В колыбель Лузитании

Португалия — страна небольшая даже по европейским меркам, разместившись на западе Пиренейского полуострова, она вытянулась вдоль Атлантики на 700 километров. Поэтому проделанное нами путешествие на автомобиле длиной более чем в полторы тысячи километров — неплохое знакомство с этой, пока еще малоизвестной россиянам, страной Европы.

«Иду в Фатиму»

В прошлом году несколько португальских певцов — так себе, средненького уровня (их у нас окрестили бы «попсой») — выпустили пластинку. На удивление, она стала весьма популярной. И, похоже, не могла не стать.

 

 

Некоторые мелодии, звучавшие весьма бравурно, казалось, явно диссонировали с текстами. «Моя мама умерла. И теперь она на небе. И я очень рад за нее, потому что там ей хорошо», — примерно так звучали слова одной из песен.

Трудно сказать, то ли эти пески действительно отражают загадочный менталитет обитателей страны, затрагивая какие-то неведомые иностранцам струны португальской души, толи, наоборот, привлекают слушателей иронией и эпатажем. Но несомненно одно: залогом успеха стала главная тема пластинки, вынесенная в ее название: «Я иду в Фатиму».

Фатима — это центр паломничества, не менее важный и известный в католическом мире, чем Лурд во Франции. Не случайно, именно Фатима — одно из всего двух мест в Португалии, которые удостоил своим посещением папа римский.

И мы тоже, покинув пляжи и отгороженные живописными скалами бухты курортной зоны Алгарве, сначала через рисовые поля, рощи сосен и пробкового дуба, луга сиреневых и желтых цветов, а затем через эвкалиптовые леса двинулись на север, в Фатиму, слушая кассету с мрачновато-веселыми песнями португальских бардов.
В окрестностях Фатимы у дороги то и дело попадались группки из двух-трех человек, а то и одиночки, бредущие вдоль шоссе. Скромно одетые, не обращающие внимания на проносящиеся мимо машины и, как правило, с посохами в руках. Видно было: идут издалека.

— Это паломники, — пояснила наша милая спутница, опекун и одновременно водитель Сири, когда мы было спросили ее, почему бы нам не подбросить пару благообразных старушек в темной одежде, не спеша двигавшихся впереди нас.

Еще 80 лет назад Фатима была ничем не примечательным, можно сказать, Богом забытым местечком. Но 13 мая 1917 года там произошло чудо. Трое детей-пастушков стали свидетелями явления Девы Марии. Чудо повторялось 13 числа каждого следующего месяца вплоть до октября. Молва об этом быстро разнеслась не только по Португалии, но и по всему Пиренейскому полуострову. И в 1928 году в Фатиме, на месте явления пресвятой Богородицы, построили паломническую церковь, площадь перед которой пришлось сделать вдвое большей, чем площадь Святого Петра в Риме, чтобы она вмещала всех молящихся.

Говорят, 13 мая и 13 октября к Фатиме не проехать: все шоссе, ведущее туда, — сплошная пробка. Но в день нашего приезда площадь была малолюдна. Лишь по выложенной вдоль нее от самого шоссе белой дорожке ползли к храму на коленях одиночные паломники. Именно так, пусть и в наколенниках — дань времени — преодолевают они последние несколько сот метров перед святыней.

Слева, у стены, в специальной нише горели сотни свечей. Тут же их можно было и приобрести: опустишь в прорезь в камне 70 эскудо — бери большую, опустишь 40 — поменьше. В магазине у святыни можно, помимо подобающих месту религиозных сувениров, купить и довольно странные, на первый взгляд, предметы — пластиковые фигурки детей, части человеческого тела — руки, ноги, женские груди, сердца... Их, а также фотографии тех, о ком возносят молитвы паломники, мы увидели затем у шестисотметровой паперти перед изображениями пресвятой Богородицы. Позже, когда в португальских храмах мы замечали эти необычные предметы среди горящих свечей, уже не удивлялись: кто-то, значит, просил избавить от порока сердца, рака груди или ревматизма...

