Месье Рене. Питер Устинов

Питер Устинов — явление в мировой культуре универсальное. Всемирно известный актер театра и кино, драматург, режиссер, «один из лучших рассказчиков мира», автор множества литературных произведений. Фабула представляемого в нашей литературной рубрике романа «Месье Рене» (в качестве начальной главы), подготовленного к выходу в издательстве «Вагриус», проста и сложна одновременно. Его герой, всю жизнь занимавшийся гостиничным бизнесом, дожив до преклонного возраста и недавно овдовев, решает, пересмотрев свои прежние моральные принципы, объявить своеобразную, но вполне справедливую, по его мнению, войну сильным мира сего…

Месье Рене нетерпеливо барабанил пальцами по отполированной столешнице. Это была выработанная годами привычка.

 

 

Позади него в рассветных лучах прекрасного летнего утра сверкали его трофеи, они казались живыми, мягко отражая блики на поверхности Женевского озера.

В гостиную влетела оса и, проведя скоростную инвентаризацию обстановки, снова вылетела в окно, оставив после себя тишину. Месье Рене едва ли заметил осу, поскольку раздумывал над более серьезными вещами. Его гости опаздывали, что на них не было похоже. Он быстро осмотрел ровный строй бутылок в баре. Все было на месте, и неудивительно, поскольку он не прикасался к ним неделю, разве только стирал пыль. У него не было тяги к спиртному и вообще ни к чему, что затуманивает зрение или мешает железному контролю, который каждый человек должен осуществлять над своими умственными и физическими способностями. Особенно на восьмом десятке, когда сохранять непогрешимую логику и кристальную ясность мысли труднее.

Месье Рене был вдовцом и воспринимал свое одиночество как само собой разумеющееся. Ничего другого он никогда и не ожидал. Для человека, проведшего все зрелые годы и часть молодости в отелях и вокруг них, смерть жены, кроме прочего, означала еще одну освободившуюся комнату. Его брак едва ли мог быть удостоен названия брака по расчету, скорее, это было умелое управление делами и частично поделенная ответственность. Они познакомились, когда она, урожденная Элфи Шлюттер, была старшей экономкой в отеле «Альпетта Палас» в Сент-Морице, а он, Рене, работал главным консьержем. Они никогда не чувствовали себя полностью свободно, кроме как в форменной одежде, и, как следствие, у них никогда не было семьи. Даже домашних животных. Впрочем, иногда летом он надевал спортивную рубашку с короткими рукавами, она — платье в цветочек, но только что-бы подчеркнуть, что они не на службе.

Итак, все изменилось. Он похоронил ее с почестями, подобающими статусу его жены, — много цветов и помпезное надгробие сомнительного вкуса с плачущими ангелочками, грубо сработанными каким-то халтурщиком, специалистом по излишествам такого рода. Он позволил себе это небольшое мотовство не потому, что это было ему по вкусу, а потому, что думал, что ей бы это понравилось. Так что с чисто практической точки зрения (да и какие еще могут быть точки зрения?) жизнь переменилась не так уж сильно. Конечно, теперь по утрам он сам варил себе кофе, но этот кофе был гораздо лучше того, что делала она. Теперь он убирал постель и перестилал простыни, но даже в этом не было ничего необычного, поскольку, по правде говоря, она порядком обленилась и, впав в старческий маразм, стала чересчур потакать своим желаниям, и, чтобы оправдать праздность, завела привычку разговаривать сама с собой, по обыкновению ворчливым и капризным тоном, который действовал даже за пределами слышимости, нагоняя тоску. Месье Рене разработал свою собственную контртактику, он произносил отдельные, бессвязные фразы, не имеющие смысла, но оставляющие после себя беспокойное воспоминание. Он никогда не поддавался на ее провокации, в которых не было недостатка, поскольку чувствовал, что эти слабые выплески как-то связаны с ее приближающейся смертью и что его долг — проявлять сочувствие. Выражение его эмоций, слышала она его или нет, было достаточно несущественно. Все это происходило совсем недавно, и он все еще носил черное, хотя черное он носил, и когда она была жива. Привычка произносить фразы также сохранилась и после ее смерти, только теперь он мог высказываться отчетливее и громче, так как в живых он остался один, а эти фразы помогали развеять ощущавшееся порой одиночество, которое отличалось от привычной уединенности.

Его дом находился в ближнем пригороде Женевы, между Бельвю и Версуа, и хотя красивый сад, полный цветов, овощей и фруктов, мог быть предметом гордости, в нескольких шагах от ограды проходила железная дорога. Друзья и знакомые обязательно спрашивали, не досаждает ли ему близость парижско-миланской линии и прочих веток местного сообщения. Месье Рене прекрасно считал в уме, и этот вопрос автоматически вызывал у него улыбку. «Хороший вопрос, — отвечал он. — По моим подсчетам, я испытываю неудобство три минуты пятьдесят семь секунд в день. Вы считаете, это слишком высокая плата за такую роскошь?» — И он обводил рукой свой сад. Прежде чем гость успевал осмыслить впечатляющее число, мимо неизбежно проносился поезд, безупречно выбрав момент, и разговор на какое-то время становился невозможным. За время заминки улыбка сползала с лица месье Рене, но он с энтузиазмом отпускал какое-нибудь замечание, вроде «Вот, кстати, двенадцатисекундный перерыв. Поезд «Женева — Лозанна», остановки в Найонне, Ролле и Морже». И так было всегда.

Сейчас поезда не было уже довольно долго, и ему начало недоставать знакомого шума. Он взглянул на свои золотые часы, подаренные ему служащими отеля в связи с уходом на пенсию, с выгравированным пожеланием всех благ. Сверяясь с этими часами, он каждый раз уделял минутку тому, чтобы еще раз составить список своих достижений. Затем он вспомнил, что гости задерживаются.

Хруст гравия на дорожке превратил частное лицо, которое вольно как угодно распоряжаться своим временем, в лицо общественное, каковым месье Рене и являлся большую часть своей жизни. Он встал и подошел к двери, заготовив на лице улыбку. Он открыл дверь. Перед ним стоял маленький человек, его седые волосы были острижены под ежик. Это был месье Алонсо.

— Опаздываете, дружище, — сказал месье Рене.
На лице месье Алонсо изобразилось удивление.
— Опаздываю?! — воскликнул он, чуть-чуть задыхаясь. — Вот уж не думал, что приглашение прийти между одиннадцатью и двенадцатью обязывает к пунктуальности.
— Я пошутил, — сказал месье Рене, который имел привычку сказать что-нибудь совершенно не смешное, а потом уверять, что это была шутка.
— Это же не какое-нибудь приглашение на обед...
— Не сердитесь.
— Думаете, я не знаю, чем себя занять?
Месье Рене попался на эту удочку.
— А мне вы говорили, что сегодня не работаете... — Это был максимум грубости, который он мог себе позволить.
— Да, сегодня я свободен, — миролюбиво ответил месье Алонсо.
— Все равно остальные еще не подошли.
— Неужели еще сильнее опаздывают? — Месье Алонсо позволил себе подпустить сарказма, но потом осознал услышанное. — Остальные?
— Да. Я пригласил месье Арриго, мистера Батлера и, конечно, моего племянника Луи.
— А по какому поводу? — полюбопытствовал месье Алонсо, чувствуя, что повод есть.
— Я должен их дождаться. Садитесь. Хотите выпить?
— Десять минут двенадцатого — для меня рановато.
— Даже в выходной? Что скажете о коктейле «Месье Рене»?
— Вы меня искушаете.

Месье Рене начал смешивать приготовленные компоненты, лимонный сок, ангостуру, шоколадный ликер, водку и итальянский вермут. Любопытно, что эта смесь никогда не пользовалась популярностью у тех, кто еще пьет коктейли, и это пренебрежение делало ее лишь более изысканной в глазах месье Рене. Месье Алонсо наблюдал за ритуалом, полный дурных предчувствий.

Послышался шум подъехавшего мотоцикла.

— Странно, что мой племянник Луи приехал не последним, — проворчал месье Рене, встряхивая коктейль в шейкере. Продолжая встряхивать, он вдруг направился к входной двери.
— Только не на траву! — прокричал он. — Сколько раз тебе говорить?
— Почему ты не сделаешь нормального места для парковки, как у всех людей? — отозвался племянник, с трудом снимая шлем.
— Мне оно совершенно ни к чему.
— Я последний?
— Нет, как это ни странно.
— А где остальные поставили машины?
— Месье Алонсо знает мои порядки. Он, очевидно, оставил свой автомобиль где-то поблизости. — И он вернулся в дом к гостю.

Пристраивая мотоцикл на дорожке и следуя за дядей в дом, Луи злился на такое отношение к жалкому кусочку частной собственности. Через несколько минут прибыл мистер Батлер, а за ним месье Арриго. Когда гости с коктейлями, кроме Луи, предпочитавшего кока-колу со льдом, расселись, месье Рене приготовился объяснить гостям цель этого странного собрания. Его племянник Луи был длинноволос и носил черный кожаный костюм, своеобразную униформу всех мотоциклистов. Он сидел, держа в руках блестящий белый шлем, как будто собирался уходить. Месье Алонсо вертел в руках коктейль, пытаясь разглядеть глубины вдохновения в стакане. Мистер Батлер был англичанином, краснолицым, с резкими чертами и голубыми, постоянно слезящимися глазами. У него периодически тряслись руки, и он прерывисто сопел, как человек, который только что плавал. Месье Арриго, прибывший последним, был неприлично красив, увядающий блондин с североитальянских озер, прямой, как шомпол, с движениями учителя танцев. