Мы поехали в деревню Тубале, что километрах в двухстах от Бамако, столицы Мали, по совету кинорежиссера Иссы Траоре, участника Ташкентского кинофестиваля 1982 года. Кстати, из столицы, с курсов русского языка, отправляли туда же и кинопередвижку.
По трассе Бамако — Сегу довольно быстро прокатили сто двадцать километров до поселка Фана, где уговорились встретиться с Иссой Траоре.
Довольно скоро мы добрались до Диоила — последнего на нашем маршруте крупного поселка с лавками и автозаправочной станцией. Траоре поводил нас по поселку, потом объявил неожиданно:
— Виктор, нужно ехать как можно быстрее.
Бамбара не любят поздних гостей.
— Мы готовы.
— Нельзя ехать в деревню без подарков.
— Они у нас есть.
Саванна сузилась до полосы света впереди машины. Дорогу перебегали куропатки и зайцы. Машину швыряло на колдобинах, ветки хлестали по кузову. Внезапно из темноты донеслись какие-то странные звуки.
Резкая остановка. Доносятся голоса, взрывы хохота, и в УАЗ втискиваются трое юношей в набедренных повязках, вязаных черных шапках, с большими холщовыми сумками через плечо и деревянными мечами на боку.
Они снова издают крик, который уже звучал в ночи, и хохочут.
— Адама, что это?
— Не знаю, Виктор... По-французски юноши не говорили.
Киномеханик Адама заговорил с ними на бамбара — они весело ему отвечали. Адама сокрушался, что понимает не все: здешнее наречие отличается от столичного.
Тубале встретила нас кромешной тьмой. Электричества нет, и жизнь в малийской деревне замирает рано. Да и тяжелый крестьянский труд к концу дня валит с ног, хотя с первыми лучами солнца — снова в поле.
Исса был расстроен и чувствовал себя неловко.
— Я же говорил,— шептал он мне,— бамбара не любят поздних гостей.
Юноши унеслись в темноту, оглашая деревню воплями. Вдали возникли лучи фонариков, и к машине приблизились тени. К ним приветливо обратился Исса, кивая на меня. Тени оказались пожилыми крестьянами, которые по очереди пожали мне руку.
По немыслимому лабиринту глиняных стен, подсвечивая дорогу фонариками и предупреждая о неровностях почвы, нас привели во дворик с навесом, усадили на соломенную циновку, поднесли большую кружку воды.
Наконец в ближайшей хижине затеплилась керосиновая горелка и показался худой старик в колпаке.
Наклонившись ко мне, Исса прошептал:
— Это Тьебле Тогола, главный знаток обычаев.
Старику вынесли циновку, и он уселся напротив нас.
Исса горячо заговорил на бамбара, часто повторяя слова «Москва» и «Ташкент». Старик кивал головой, изредка что-то ворча и глядя в сторону. Исса вновь что-то горячо говорил, показывая на привезенные подарки.
Однако положение оставалось неопределенным. Пришел пожилой мужчина в белой круглой шапочке — староста деревни Фаболи Тогола и вскоре вместе со стариком куда-то исчез.
— Почтенный Тьебле недоволен поздним приездом, — горестно сказал Исса. — Ночью приезжать не принято. И чтобы гость говорил о здешних людях только хорошее, его нужно принять со всеми почестями, а это невозможно сделать ночью. Поэтому сейчас соберется совет старейшин, и решит, принимать ли нас на ночлег.
— А как же закон гостеприимства, Исса?
— Закон гостеприимства очень важен, но в этих местах существует не менее важный закон: чтобы не обременять хозяев ночными хлопотами, умей рассчитывать время.
Нас провели на площадь. Юноша в набедренной повязке принес за нами циновку, на которую мы вновь уселись.
На краю площади укреплены два бревна, вроде громоздких гимнастических брусьев. На верхнем сидят старики, упершись ногами в нижнее.
Их авторитет и власть здесь абсолютны.
Вновь слышим слова «Москва» и «Ташкент» в горячем рассказе Иссы. Старики кивают головами, разглядывают принесенные на площадь подарки. После короткого совещания Фаболи Тогола произносит речь, в которой теплые слова приветствия к гостям сочетаются с пожеланиями хорошо провести время в деревне.
