Почему нельзя верить долгосрочным прогнозам

SmartMoney /

Любой, кто ходил к гадалкам, подтвердит: они пророчат хорошее. А если и промелькнет зловредный “пиковый король”, то гадалка обязательно спросит карты, как его обойти. И карты расскажут, и все будет хорошо. Клиент любит хеппи-энд. Большинство долгосрочных прогнозов развития российской экономики устроено по той же схеме.

 

 

Понравиться клиенту — что может быть важнее? Тем более если клиент — следующий президент России.

Александр Кияткин

До второй половины 1990-х в России никто не задумывался не то что о долгосрочных прогнозах — на пять-десять лет, но и о среднесрочных — на два-три года. “Когда в 1996 г. надо было выпускать евробонды и правительству потребовались среднесрочные прогнозы, это вызвало легкую панику”, — вспоминает главный экономист по России и СНГ Merrill Lynch Юлия Цепляева, которая тогда участвовала в создании экономической модели для прогнозов Минфина. В 1997 г. была предпринята, пожалуй, первая после распада СССР серьезная попытка составить долгосрочный прогноз. Центр макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) попытался заглянуть в наше время, в 2007 г. “У нас ничего не получилось, — вспоминает ведущий эксперт ЦМАКП Олег Солнцев. — Модель оказалась внутренне противоречивая, экономическая структура образца 1997 г. просто не могла работать десять лет спустя, ничего не клеилось”. Солнцев скромничает. У ЦМАКП получилось предсказать масштабный кризис. Другое дело, что со сроками не угадали. “Мы думали, до слома тогдашней нежизнеспособной структуры есть еще года два-три, но все случилось гораздо раньше”, — говорит Солнцев.

После того как экономика прошла через кризис 1998 г. и принялась расти, потребность в прогнозах только увеличилась. Теперь нужно было не выживать, а развиваться. Идти вперед, не зная дороги, сложно. Вести за собой людей — еще сложнее. А потому новый поводырь российского народа должен был хотя бы в общих чертах представлять, что его ждет за горизонтом. Неудивительно, что первые долгосрочные прогнозы (прежде всего “Долгосрочная стратегия развития России на период до 2010 г.”) появились “под Путина” и должны были определять политику России при новом президенте. Герман Греф пришел на пост министра экономического развития реализовывать долгосрочную программу развития, “склеенную” в Центре стратегических разработок под его руководством. Заместитель Грефа Андрей Белоусов, в прошлом возглавлявший ЦМАКП, тоже сделал себе имя на долгосрочных прогнозах.

Вал прогнозов и программ развития России до 2015, 2020 или 2030 г. — один из признаков приближающихся выборов. Новый президент будет претворять в жизнь новую программу. Не исключено, что тот, кто ее лучше других “нарисует”, сможет подобно Грефу или Белоусову приложить руку к реализации. Тендер в самом разгаре.

СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ

На проходившем 10-11 июля форуме “Деловой России” было представлено три долгосрочных макроэкономических прогноза. На Петербургском экономическом форуме в июне — еще больше.

Высшая школа экономики начала выпуск журнала “Форсайт”, посвященного прогнозированию. Материала более чем достаточно. Каждый уважающий себя аналитический центр или экономический институт должен иметь свой прогноз. Инвестиционные компании и банки в основном сосредоточены на среднесрочных прогнозах, но стараются не отставать от моды и глядеть дальше. “Это началось прошлым летом, когда президент выпустил распоряжение о подготовке концепции развития России до 2020 г.”, — констатирует директор Института экономики переходного периода Егор Гайдар.

Поднялся вал радужных прогнозов. На том же Петербургском форуме на угрозах (прежде всего демографических) был сосредоточен лишь докладчик от ЦCР, Михаил Дмитриев. Эксперты ЦМАКП предпочитают говорить о “кризисных узлах”, в которых будет происходить слом текущих тенденций, но даже пессимистичные сценарии в их прогнозах выглядят вполне обнадеживающе. Тем временем первый вице-премьер Сергей Иванов, представляя правительственный прогноз, упирал на то, что к 2020 г. Россия станет пятой экономикой мира (сейчас десятая), великой инновационной державой, а средний класс составит больше половины населения. В Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН (ИНП РАН) пошли еще дальше: их прогноз и более “дальнозоркий”, и более оптимистичный. “В рамках инерционного сценария неизбежно на интервале 2007-2030 гг. постепенное снижение темпов экономического роста до 4,4-5,2% в год”, — огорчены авторы прогноза. Если ничего не делать, то российская экономика через четверть века будет намного больше экономики любой европейской страны, но темпы роста будет демонстрировать в разы большие, чем европейские страны, неуклонно догоняя по ВВП Японию. Это пессимистичный сценарий. Каков же тогда оптимистичный? Рост ВВП на 8% ежегодно до 2030 г. включительно. Добро пожаловать в Китай.

Таковы практически все свежие долгосрочные прогнозы: ничего не делаем — просто великая держава, добавляем немного инвестиций и инноваций (эти два слова самые модные среди предсказателей) — уже сверхдержава. На этом фоне верхом осторожности выглядит правительственный прогноз, предусматривающий рост ВВП на 6,6% в 2020 г. и упоминающий даже о негативном сценарии, при котором темп роста падает до 3,3%. Бытие следующих президентов России представляется невыносимо легким. Бытие простых граждан — тоже. В худшем случае будем жить как в Италии, в лучшем — как в Люксембурге. И даже без особого напряжения сил. Можно уже начинать радоваться?

НАШЕ ЗАВТРА

“До 2011 г. мы не видим сколько-нибудь серьезных угроз российской экономике, — говорит Гайдар. — Но дальше риски будут возрастать”. Авторы радужных прогнозов эти риски серьезно недооценивают. По мнению Валерия Миронова из Центра развития, популярнейшие сейчас “инновационные” сценарии вбирают в себя все лучшие ожидания, но не учитывают дополнительных угроз, связанных с переходом к новой модели роста. “Чем сильнее перераспределяются денежные ресурсы, тем выше риски, — говорит Миронов. — Перевести деньги из ТЭКа в хай-тек — совсем не такое простое и безобидное дело, как выглядит на бумаге”. Инновационное развитие более устойчиво, чем сырьевое, но только уже после того, как оно налажено. А переход от одной структуры экономики к другой безболезненным не бывает.

Наши предсказатели вообще не склонны сосредотачиваться на угрозах. С иностранцами по-другому. Например, сценарии, рассмотренные World Economic Forum (WEF), в принципе похожи на те, что фигурируют в российских прогнозах. А вот цифры у иностранцев другие: они почему-то уверены, что если ничего не делать, то мы не будем жить как в Италии. В соответствии с инерционным сценарием WEF уже в 2015 г. экономический рост практически остановится. Оптимистичный сценарий (инновационный путь развития, привлечение иностранных инвестиций), названный Vozrozhdenie, ближе к российскому официальному прогнозу: в 2018 г. темпы роста ВВП по-прежнему будут выше 6% в год. Но по дороге серьезного замедления (рост примерно на 3% в год) не миновать — скажутся издержки перехода к другой структуре экономики, которые отечественными предсказателями не учитываются.

Впрочем, политический заказ — это не единственное объяснение перекошенности отечественных прогнозов. Чрезмерный оптимизм свойственен не только нашим прогнозистам, и не только перед выборами. Европейский ЦБ уже много лет проводит масштабные опросы аналитиков, на основе мнений которых составляется консенсус-прогноз. Этой весной в ЕЦБ решили проверить внештатных предсказателей1. На период 2001-2006 гг. они прогнозировали в среднем 2,33% роста экономики еврозоны. Реальные темпы роста составили 1,57%. Консенсус-прогноз ЕЦБ оказался в полтора раза оптимистичнее реальности, а отдельные предсказатели умудрялись ошибиться в несколько раз.

От избытка оптимизма страдают не только макроэкономические прогнозы. Исследователи из Университета Хьюстона перелопатили около 10 500 отчетов финансовых аналитиков, предсказывавших рост тех или иных акций в долгосрочной перспективе2. Среднегодовой рост акций за рассматриваемый 16-летний период составил 7%. Аналитики пророчили рост ровно в 2 раза больший. Причем по большей части этот отрыв обеспечен прогнозами, которые делались в период бурного роста, на волне энтузиазма. В более спокойные периоды и прогнозы оказывались качественнее (хотя часто тоже выше реальных результатов). Словом, послушай предсказателя — и подели возможную прибыль на два. А верить прогнозам во время бурного роста — и вовсе прямой путь к разорению. Поневоле недоверчиво станешь смотреть на российские прогнозы, создаваемые в условиях экономического бума: наши предсказатели повторяют ошибки американских финансовых аналитиков, экстраполируя текущие успехи на долгосрочный период. Понятная человеческая слабость.

Впрочем, не все ей поддаются. Аналитики Economist Intelligence Unit (EIU) превозмогли себя и включили в свой прогноз до 2020 г. довольно неприятные, но вполне вероятные сценарии, например подъем протекционизма в мировом масштабе. В этом случае экономика даже бурно развивающейся Азии в 2011-2020 гг. будет расти не более чем на 2,5% в год, а в развитых странах рост и вовсе прекратится. России в таком случае тоже мало не покажется. При оптимистичном сценарии EIU у нас все будет неплохо: ВВП на душу населения достигнет трети от показателя США — впрочем, это заметно скромнее, чем в российских прогнозах.

