Горянка Зарафо

Есть у меня большой и нарядный кувшин. По горловине бежит красноватый орнамент, на боку — толстая, крепко посаженная ручка тоже с узором, а от нее на «туло» спускаются расписные завитки — два бараньих рога. Кувшин этот из Таджикистана, из небольшого горного кишлака Усто-Шамс, и сделан он не на гончарном кругу, а вылеплен руками мастерицы Зарафо Рахимовой.

Кишлак Усто-Шамс — сосед знаменитого Гумбулака, одного из старинных центров таджикской лепной, или, как ее еще называют, горной, керамики.

Издавна в этих местах делали глиняную посуду.

 

 

Не так-то просто было добраться из горного кишлака в долину, в город, на базар. То неожиданно сошедшая лавина надолго закрывала тропу, то вдруг обрушивались долгие ливни, разливались реки — и снова кишлак отрезан от больших дорог. Поэтому приходилось горцам почти все делать самим.

Поскольку женщины занимались домашним хозяйством, они и начали лепить немудреную посуду из глины. Гончарный круг так и не поднялся с равнин в горные кишлаки.

С раннего детства девочки-горянки учились гончарному мастерству у матерей.

Зарафо Рахимова не помнит, когда слепила первый кувшин.

— Лет восемь мне было тогда, не больше,— улыбаясь, говорит мастерица.— А сколько я их за свою жизнь сделала, не сосчитать. Да разве только посуду приходилось изготовлять? Немало и игрушек слепила.

— А почему гончарным кругом в ваших краях не пользуются? На нем ведь быстрее получается...

— Это только на первый взгляд. Я покажу, как мы делаем кувшины,— пообещала мастерица.

Зарафо постелила во дворе своего дома кошму, села на нее, что-то крикнула по-таджикски дочери Фатиме, и та принесла из сарая ком глины. Мастерица постучала по нему, бросила на фанерку, оторвала кусочек и начала раскатывать его между ладоней. Получилось нечто похожее на валик. Это была деталь будущего кувшина, и вслед за ней появились новые, разные по размерам и форме.

Зарафо быстро сделала «туло» кувшина, ловко прилепила к нему горловину, потом разгладила кувшин, легонько постучала по его бокам, наметила место, где должна быть ручка, и прикрепила ее. Весь процесс напомнил мне строительство блочного дома...

Мастерица поднялась, взяла в руки свежевылепленный, сырой кувшин, протянула его дочери и попросила отнести к другим кувшинам на солнцепек, к сараю. «Он должен подсохнуть, а уж потом я обожгу его».

Костер разложили во дворе. Зарафо аккуратно кладет в него кувшины. В огне глина меняет цвет, становится светло-серой и приобретает крепость — ее уже непросто разломать, не оторвется ни горлышко, ни ручка у сосуда.

Когда посуда остыла, Зарафо Рахимова снова устроилась на кошме, разложила кисточки и обвязанные ватой палочки, поставила большую пиалу с темной жидкостью — раствором железистой глины, как она объяснила, и начала расписывать кувшины.

Мастерица наносила на них кружки, точки, штрихи, потом соединяла их одной линией. Краска быстро подсыхала, менялся ее цвет, орнамент становился красноватым.

— Теперь кувшины готовы,— сказала Зарафо.

— А что в них можно хранить?

— Зерно, муку, фрукты, молоко, воду. Я их для этих продуктов и делаю,— ответила мастерица.

Каждый день в доме Зарафо Рахимовой бывают ее ученицы. Часами сидят девочки около нее и смотрят, как надо делать лепную посуду. Зарафо терпеливо, доходчиво и даже весело раскрывает им секреты древнейшего гончарного мастерства.