В огромном храме есть две могилы — в них покоятся тот пастушок и та пастушка, что были свидетелями явления Девы Марии в 1917 году. Третья пастушка жива до сих пор. Но сестру Лусию увидеть невозможно. Она среди других монахинь укрылась от мирских хлопот в кармелитском монастыре. Тайну послания Богородицы, с которой ей довелось общаться в раннем детстве, она открыла только папе римскому, А послание это было более чем необычным.

Если и сегодня шестая часть португальцев неграмотна, то что и говорить о малых детях в далеком 1917 году? Вернувшись домой, ошеломленные пастушки решили, что им надо молиться не то за ослика Руса, который принадлежал семье Лусии и который тогда болел, не то за какую-то светловолосую женщину — «руссу», как поведала им Богородица. Дети в провинциальной маленькой Фатиме, конечно же, не знали о существовании такой страны — России, и им слышалось лишь знакомое слово.

— Когда я впервые приехала несколько лет назад в Фатиму, — рассказывала наша гид, уроженка Советского Союза, — то насторожилась, когда мне стали говорить, что я должна помолиться за Россию. Думала, мало ли что, подвох какой-то. Но потом, оказалось, в этом и был заключен смысл послания Девы Марии.

То, что не смогли понять дети, на самом деле означало: «Если мои молитвы будут услышаны, Россия обратится в другую веру и наступит мир. В противном случае ее заблуждения распространятся по всему свету, неся с собой войны и гонения на церковь».
А отсюда главный смысл послания Девы Марии в Фатиме: «Россию будут сопровождать несчастья, пока за нее не будут как следует молиться».

Как все совпадает! Первая мировая война в самом разгаре. Россия после февральской революции катилась к смуте. Последний раз Дева Мария являлась в Фатиме в октябре... А затем Россия действительно обратилась в другую веру, пытаясь распространить свои заблуждения по всему свету и неся с собой войны и гонения на церковь.

Как тут не воздать свои молитвы небу! Мы были действительно поражены, узнав все это. Но не меньше были удивлены, когда, обойдя справа церковь и пройдя несколько десятков метров по парку, вдруг увидели поднимающуюся из-за деревьев... православную луковку.

А через пару минут перед нами предстала и церковь — судя по архитектуре, не очень давней постройки. Точнее не церковь, а довольно внушительное здание, над центральной частью которого и красовался лукообразный купол.

— Это здание «Голубой дивизии», — объяснила Сири. Мы прошли внутрь. На втором этаже, под куполом, помешалась церковь. Действительно, православная. Среди икон мы нашли образ преподобного Германа Аляскинского, канонизированного русской зарубежной православной церковью и наиболее почитаемого в Америке. Коридоры и лестницы здания были пустынны, а внизу, в холле, у киоска, где продавались иконки, открытки, религиозная литература и видеокассеты, висела табличка: «Буду через полчаса». Позже португальский журналист Жозе Мильязеш Пинту рассказал о «Голубой дивизии» и объяснил появление православного храма в Фатиме.

«Голубая дивизия» (не путать с испанским подразделением, посланным воевать в Россию) — религиозная католическая организация антисоветской направленности, которая была создана после второй мировой войны в США, с целью препятствовать распространению коммунизма в мире.

И именно здесь, в Фатиме, долгие годы хранилась подлинная икона Казанской Божьей матери, считавшаяся безвозвратно утерянной. Как известно, обретенная еще Иваном Грозным при взятии Казани, чудотворная икона исчезла в смутные революционные годы. Но, как выяснил журналист, с войсками Врангеля она попала в Крым, оттуда в Румынию, а затем оказалась в США. От русских эмигрантов икона и перешла к «Голубой дивизии». Свое здание в Фатиме «Голубая дивизия» построила в 50-е годы, а православная церковь при нем, зовущаяся там «Византийской», была специально предназначена для иконы Казанской Божьей матери.