Нам отводят новую, очень чистую пристройку в доме Тьебле Тогола. На глинобитном полу расстелены соломенные циновки.
— Нам оказывают честь, — говорит Исса. — Я рассказывал им, что ты из великого города в великой стране, которая много нам помогает. Я говорил о том, что видел вашу страну собственными глазами, был в Москве и Ташкенте и убедился, что в вашей стране живут хорошие люди. Старики посоветовались и решили, что гость из такой хорошей страны — хороший гость, и разрешили нам остаться. Кстати, как мне сказали, у них завтра заключительный танец церемонии инициации мальчиков, и мы приглашены на него. Это событие в стране — чрезвычайно редкое явление, а потому вдвойне интересно.
Посвящение во взрослые
Инициация происходит раз в семь лет. Юноши, которые к этому времени прошли все испытания, отправляются вместе со стариком Тьебле в священный лес, где хранятся деревенские святыни и куда строжайше запрещен вход постороннему.
Наряд, в котором мы встретили парней на дороге, они обязаны носить весь год, снимая лишь на время работы в поле меч, бусы или сумку.
В лес они уходят без пищи, и дней восемь накануне церемонии добывают пропитание охотой, поиском плодов и съедобных корней. Своей добычей они кормят и Тьебле, который в течение этих дней посвящает юношей в историю и тайны клана. «Отшельники» по прибытии в лес кресалом высекают огонь, который должны сохранить в течение всех этих дней. Дату начала инициации не знает до последнего момента никто, кроме Тьебле. Существует поверье, что, если за восемь священных дней ни разу не пройдет дождь, старик умрет до следующей инициации. Поэтому на всякий случай церемония всегда совпадает с сезоном дождей.
Рано утром на площади вокруг громадного мангового дерева собрались жители деревни. На почетном месте — совет старейшин.
В середину круга вышли старшие из посвящаемых. В набедренных повязках, в головных уборах, похожих на хохолок павлина, украшенных осколками зеркала. В руках короткие кнуты. Затем из узкой, зажатой между глиняными оградами улочки на площадь донеслись раскаты надвигающейся грозы: выходит оркестр — юноши помоложе. Они тащат громадные музыкальные инструменты н'каньян, напоминающие корыта, выдолбленные из стволов деревьев, с ребристыми, как стиральная доска, бортами. Музыкант проводит палочкой по этой нарезке — раздается грохочущий звук. Борозды нарезки разной глубины, стволы неодинаковой толщины — и звуки сливаются в четко размеренный ритм.
Танец — сочетание согласованных прыжков, поворотов — длится долго. Это немалое физическое испытание для танцоров, но ударить лицом в грязь нельзя, если хочешь стать мужчиной.
Порядок инициации четко регламентирован установленными раз и навсегда правилами. Среди них есть и такое: на год парни как бы освобождаются от законов общества, нужно сказать, довольно строгих. Они могут ходить в гости в соседние деревни, гулять до поздней ночи, распевая песни и оглашая округу громкими криками. Кстати, крики, которые так поразили меня при встрече, не что иное, как подтверждение возмужания и свободы.
Но подготовка подготовкой, а никто не освобождает молодых людей от работы. Вместе со всем деревенским обществом они обрабатывают землю, и им, как и должно настоящим мужчинам, достается самая тяжелая работа.
Кино в Тубале
После танца нас приглашают «к столу». Посередине хижины эмалированный таз с вареным рисом. Его здесь выращивают мало и подают только по праздникам. Исса размешивает в миске пахучий соус, поливает еду и энергично перемешивает. Вместе со своими спутниками и несколькими посвящаемыми и я запускаю руку в таз. Рис несоленый, но темный соус придает ему некоторую пряность. Этот соус здесь редкий деликатес. Тубале расположена довольно далеко от реки, а соус приготовлен из вяленой рыбы, которую покупают в дни ярмарок в окружном центре. Скрученных колечком усатых рыбок, напоминающих маленьких сомов, размалывают с перцем в больших деревянных ступах. Кашица заливается водой, и соус с резким рыбным запахом готов.
Наступил вечер, и вся деревня с нетерпением ждет кино. Выяснилось, что многие никогда еще его не видели. Как, впрочем, и европейца.
Адама запустил движок, укрепил на глиняной стене экран; вспыхнул луч кинопроектора.
