Львы крупным планом

В предрассветной тишине африканской саванны слышен грозный львиный рык. Эти вселяющие тревогу звуки тысячелетиями были величественной прелюдией к симфонии дикой жизни, которую ежедневно исполняет оркестр природы.

В наше время этот голос слышен все реже. Лишь несколько тысяч львов насчитывается ныне в Африке. Границы распространения царей животного царства — некогда настоящих властителей саванны — строго обозначены, и количество их неуклонно уменьшается.

 

 

Давно забыты времена, когда львы бродили по югу Европы. Последние из них погибли в первом веке нашей эры. Еще свежи предания о львах, некогда живших в Средней Азии и в Африке севернее Сахары — в этих местах они сохранились в геральдике, рисунках, на коврах, навеки замерли в камне, бронзе. Всего двести диких львов живут в лесах Индии — и это считается значительным количеством, ведь сто лет назад — в эпоху массовых охот раджей и английских колонизаторов — их оставалось не больше десятка...

Немало ученых наблюдали и наблюдают за жизнью львов на воле. Особенно целенаправленно ведется изучение могучих хищников в Серенгети, огромном заповеднике, большая часть которого находится в Танзании, меньшая — в Кении. В течение последних семнадцати лет группы ученых постоянно сменяли друг друга, исследуя жизнь львов во всех подробностях. Рядом с Серенгети находится кратер Нгоронгоро, где самое плотное в мире львиное население: на площади в сто квадратных километров больше ста животных. Из-за нескончаемого потока автомобилей львы там совершенно привыкли к посторонним. Однако их жизнь, искаженная присутствием большого количества людей, не столь интересна для исследователей. Когда львы из Нгоронгоро забредают в Серенгети, биологи сразу распознают их по равнодушному отношению к автомобилям.

И вот — новая экспедиция. На этот раз изучать царей зверей в естественных условиях выехали известные австралийские натуралисты Дес и Джен Бартлетты. Современный естествоиспытатель немыслим без хорошей фото- и киноаппаратуры: он не только следит за жизнью животных, но и запечатлевает особенности их поведения на фотопленке, снимает фильмы. Бартлетты как раз из числа таких ученых. Немалую популярность обрели их фильмы о различных животных — китах, кенгуру, пингвинах...

Снимать хищников крупным планом — дело рискованное (хотя Бартлетты утверждают, что профессиональный опыт сводит риск практически к нулю), требующее длительного скрупулезного труда. Более четырех лет провели натуралисты в районе озера Этоша (северная Намибия), изучая жизнь львов. За этот период «чистое время» наблюдений — точнее, то время, которое ученые провели, живя прямо среди хищников,— составило почти две тысячи часов.

Съемки велись из кузова пикапа. Машину ставили, как правило, у водопоев, то есть в тех местах, куда животные должны были неизбежно возвращаться. Постепенно львы привыкли к автомобилю — враждебности он не проявлял и вообще превратился как бы в неотъемлемую часть ландшафта. Натуралисты останавливались посреди прайда, медленно переезжали с места на место, не вызывая не только паники, но и ни малейшей реакции со стороны зверей.

Зачастую ученые наблюдали львов с минимального расстояния — всего около метра разделяло пикап и хищников. Это позволило составить картотеку на две сотни особей. Каждая карточка содержит рисунок животного — анфас и в профиль, отмечены особые приметы: шрамы, особенности ушей или языка, состояние зубов, цвет и размер глаз, длина хвоста и отметины на нем — хвосты чаще всего страдают во время драк. У львят еще нет шрамов, по которым легко распознавать взрослых львов и следить за их миграциями, но зато у детенышей самое приметное — это конфигурация усов. По ним так же просто различать львят, как людей по отпечаткам пальцев.

В низине Этоша, где обосновались Дес и Джен, в ложе соленого озера, которое заполняется водой примерно раз в десять лет, жизнь сосредоточивается вокруг десятков мелких водоемов. В округе около пятисот львов. К воде они приходят, чтобы напиться и подстеречь добычу: газелей, винторогих антилоп, зебр, жирафов. Ночное рычание, слышимое в ясную погоду за десять километров,— дополнительный способ разметки территории. У каждого прайда — точно определенное место обитания, границы которого строго сохраняются в течение десятилетий.

На фотографиях, которые делали Бартлетты, отразилась вся хроника популяции львов в течение длительного периода. Дес и Джен фиксировали, как звери относятся друг к другу в прайде, как воспитывают детенышей, как охотятся. Загон и убийство копытного животного — каждодневная кульминация львиной жизни. Большую часть суток — до двадцати часов — хищники или спят, или отдыхают.

Львы — общительные животные. Во время отдыха они любят поиграть друг с другом, поваляться на песке, дружески потереться друг о друга боками. Столкновения возникают только при нарушении законов прайда — достаточно строгих правил поведения, которые регламентируют жизнь львов.

Детенышам позволено многое. Бегая между взрослыми, они льнут к любому — вне зависимости от родственных уз,— вызывая на ответную ласку: то их оближут, то потянут за хвост, то погладят носом по спине, то притворно куснут.

Шалости и игры львят начинаются с зари, с первыми лучами солнца. Если не голодны, детеныши готовы проказничать без конца: взбираются на спящего гривастого папашу, словно на копну сена, покусывают его, жуют хвост, треплют гриву, да так сильно, что клочья летят. Львы— покладистые родители. Если львенок расшалится сверх меры (а зубы-то у него словно бритвы), самец может отшлепать его, но несильно, а самка грубо и неприятно лизнет, отбив охоту играть. Впрочем, детская обида коротка — проходит немного времени, и проказники снова принимаются за свое. Мать, играющая со львенком, позволяет себе самые рискованные приемы: таскает его за хвост, берет голову малыша в пасть. Бартлетты видели львенка, который героически просовывал голову в раскрытые челюсти матери и даже лизал ее пасть изнутри. Конечно, опасности не было никакой: львицы привыкли переносить еще не окрепших малышей с места на место, осторожно схватив их зубами.

Все львицы в прайде приносят приплод примерно одновременно и не ограничиваются заботами только о собственном потомстве. Они не возражают, если чужой львенок кормится их молоком. В случае гибели нескольких детенышей эта «круговая порука» увеличивает для остальных шансы на выживание.

Малыши растут в многочисленном обществе сверстников. Детеныши перестают сосать молоко в семь месяцев, но львицы добывают им пропитание еще года полтора. Со второго года жизни львенок учится охотиться, но поначалу получает одни «двойки».

Как-то раз прайд из семнадцати львов имел неосторожность зайти на земли, принадлежащие фермерам. Те безжалостно истребили всех животных. Территория прайда освободилась, и ученые наблюдали, как там обосновалась новая группа львов. Вначале опустевшие места охоты облюбовали два молодых самца. Потом стали приходить самки — более десятка перебывало на новой территории, но остались только шесть. Через полтора года прибавилось одиннадцать львят, и прайд приобрел размер, характерный для сообщества львов. Вскоре шесть хищников снова подошли слишком близко к фермам и тоже нашли смерть от пуль людей. Тогда к прайду присоединились двое взрослых самцов из числа «пиратов».

Это слово, которым Бартлетты обогатили свою терминологию, следует пояснить. Когда молодые самцы достигают возраста трех, реже четырех лет, более старые изгоняют их из прайда. Молодежь собирается в группы — иногда по шесть-десять особей — и ведет независимый бродячий образ жизни, совершая налеты на чужие охотничьи угодья. Такие группы и получили название «пиратских». Впоследствии изгнанники присоединяются к другим прайдам или организовывают свои.

Всего лишь раз за четыре года ученые наблюдали стаю, в которой были три «лишних» четырехлетних самца — по какой-то причине их не изгнали в должное время. Старые вожди относились к ним весьма доброжелательно. Но подобное нарушение природного закона привело к печальным последствиям: во время засушливого периода три львицы и три львенка погибли от голода — дичи было мало, и они не выдержали конкуренции такого большого количества самцов, забиравших всю добычу себе.

Вообще говоря, джентльменами львов назвать трудно. Представители сильного пола в прайде неповоротливы и в любое время года не гнушаются пользоваться плодами охоты самок — более подвижных, более ловких, более удачливых в охоте. Самки же отгоняют и «пиратов», беспокоящих прайд.