Жозе еще сам видел ее — старинную, в дорогом золотом окладе, украшенном драгоценными камнями. По условию прежних владельцев иконы, она должна была вернуться в Россию после падения коммунистического режима. Но вместо этого, сравнительно недавно, из Португалии она была переправлена в Ватикан, где находится и по сей день. И когда Россия вновь обретет ее, неясно.

Зато доподлинно известно одно: с возвращением иконы тоже связывают избавление от напастей, обрушившихся в XX веке на нашу страну. В общем, есть о чем помолиться в Фатиме и православному россиянину...

Ленточки еще не сожгли…

В Коимбру мы приехали под вечер. Третий важнейший город Португалии во многом необычен. Он невелик, но набережная реки Мондегу выглядит вполне по-столичному и в то же время своим уютом и миниатюрностью издали напоминает богатый среднеевропейский курорт, типа Карловых Вар. По крутым и узким улицам снуют троллейбусы, которые — где бы их ни встретишь — почему-то сразу вызывают ассоциации с родной страной.
В городе над всем господствует университет: 20 из 100 тысяч обитателей Коимбры — студенты. Причем господствует над городом и в прямом смысле: он находится на горе, в здании бывшей королевской резиденции, которую Жуан III и передал под нужды науки и просвещения.

Коимбрский университет — старейший, а до 1910 года и единственный в Португалии. И мы, приехав в Коимбру, первым делом поспешили наверх, к университету. Его большой двор одним краем открывался на смотровую площадку с видом на реку, за которой над темнеющими в легкой дымке невысокими горами быстро таял закат. А над площадью возвышалась башня с часами, чей звон не только давно уже стал отличительной приметой города, но и вошел в традиции и фольклор местных студентов.

В этих часах есть колокол по прозвищу «Коза». Он не раз становился жертвой студенческих проказ, ибо именно он возвещает о закрытии университета на ночь, а утром — о начале занятий. В конце прошлого века студенты, которые были по горло сыты суровыми университетскими законами, украли «козу», после чего разразился скандал, а колокол пришлось заменить на новый.
Когда мы вошли в университетский двор, он уже «проблеял», так что площадь была пуста. Пока «козочка», как еще его иногда ласково зовут студенты, безмолвствовал, город был в их распоряжении.

По другому склону холма петляли дорожки и стояли камни с выбитыми на них стихами, названиями факультетов, годами и именами. Университет дал миру святого Антония Падуанского, великого поэта Луиса де Камоэнса и диктатора Салазара. Последний, кстати, преподавал в Коимбре, а затем построил новое здание для альма-матер. Это, однако, не помешало университету сохранить вольный дух; и в 60 — 70 годы город захлестывали студенческие волнения, предшествовавшие апрельской революции. Так что в этом аристократическом, академическом и традиционалистском городе слово «демократия» весьма популярно.

По торжественным случаям студенты носят черные плащи-пелерины, которые украшены разноцветными ленточками. Их цвета означают факультет, а количество — год обучения. Но день нашего приезда не был праздничным, а после блеяния «козы» студенты больше думают о веселых посиделках в кабачках и барах, чем о делах академических. В середине мая, после экзаменов, студенты Коимбры сжигают свои ленточки, устраивая шумный праздник, показывая, что на время каникул они — вне зависимости от будущей специальности — просто отдыхающая молодежь. А город пустеет и становится совсем тихим. Так что нам повезло — мы попали в Коимбру еще до сожжения ленточек и на следующее утро смогли увидеть черные плащи, благо студенты пикетировали дороги, собирая подписи протеста против необходимости платить «пропина» — весьма символическую, по здешним меркам, плату за образование.

Поддержанию культурных традиций в Коимбре способствуют так называемые «республики» — некие подобия студенческих общежитий. Как правило, это дома, где живут учащиеся, приехавшие из провинции. В каждой из «республик» есть свой устав, порядки и правила. Причем дети родителей, «приписанных» в свое время к одной из «республик», поступая в университет, поселяются в ней же. Столь же патриотично относится к своим «республикам» и обслуживающий персонал: некоторые работают там по 70-80 лет...

Лишь спустившись с университетского холма, мы вспомнили, что с самого утра ничего не ели.

Ресторан был светлым, веселым и полным молодежи. На посетителях не было ни черных плащей, ни ленточек, но не признать студентов в этом братстве, окружавшем столы с кувшинами домашнего вина, было просто невозможно.

Меню было обычным — жареные сардины, суп «калду верде», свинина по-алентежуански. Единственное, что вызвало наш интерес, был «бифштекс по-демократически». Не знаем, как бифштекс, но обстановка была действительно самая демократичная.

На соседний стол, за которым было особенно весело, подали торт с двумя десятками свечей. И под общее пение «Нарру birthday tо уоu» — на португальском языке — виновник торжества выпустил на них весь запас воздуха из легких. Зааплодировал весь зал, не остались безучастны и мы. И в этот момент поняли, что тоже как-то сами собой стали членами одной большой компании.

Мы уже расплачивались, когда студенты затянули фаду. В отличие от Лиссабона, где настоящая «судьба» — творчество чисто народное, в Коимбре — фаду прерогатива студенческих ансамблей. И вселенская грусть окрашивается здесь оптимизмом молодости. Говорят, председатель португальского парламента Алмейда Сантуш, учившийся в Коимбре, до сих иногда радует слушателей исполнением фаду.

Бесшабашное настроение, когда совсем не хочется смотреть на часы даже в столь позднее время, видимо, передалось и нам, потому что, когда мы наконец вышли на улицу и направились буквально куда глаза глядят, тут-то и оказалось, что мы напрочь забыли, где оставили машину. В общем, заблудились... Мы раза два выходили на одну и ту же площадь и поняли: чтобы выбраться из этого заколдованного круга, надо сперва найти свой ресторан. Но как, если мы даже не запомнили его названия?

И вдруг услышали звуки фаду и, пойдя на пение, увидели знакомые двери. Над дверьми красовалась вывеска — «Демократика». Вот откуда и «экзотическая» строчка в меню!

Найти дорогу от ресторана было проще: мы общими усилиями воссоздали наш путь — налево, налево и направо. И вот уже мы у нашего фордовского «вэна». Слава Богу, мы приехали в Коимбру до того, как здесь сожгли ленточки!

Север есть Север

Сколько раз мы слышали: «Север, Север, Север». И погода там иная — более сырая и прохладная, по сравнению с Алгарве и даже Лиссабоном, и растительность более суровая и менее богатая, и нравы другие, а обычаи — более консервативные. Слышали, что южане завидуют большему экономическому благополучию северян, а северяне гордятся тем, что они, несмотря на заносчивость лиссабонцев, и есть настоящие португальцы, ибо именно на Севере и зародилось первое независимое португальское государство...

Брага — главный город провинции Минью, которая и дала начало Португальскому государству. Именно отсюда росла и крепла в сражениях с маврами и испанцами страна. В ней же находится и первая столица Португалии — Гимараинш. Этот небольшой город, лежащий неподалеку от Браги, гордо именует себя «колыбелью Португалии». Причем это можно понимать и в прямом смысле: именно здесь родился Афонсу Энрикиш, который провозгласил графство Портукале, находившееся между реками Минью и Доуру, королевством Португалия. На Святом холме над городом стоит увенчанная зубцами крепость, где в 1100 году Энрикиш и появился на свет.

Поэтому, приехав под вечер в Гимараинш, мы первым делом и отправились к Святому холму. На его вершину ведет автомобильная дорога, но мы не могли отказать себе в удовольствии прокатиться в кабинке канатки. Успели вовремя: за нами станцию закрыли и предупредили, что вниз мы уже спуститься не сможем, через пять минут подъемник отключают. Отступать было поздно, и мы сначала над красными черепичными крышами окраин города, потом над кронами могучих сосен, а затем над голыми скалами поползли вверх.

