Адонис

По весьма древним преданиям, которые позже нашли отражение в греческих мифах, сын царя Крита Адонис был смертельно ранен кабаном во время охоты в отрогах Атласа. Из капель его крови на месте гибели вырос прекрасный цветок анемона. А через три дня Адонис возник снова, словно ниоткуда. Цветок анемона — это аллегория превращений человека, но сами факты чудесных возрождений и есть основа народных преданий.

Хочу рассказать о случае, который я назвал бы случаем массовой галлюцинации.

 

 

Свидетелем, наряду с другими, был я сам — в 1958 году в конце августа в селении Усть-Тырма на реке Бурея, притоке Амура. Наша группа в составе четырех крепких парней готовилась к выходу в тайгу на поиски женьшеня. За день до выхода к нам пришел молодой сухощавый мужчина и представился Николаем Зазюлиным, геологом из экспедиции по разведке полиметаллических руд в районе хребта Урана. Геолог очень понравился нам. Он стал рассказывать о своей работе и о том, какими сокровищами должны обладать недра этого хребта. Никель с серебром, платина, лантан, и все это лежит на глубинах не более 480 метров. Он растолковал нам, что сам хребет — это не цепочка возвышенностей, а обычная равнина в искривленных слоях надземного пространства: непрерывная цепь месторождений создает перераспределение гравитационных сил на поверхности Земли. Нам Николай показался человеком, влюбленным в свое дело, и мы решили, что неплохо было бы взять его с собой. Слово за слово, и он согласился: дескать, он в отпуске, денег на отдых в Сочи нет — почему бы не воспользоваться нашим предложением? При этом он сказал, что сами заработки на женьшене его не интересуют, ему просто интересно побродить вместе с нами в тайге.

Наутро, еще до восхода солнца, мы собрались на берегу Буреи, погрузились в моторную лодку одного из старожилов селенья, чтобы подняться вверх по течению реки, а затем в 40 километрах северо-восточнее свернуть на север в левый приток Бурей, подойти поближе к хребту Урана. К двенадцати дня мы уже были на месте. Двинулись в тайгу. У каждого за плечами груз килограммов под сорок, у Николая, нашего нового знакомого, тоже увесистый рюкзак с верхом из коровьей кожи с шерстью. Ценная вещь — во время дождя поклажа остается сухой. Этот рюкзак был все время перед моими глазами, потому как Николай всегда шел впереди меня. Когда мы сели передохнуть и перекусить, Николай достал из рюкзака две банки тушенки, аккуратно вскрыл их крохотной машинкой с поворотным механизмом и передал нам.

— А ты, Николай? — удивился я.
— Я еще не проголодался. И вообще ем очень мало, — ответил он. Потом он отказался и от ужина. Но когда я спросил его, отчего это он все еще не проголодался, сказал, что уже поужинал.
— Как? — вырвалось у меня.
— Позавтракал сырыми птичьими яйцами. Нашел гнездо, когда ходил в кустики до ветру.
— Ну, брат, ты силен! И часто находишь такие гнезда?
— Не часто, но, когда надо, нахожу. Сами понимаете: надо — значит, надо! — И он рассмеялся настолько заразительно, что мы загоготали вслед за ним. Когда же мы влезли в лямки своих рюкзаков, наш старшой спросил его:
— А женьшень ты находить умеешь?
— Ну, если надо, Ферапонт Семенович, то найду. Думаю, что вон под теми невысокими деревцами он есть, место подходящее.
Мы свернули немного в сторону и не дальше, чем в 80-ти метрах, нашли восемь растений, из которых четыре были пригодны для сушки. Но только было начали выкапывать корни, как услышали:
— Не стоит спешить, — сказал Николай, — я вам найду корни постарше.

И мы сразу же поверили ему... В тот день мы нашли не менее 28 великолепных экземпляров женьшеня.
Вечером у костра, когда мы, воодушевленные своими успехами, судили-рядили — отчего же столь медленно растет женьшень, Николай вдруг сказал без всякого нажима:
— Да нисколько не медленно. Дело в том, что оно появляется, словно из ниоткуда, на 4-6 дней, а затем снова исчезает на три с половиной месяца. Я постараюсь показать вам момент, когда оно исчезает... Вот оно есть, есть, есть, а потом, раз, и его нет.
— А что говорит об этом наука? — спросил Ферапонт.
— А ничего не говорит. Наука отрицает факты, если они не подтверждают теории ученых. Так что все то, о чем мы сейчас говорим, науке совершенно неизвестно, это известно лишь таким натуралистам, как мы. Так называемые ученые сидят в своих кабинетах и высасывают из пальца свои теории, а мы ходим, наблюдаем, размышляем.

Мы немного поспорили, заступаясь за науку, потом легли спать.
Еще через пять дней мы собрали столько корней, что решили возвращаться. Тайга не любит алчных и ненасытных. К этому времени Николай Зазюлин передал нам все банки и шел почти налегке, собрав в свой рюкзак немного образцов камней. Мы шли обратно напрямик к реке, чтобы в каком-либо становище взять лодку и добраться до Усть-Тырмы. Николай то отходил в сторону, то забегал вперед, подолгу что-то рассматривая на земле, на коре деревьев, подбирал камни. На второй день обратного пути, когда мы остановились на время обеда и отдыха, он отошел за гребень холма. Был неподалеку, и мы слышали, как он разбивает молотком образцы пород. О его пропитании мы не беспокоились: он всегда был сыт птичьими яйцами.

И здесь случилось несчастье. Мы немного прикорнули, а когда проснулись, щелканья откалываемых камней не услышали. Бросились к гребню и увидели Николая лежащим навзничь, почти без одежды, с перегрызенным горлом. Должно быть, это была работа тигра. Но почему тигр решил напасть на нашего натуралиста — непонятно. Не должен был он это делать. Ведь Николай был без ружья, а тигр хорошо знает, что человек без ружья — не охотник и не враг, ведь он не разоряет его угодья. И потом, не только странно, но и подозрительно: ведь с тела Николая была снята почти вся одежда. Значит, что же, — сначала титр, а потом хунгуз? Но откуда им здесь взяться? Может быть, местные китайцы?
Решение было единодушным. Вырубить носилки и в две смены нести тело Николая к реке, а там как-нибудь нам помогут добраться до Усть-Тырмы. Но, пока мы вырубали жерди, плели лежак из лозняка, тело Николая исчезло. Исчезло без следа, не осталось даже пятен крови на траве. Мы потратили на поиски остаток дня и заночевали на этом месте, разложив огонь на вершине холма. Было жутковато, но мы на что-то еще надеялись.

Наутро продолжили путь и к ночи следующего дня добрались до дома. На душе у всех нас было скверно. Как же так, пошли впятером, а вернулись, оставив одного там? Да и объяснения в сельсовете не сулили нам ничего хорошего. Но, главное, конечно, мы сожалели о Николае.
Но когда мы вошли в дом Ферапонта Семеновича, на место нашего сбора, мы увидели сидящего за столом в окружении семьи Ферапонта, кого бы вы думали... самого Николая Зазюлина. Он был таким же, как обычно, и, увидев нас, весело засмеялся.

— Куда это вы запропастились? Я уже два часа сижу здесь, жду вас! Мы выронили рюкзаки и, потеряв дар речи, с минуту смотрели на него.
— Николай? Живой? Ты? — наконец вымолвил Ферапонт.
— Ну, конечно же, я! А кто же еще? — он было рассмеялся, но потом, глядя на наши озадаченные лица, спросил с недоумением: — А почему вы так на меня смотрите?
— Но ведь ты же... там... за холмом! — сказал кто-то.
— Это вы о нападении росомахи? О, это долгий разговор. Скажу только: хотела задушить, но не смогла. Ведь я считаю себя очень нужным для всех.
— Это верно, — смутившись, молвил Ферапонт. — Мы через два месяца выделим тебе твою долю, съездишь в свои Сочи. Отдохнешь.
— Да что вы, мужики? Никакой доли мне не надо, а Сочи и подавно. А вот о том, что вы видели, давайте помолчим. Идет? Организовали небольшое застолье. После второго стаканчика начали спрашивать Николая: когда мы встретимся с ним опять? И он совершенно бесхитростно сказал:
— Давайте встретимся в декабре, числа 16-го. Я поведу вас к хребту Урана собирать лазурит.
— Но разве можно найти лазурит зимой под снегом? — осторожно спросил Ферапонт.
— Отчего же нет? Мы же не будем искать его вслепую. Я знаю верное место. Расчистим площадку и будем разрабатывать слой синевато-красной глины. Глину, скажу я вам, летом брать трудно, а зимой можно. Тоже нелегко, но все же несравненно легче, чем летом.
И мы снова ему поверили.