Самцы склонны к царственной лености: любят поесть, не прикладывая к добыче пищи никаких усилий. Они предпочитают легкую добычу — нападают исподтишка, если какое-нибудь животное зазевается, испугается, оступится в воду или споткнется. Лежа в тени, львы поглядывают на небо и, чуть заметят кружащих вдалеке стервятников, вскакивают и устремляются вперед. Даже в самую жару они готовы пробежать несколько километров, лишь бы выяснить, что же там происходит, по какой причине поднялись в воздух птицы-санитары. Лев не постесняется отогнать от добычи законного хозяина, если есть возможность воспользоваться чужим трудом. Царь зверей и обедает по-царски: может съесть за один присест больше тридцати килограммов мяса. При возможности наедается до такой степени, что даже больно лежать. Жажду львы утоляют медленно, лакая, как кошки. Чтобы напиться, им нужно минут десять.

Удачные охоты бывают преимущественно ночью или перед рассветом. Бартлетты за четыре года видели сотни дневных охот. Едва ли каждая двадцатая заканчивалась успехом.

Львы, сидящие в засаде возле водопоя,— зрелище необычайное, но вместе с тем довольно утомительное для наблюдателей. Зверь, кажется, весь дрожит от нетерпения, распластавшись всего лишь метрах в десяти от беспечных газелей. Мускулы ходят под кожей, глаза поедают будущую жертву... Минута, две, десять... час... Все то же напряжение, все так же ходят под кожей мускулы, а рывок откладывается. Глаза оператора, давно уже приникшего к камере, слезятся от усталости и бликов яркого солнца. Внезапно лев... расслабляется. Нет, не пойдет дело. Не решился. Не стал ронять достоинства и... пошел на новое место... Тьфу!

Когда достойной добычи не попадается, львы, случается, поедают даже дикобразов. Согласно легендам, бытующим в этой части Африки, только очень старый или больной лев осмелится убить и съесть дикобраза. И это будет его последняя трапеза — престарелый хищник непременно сильно поранится и умрет. Бартлетты обнаружили, что их подопечные, невзирая на колючки, пожирают дикобразов безо всяких последствий. А львы пустыни Калахари, где вообще не до гурманства, регулярно, включают в свой рацион это вроде бы несъедобное «блюдо».

Идиллические сценки, которыми полны фильмы об Африке: лежащие львы и в каких-то метрах от них безмятежно прогуливающиеся антилопы,— отнюдь не столь безмятежны в реальной действительности. Львы в этот момент могут жестоко страдать от голода. Но инстинкт подсказывает им, что расстояние до возможной жертвы слишком велико.

Даже если лев догнал намеченное животное — например, зебру,— исход борьбы не всегда в пользу хищника. Последнее средство защиты полосатой лошадки — удар копытами. В стремительном полете, когда уже нет точки опоры, зебра что есть мочи бьет врага задними ногами. Если промахнется — пиши пропало: ритм бега сбит, и от хищника уже не уйти. Но если удар достиг цели, то он может оказаться для льва роковым. Даже юные зебры и антилопы в совершенстве владеют этим инстинктивным приемом отчаяния — бьют, не оглядываясь, угадывая нужный момент: сейчас или никогда! Львы тоже разбираются, что к чему: держатся от копыт подальше, стараются не догонять добычу сзади, а настигают ее справа или слева — это, конечно, затрудняет охоту. Иногда, испугавшись взметнувшегося копыта, лев шарахается в сторону и, потеряв скорость, остается ни с чем в туче пыли.

Бартлеттам не раз попадались львицы со сломанной челюстью — результат удара копытом. Самки бродили вокруг антилопы, задранной кем-то из прайда, но утолить голод не могли. Через некоторое время они погибали.

Большинство людей считают, что львам ничего не стоит найти себе пропитание — увидел, догнал, повалил. На самом деле охота для них — серьезное, нелегкое и зачастую опасное занятие.

...В предрассветной тишине раздается величественный львиный рык — прелюдия к симфонии дикой жизни, каждый день исполняемой природой в африканской саванне. Как ни грозен, как ни тревожен этот аккорд, но без него обеднела бы музыка, звучащая на берегах соленого озера Этоша.