармором: тот же мост, каким его видит человек со средней степенью катаракты и как его видел художник, страдая от катаракты при остроте зрения 20/200 (на лучшем из двух глаз), зафиксированной у Моне в 1922 году (фото Elizabeth Murray, иллюстрации Michael Marmor).

"Как и болезнь сетчатки, катаракта также затуманивает зрение, — утверждает Мармор, — но гораздо более значимым для художника, стиль которого основан на использовании различных световых и цветовых вариаций, явилось то обстоятельство, что катаракта влияет на возможность видеть цвета.

Думаю, Моне должен был очень сильно постараться, чтобы передать своё тонкое впечатление от тёмного, жёлто-коричневого сада, — пишет Майкл. — Медленно прогрессирующая возрастная катаракта проявлялась в виде затемнения и пожелтения хрусталика глаза, что сказывалось на остроте зрения и восприятии цветовой гаммы".

В 1923 году Моне решился на операцию по хирургическому удалению катаракты. После этого он вернулся к своему первоначальному стилю написания картин и даже выбросил большую часть работ, которые написал за предшествующее десятилетие.

"Мои иллюстрации показывают, насколько было искажено его цветовосприятие, — говорит Мармор. — Некоторые люди скажут: "О! Это стилистическое решение". Но я с ними совершенно не согласен.

Как офтальмолог, я очарован визуальными элементами искусства, — говорит Мармор, чья стэндфордская резиденция украшена художественными произведениями современного искусства. — И я не хочу принижать исторической и художественной ценности картин великих импрессионистов".

Автор исследования, напротив, считает, что его данные лишь ещё сильнее подчёркивают значимость и уникальность картин. Ведь для создания этих полотен живописцам пришлось пройти через настоящие испытания.

Эдгар Дега закончил эту пастель «Женщина расчёсывает волосы» в 1886 году. В середине 1880-х он впервые заговорил о своей «слабости зрения». Сравните это полотно с более поздним «Женщина сушит волосы», помещённым под заголовком (репродукция Эрмитаж/Bridgeman Art Library).

"У людей, которые относят себя к миру искусства, существует некое нежелание смотреть на великих мастеров с физиологической точки зрения. Они признают лишь влияние истории на их творчество, — заканчивает свою работу Майкл Мармор. — Я готов к дебатам на тему, каково стилистическое и эстетическое влияние этих визуальных изменений. Но о том, что видели живописцы, я спорить не стану. Если вы игнорируете это, то вы игнорируете факты".

А факты вещь упрямая. На творчество художников нередко оказывала влияние какая-нибудь личная особенность медицинского толка. Вспомнить хотя бы косоглазие Рембрандта или аутизм Микеланджело.

Как бы то ни было, некоторые люди готовы отдать любые деньги за всемирно известные полотна французских импрессионистов, ведь каждый из нас видит эти шедевры по-своему, в независимости от того, что видел в них автор.

Статья получена: Membrana.ru