Я сразу заметил, что в Тубале нет москитов и мух, а также привычных даже в городах ящериц. Зато электрический луч, впервые в истории прорезавший здешнюю тьму, собрал мириады каких-то крылатых родственников термитов, которые лезли в глаза, уши, рот, под одежду. Адама меланхолично снимал их с кинопроектора. Хлещу себя по ногам, а он успокаивает меня: оказывается, эти существа съедобны, из них готовят вкусный суп. Замечаю, что сам-то Адама заправил брюки в носки и изолировался от этих летучих тварей. Я отодвинулся в темноту, подальше от проектора; жить стало совсем легко. Крестьяне с восхищением смотрели кино, а я смотрел на них.
На экране ослепительно улыбались наши фигуристы Ирина Моисеева и Андрей Миненков. Это документальный фильм, где показывают, как тренируют, обшивают, одевают, гримируют знаменитых фигуристов. Наши гостеприимные хозяева поначалу просто ничего не понимали. Но вот Ирина и Андрей заскользили по льду в задорном спортивном танце. Саванна вздрогнула от восхищенных криков и аплодисментов. Язык танца и музыки лишний раз подтвердил свою интернациональность.
Укладывались спать уже под утро.
Крестьянский труд
Нас очень скоро разбудило ворчание Тьебле Тогола. Старому крестьянину казалось ужасным спать после восхода солнца. Мы, конечно, поздно легли, но ведь и крестьяне не спали...
Наконец можно было поближе познакомиться с деревней. В ней живут двадцать пять семей. Дома, служебные постройки, общественные помещения, заборы, напоминающие среднеазиатские дувалы,— все построено из монолитной глины без арматуры. Высыхая на солнце, она становится твердой, как камень, и даже проливные дожди влажного сезона не могут расправиться с постройками. Капитально ремонтируют такие строения раз в пять-семь лет. А по мелочам — каждый сухой сезон. Большинство построек покрыты длинной, прочной соломой. Но кое-где уже видны крыши из блестящей гофрированной жести. Однако это вовсе не признак технического прогресса — скорее следствие оскудения травяного покрова саванны.
Могу свидетельствовать: в самую жару в домах Тубале, особенно крытых соломой, достаточно прохладно. Традиционная африканская архитектура очень мудра.
Семьи здесь огромны. Количество жен не ограничено, и к старости их может быть у крестьянина более десяти. К тому же со смертью старшего брата младшие наследуют его жен и детей. Ведь выжить здесь можно, только сплотившись в одну семью.
Крестьяне-бамбара не любят отвечать на вопрос, сколько у них детей: после этого, мол, женщина перестанет рожать.
На мои расспросы, почему крестьянки стремятся иметь как можно больше детей, Исса Траоре, усмехнувшись, ответил:
— Труд в деревне тяжел, малопроизводителен. Нужно иметь как можно больше рабочих рук. Не забывай и о высокой детской смертности.
— А если рождаются одни девочки?
— Ничего плохого: за невест родители получат коров...
У каждой семьи в Тубале есть волы, коровы; у каждого двора копошатся козлята и ягнята, разгребают землю мелкие малийские курочки. Но и ртов немало — мясо редко бывает на столе малийского крестьянина.
Бамбара этого района выращивают просо и маис. Теперь начали возделывать хлопок. Правительство поощряет расширение хлопковых плантаций, дает ссуды крестьянам, помогает минеральными удобрениями. Существует государственная организация по закупкам хлопка у сельских жителей. Хлопок — довольно сложная и капризная культура, и поэтому на несколько деревень назначен представитель этой организации — специалист со средним агрономическим образованием. Он консультирует крестьян, определяет сроки и способы сева хлопка, агротехнические мероприятия. Он же делит минеральные удобрения в соответствии с площадью посадок, закупает хлопок.
Овощей в Тубале почти не знают. Совсем недавно стали выращивать для продажи репчатый лук. Взятые мной в дорогу из Бамако несколько помидоров и вареных картофелин вызвали шумное любопытство крестьян. Для меня это было тем более удивительным, что расположенная сравнительно недалеко столица страны круглый год завалена помидорами.
Одежда жителей Тубале проста и безыскусна. Короткие широкие штаны и грубые накидки на мужчинах, на женщинах — юбки, на подростках — набедренные повязки. Закон запрещает юношам носить брюки до посвящения в мужчины.
Лишь несколько мужчин в деревне объясняются по-французски — на государственном языке страны. Грамотным можно назвать лишь одного юношу из посвящаемых. Он окончил девять классов средней школы в окружном центре, но прекратил дальнейшую учебу: по его словам, пора заняться сельским хозяйством. Явление довольно редкое, так как молодежь, получившая образование, часто убегает в город.
Однажды под вечер, копошась в УАЗе, стоявшем на краю деревни, я услышал:
— Добрый вечер, месье!
Поворачиваюсь. Мужчина лет тридцати слезает с велосипеда.
— Вы не могли бы передать старосте, что чужой хочет войти в деревню? У меня нет разрешения.
«Чужой» оказался жителем соседней деревни, родившимся и выросшим в этих местах. Он был тем самым уполномоченным организации по закупкам хлопка, который обслуживает Тубале и которого здесь знают все от мала до велика. Он приехал на ночь глядя, чтобы с самого рассвета заняться распределением минеральных удобрений среди крестьян деревни.
В Маркале говорят по-русски
Деревня в районе Куликоро — почти нетронутая малийская глубинка. А всего в сельском хозяйстве страны занято почти девяносто процентов ее населения. Как и многие другие африканские страны, примыкающие к Сахелю, Мали испытывает острую проблему в обеспечении продовольствием быстро растущего населения. Именно поэтому пятилетний план экономического и социального развития Мали на 1981—1985 годы рассчитан прежде всего на ускоренный подъем сельскохозяйственного производства, и треть государственных капиталовложений предполагается вкладывать в сельское хозяйство. Правда, экономика страны, тесно привязанная к экономике Запада, испытывает сейчас затяжной кризис. А это не позволяет полностью обеспечить финансирование этого плана.
Тем большее внимание в Мали уделяют государственному сельскохозяйственному предприятию «Оффис дю Нижер», расположенному на плодородных орошаемых землях центральной дельты реки Нигер, где выращивают рис и сахарный тростник.
Когда, после завоевания независимости Мали, «Оффис дю Нижер» стал собственностью республики, он начал играть важную роль в жизни страны. Советский Союз оказал помощь техникой и квалифицированными кадрами. При помощи СССР были построены дизельная электростанция в Нионо, ремонтные мастерские в Н'Дебугу.
Советские преподаватели готовят национальные кадры специалистов для сельского хозяйства Мали в политехническом институте Катибугу.
Каждый год возвращается в страну все больше выпускников советских сельскохозяйственных вузов.
Недавно мне пришлось побывать в Маркале, базовом поселке «Оффис дю Нижер». Домики для рабочих и специалистов выстроились строгими рядами под развесистыми манго и акациями. Совсем рядом — древний Нигер, перегороженный плотиной, которая, обеспечивает жизнь и работу всего предприятия.
...За Маркалой начинаются и тянутся почти до границы с Мавританией бескрайние поля. Вся эта земля иссечена серебристыми линиями оросительных каналов, подающих воду на рисовые поля. Плотными стенами стоят посадки сахарного тростника.
Разыскивая в Маркале домик советских специалистов, я обратился по-французски к двум молодым людям.
— Если вам нужен Авенир, то мы проводим,— на чистейшем русском языке ответил один из них, не сдерживая улыбки.
— Как доехали из Бамако? — радуясь моей растерянности, добавил второй.
Разговорились. Мамаду Канте и Бубакар Хайдара — выпускники Московского института инженеров сельскохозяйственного производства. Посыпались вопросы о Москве, о Краснодарском крае, где они проходили практику. С удивлением узнал от них, что один из моих товарищей, работающих в Бамако, специалист ГКЭС Борис Грещенко читал им лекции в институте. Поразительно, как ниточки судеб, протянувшись через континенты, соединяют людей в самых неожиданных местах и ситуациях...
— А кто такой Авенир? — спрашиваю я.
— Как, вы не знаете Авенира Соседова?! — искренне удивляются Мамаду и Бубакар...
В 1975 году плотина на Нигере была спасена от взрыва советским специалистом Авениром Соседовым, который, рискуя жизнью, вытащил своим УАЗом грузовик с бочками бензина, загоревшийся прямо на огромном подземном резервуаре горючего.
— Пойдемте, посмотрим плотину. А потом — сразу к Авениру...