Самый поразительный пример прогнозного консерватизма показывают китайские власти. Правительственные прогнозы оставляют впечатление, что Китай — страна, беспрестанно ведущая бой за существование. “Эпитеты вроде "взрывоопасный" или "чреватый серьезным кризисом" встречаются в их прогнозах постоянно”, — говорит Александр Салицкий из ИМЭМО РАН. И тем не менее неравный бой за удвоение ВВП, который ведет Кремль, для Пекина — легкая разминка. В 2001 г. компартия поставила задачу: учетверить ВВП Китая к 2020 г. Как ожидается, цель будет достигнута уже в 2014 г. Но вместо рапорта об успехах правительственные эксперты трубят тревогу: социальное расслоение растет, коэффициент Джини — уже 0,43 (меньше, чем в США, и примерно на уровне России), в будущем это аукнется. “Китайские прогнозы носят довольно алармистский характер, — объясняет Салицкий. — Они направлены не на то, чтобы успокаивать, а наоборот — мобилизовать”. Словом, китайцы как могут стараются избежать головокружения от успехов.

КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ

“Тридцать лет назад казалось, что чем больше и детальнее экономическая модель, тем качественнее будут прогнозы, — писали в 1986 г. экономисты из Чикагского университета и Федеральной резервной системы3. — Но вот компьютеры стали доступны, множество деталей было добавлено в модели, а недовольство ими только растет”. Эти слова актуальны и сегодня. В модели, рассчитанной для российского правительства в 1996 г., было шесть главных внешних (экзогенных) переменных, от которых зависело общее развитие. Сейчас в правительстве используется модель, в ней более 20 переменных. Но, по мнению Цепляевой, которая до сих пор пользуется той старой моделью для долгосрочных расчетов, рост ВВП она показывает с такой же точностью. “Чистая эконометрика, которая хорошо показывает продолжение текущих тенденций, может работать только в среднесрочных прогнозах, — говорит Солнцев. — Особенно это характерно для России, где тенденции редко живут дольше четырех лет”. Поэтому, по его мнению, в долгосрочных прогнозах детализация экономической модели не так уж важна и все большую роль играет субъективный фактор, “видение”. “Безусловно, прогноз на 20 лет основывается на видении, — подтверждает главный экономист американского аналитического центра Global Insight Нариман Бехравеш. — А цифры экономического роста в 2020 г. — это обычно не строгий прогноз, а своего рода иллюстрация того видения будущего, которое вам представляется наиболее вероятным”. Словом, развитие компьютерных технологий и экономических моделей на долгосрочные прогнозы оказывает не слишком большое влияние. “У нас есть хорошая экономическая модель, там под 300 уравнений, — рассказывает Миронов. — Для долгосрочного прогноза, который мы собираемся до конца года сделать, она, пожалуй, даже слишком сложна, тут нужно задавать институциональные условия, а не математические параметры”. Неудивительно, что качество прогнозов за последние десятилетия ничуть не улучшилось, ведь они по-прежнему основаны на несовершенном видении конкретных аналитиков.

Когда экономисты откладывают в сторону сложные модели и заглядывают в далекое будущее, результат может шокировать. К примеру, нобелевский лауреат Роберт Фогель недавно опубликовал свое видение мира в 2040 г. Сразу надо сказать, что России он там практически не видит. Она отнесена к разделу “прочие”, который просто не виден на фоне китайского колосса. Футурологи вообще смотрят на будущее Китая с большим оптимизмом, тем более что когда-то эта страна и была единственной экономической сверхдержавой: 2000 лет назад, если верить расчетам экономического историка Ангуса Мэдисона, на Китай приходилось больше четверти мирового ВВП. Но Фогель пошел дальше всех: по его мнению, уже скоро Китай будет производить 40% мирового ВВП. В 2040 г. размер этой гигантской экономики превысит $123 трлн по паритету покупательной способности (в 2 раза больше современного мирового ВВП). Как Фогель пришел к таким сенсационным выводам? Довольно просто: он взял темпы роста китайской экономики в последние годы и экстраполировал их почти на 40 лет вперед. Более того, он счел покупательную способность юаня неизменной на всем этом временном промежутке, что избавило его от множества утомительных расчетов. С другими странами он поступил так же. Все это настолько просто, что закрадывается мысль: не нужно быть знаменитым экономистом, чтобы делать сенсационные макроэкономические прогнозы. Что, если подсчитать ВВП России в 2050 г., основываясь на экономическом росте последних семи лет? По методу Фогеля получается больше $30 трлн. До Китая далеко, но тоже неплохо, особенно на фоне стагнирующей Европы. Претензий Фогелю не предъявишь. Ведь если долгосрочный прогноз — это видение, то прогнозист сродни художнику. Он так видит.