Потом я пригласил его отдохнуть на несколько деньков у меня. Хорошие это были дни. Николай рассказал немало интересного. Он видел все окружающее совершенно в ином свете, чем все мы.

Когда я, не сказать, чтобы прямо, завел разговор о чудесах, которые никто не может объяснить, он вдруг спросил, знаю ли я, кем был в свое время Адонис? Конечно, я не знал. И он рассказал мне странный сюжет, который надо бы изложить так.

Адонис, по ранней греческой мифологии, был сыном царя не Кипра, а Крита. Но царь Крита был не царем, он был императором Средиземноморского содружества наций и настоящим божеством народов всех прибрежных стран. Адонис не был наследником императора — должность императора никогда не бывает наследной, — он был просто очень красивым юношей, никто из смертных не мог сравниться с ним в красоте. Но не все столь просто было в старину, как не просто и ныне. Никогда в семьях императоров не рождались обычные мальчики и девочки — все они были озарены сиянием божественной личности императора. Таким был и Адонис, хотя и был он, казалось бы, всего лишь отважным охотником на львов, медведей и тигров.

И вот этого необычного юношу полюбила сама богиня любви — Афродита, позабыв ради него и Патмос, и цветущую Киферу, и даже сам Олимп с его славными небожителями. Целыми днями она охотилась вместе с ним на лесистых отрогах Атласа, царапая свою нежную кожу о колючки терновника и раня ноги на острых камнях.

Однажды она нашла тело Адониса, растерзанное клыками кабана. Люди были уверены, что Адонис погиб, и лишь цветок анемона, выросший на политой его кровью земле, стал памятью о прекрасном юноше. Но цветок не был Адонисом, он был лишь напоминанием людям о нем. А когда люди помнят и не желают смириться с потерей, они вновь возвращают потерянное. Поэтому Адонис не умер, он как бы выбросил из своего биополя поврежденное кабаном тело и вновь вернулся в мир через три-четыре дня. Но люди, считая его погибшим, всегда сожалеют об этой утрате. И пока они будут помнить и сожалеть о нем, он всегда будет возвращаться в их мир.

— Но, Николай, почему же тогда не возвращаются в наш мир все другие, те, кого мы любили, уважали, об уходе которых сожалеем?
— Возвращаются! Но возвращаются по-разному. Одни возвращаются через год, другие через 480 лет. Возрождаются часто в другом облике и не всегда в семьях своих родных. А некоторые не возрождаются вообще, но просто сбрасывают свое поврежденное или изношенное тело и возникают опять и опять, подобно Адонису, на основе собственного прочного биополя, в том же виде, в котором существовали до своей видимой гибели.

Через два дня после этого памятного разговора Николай сообщил, что ему пора: не сегодня-завтра их экспедиция приступит к бурению скважин. Я проводил его до берега Бурей и, каюсь, здесь напрямую спросил: убила ли его тогда росомаха или нет, там, за гребнем холма? И он, человек, который столь часто и весело смеялся, снова став серьезным, сказал:

— Ну, конечно же, не убила, хотя, в понимании обычных людей, я двое суток не был живым. Но на деле я не был мертвым, потому что смерть для настоящих людей, похоже, не существует. На нашем белом свете, друг мой, не все так просто.
Я согласился с ним: конечно же, не все так просто.