Парк вокруг исторической крепости казался вымершим. Живым смотрелся лишь португальский флаг, гордо реявший над ее смотровой башней. Только из ресторанчика по-соседству разбредались, точнее, разъезжались отдельные посетители. Один из них и предложил нас подвезти, когда мы спросили, как нам спуститься вниз. Если бы не он, идти бы нам по бесконечному серпантину.

Обладатель черного «мерседеса» оказался управляющим небольшой швейной фабрики. Именно такие текстильные и обувные предприятия, выросшие в последнее время в городах португальского Севера, и обеспечивают благосостояние их жителям на зависть южанам. Дела идут неплохо, не без гордости поведал мужчина, заказы на фабрике размешают многие фирмы, включая и знаменитый «Адидас».

Машина не оставляла сомнений в материальном благополучии ее владельца, и все же что-то простовато-домашнее сквозило и в облике, и в одежде, и в манерах водителя.

Семья — святое для португальцев, и разговоры с посторонними на эту тему не приветствуются. Но владелец «мерседеса» был словоохотлив. Была суббота, и он, согласно старой традиции, живущей, правда, еще только в провинции, мог позволить провести день в свое удовольствие. Воскресенье португальские мужчины уделяют семье, а вот в первый выходной отправляются в таверну или ресторан — посидеть за стаканчиком вина с друзьями, поговорить о футболе.

Конечно, он болеет за команду родного Гимараинша, но если сходятся лиссабонская «Бенфика» и «Порту»...

Порту — это не просто второй по величине город страны и вечный соперник Лиссабона, это поистине столица португальского Севера.
Здесь долгое время не разрешалось селиться аристократии, а купеческий пуританский дух его обитателей делал его более консервативным. Поэтому и сегодня, если Лиссабон космополитичен, как и всякая столица, то Порту настроен традиционалистски. В общем, похоже, обитатели преуспевающего Севера, который-то они и считают «настоящей Португалией», никак не могут простить Лиссабону, что он, а не Порту стал столицей страны. И реванш они стараются взять где только могут. Особенно на футбольном поле.

...Воскресным вечером, часов с шести, центр Порту стал наполняться звуками автомобильных гудков. По улицам — сначала по одной, затем целыми группами к Авенида-дуз-Алиадуш, переходящую в главную площадь Праса-да-Либердади, стали стекаться машины, над которыми развевались голубые флаги клуба «Порту». Из окон других высовывались руки с такими же голубыми шарфами. До конца матча оставалось еще минут десять, но исход игры был уже предрешен, и «Порту» в очередной раз становился чемпионом страны. А когда часы отмерили последние минуты встречи, ликовал уже весь город. Автомобильные гудки, звуки рожков, свистков, рев мотоциклетных моторов и скандирование «Вива Порту!» слились в общий гул. Авенида-дуз-Алиадуш заполнилась людьми всех возрастов с флагами, шарфами, плакатами. Машины, в которых сидели целые семьи, а малые дети свешивали наружу ноги, устроившись на открытых окнах, бесконечное число раз, плотным потоком, объезжали площадь. А полиция, которой тоже собралось немало, лишь молча и весьма спокойно взирала на все происходящее. И даже начавшийся вдруг ливень не остудил патриотический пыл обитателей Порту.

Но описать разлившийся по городу праздник словами невозможно, потому что даже нам, далеким от футбольных страстей Португалии, передалось общее настроение. И мы тоже прикупили голубые шарфы и кепки с символикой «Порту» и скандировали «Вива Порту!»

Ликование длилось до глубокой ночи. Да, похоже, в городе никто и не собирался ложиться спать. Но все было мирно, без пьяных драк и потасовок. Самое агрессивное, на что были способны фанаты, — это скандирование рифмованной фразы, которую можно перевести примерно так: «Чтоб ты сгорел, Лиссабон!»

Мы бы никогда в жизни не пожелали такой участи прекрасному городу на реке Тежу, который успели полюбить не меньше Порту.