ИНОГДА ОНИ СБЫВАЮТСЯ

Интересно сейчас, спустя семь лет, взглянуть на прогноз, изложенный в Программе развития Российской Федерации до 2010 г., — тот самый, что делали “под Путина”. ЦСР под руководством Грефа пророчил нам 4-5% роста ВВП ежегодно, ни о каком удвоении речь не шла. В реальности оказалось примерно 7%. Разрыв между долларовым ВВП, запланированным в ЦСР на 2010 г., и цифрой, заложенной в трехлетний финплан, — почти четырехкратный. Разрыв по золотовалютным резервам вообще будет 15-кратным, а предсказанные семь лет назад темпы развития фондового рынка с высоты нынешних более чем 2000 пунктов индекса РТС кажутся смехотворными.

Неужели прогноз семилетней давности вопреки традиции оказался слишком пессимистичным? Не совсем. Реальность, конечно, превзошла ожидания. Но по большому счету прогноз оказался пессимистичным только по одному параметру — цене на нефть. В 2000 г. соратники Грефа были уверены, что она в лучшем случае останется на уровне $28/барр. Тогда это было общим мнением: внештатный советник Минтопэнерго Андрей Конопляник, помогавший ЦСР заглянуть в будущее, в 2000 г. утверждал: “Период высоких цен скоро закончится (отсутствуют объективные причины для их долговременного роста и/или сохранения на достигнутом высоком уровне)”4. Отсюда пошла недооценка доходов предприятий и населения и того вклада, который потребительский бум внес в развитие экономики. Отсюда же и планируемый валютный курс больше 40 руб./$. В программе Грефа совершенно верно предполагалось, что импорт и экспорт к 2010 г. практически сравняются. Только объемы и того, и другого недооценили в несколько раз. Но, если взглянуть на другие параметры, окажется, что Греф с поставленной им же самим задачей не справился. По таким параметрам, как инфляция, развитие промышленности, инфраструктуры, инвестиций, прогноз образца 2000 г. оказался чрезмерно оптимистичным. Достаточно сказать, что в 2005-2007 гг., согласно Программе, уровень инвестиций в экономике должен был достигнуть 23-25% ВВП. В 2006 г. этот показатель составил 17%, то есть почти не увеличился по сравнению с 2000 г. Прогноз не сбылся практически по всем параметрам: какие-то оказались лучше, какие-то — хуже.

Значит ли это, что прогноз, сделанный в 2000 г., не имел смысла? Конечно, не значит. Именно в нем были впервые сведены вместе многие проблемы, с которыми мы сталкиваемся или вот-вот столкнемся: от дефицита торгового баланса до демографии. Семь лет назад прогнозисты не стеснялись говорить о таком варианте развития событий, как деградация. Возможно, это помогло России лучше подготовиться к тем угрозам, с которыми она столкнулась за последние годы. Подготовится ли она к будущим угрозам?

“Основным недостатком предпоследней версии, как признавали сами разработчики, было то, что при описании сценариев и политик риски почти не учитывались”, — говорит научный руководитель ЦСР Ксения Юдаева о концепции развития до 2020 г., которую подготовило Минэкономразвития.

Новые прогнозы можно только приветствовать, но исключительно в том случае, если они не убаюкивают, а мобилизуют. Не рисуют картину вольготной жизни, которая сама собой наступит, и не дают цифры роста ВВП в 2030 г. с точностью до второго знака после запятой, а предупреждают, какие проблемы предстоит преодолеть.

В 1969 г. в СССР появился один долгосрочный прогноз. Историк-диссидент Андрей Амальрик написал статью “Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?”, из-за которой позже вынужден был эмигрировать, ведь на вопрос, поставленный в заглавии, он ответил отрицательно. Ошибся всего-то на семь лет. Это был редкий случай, когда столь долгосрочный прогноз в целом сбылся. К словам Амальрика о прогнозировании стоит прислушаться. “Если бы футурология существовала в императорском Риме, где, как известно, строились уже шестиэтажные здания и существовали детские вертушки, приводимые в движение паром, футурологи V в. предсказали бы на ближайшее столетие строительство двадцатиэтажных зданий и промышленное применение паровых машин. Однако, как мы уже знаем, в VI в. на форуме паслись козы, как сейчас у меня под окном в деревне”, — писал Амальрик. Добавить к этому нечего. Ну разве что — возможно, Рим простоял бы дольше, если бы в нем жили футурологи, сосредоточенные на рисках, а не на приятных мечтах.

Статья получена: Клерк.Ру

загрузка...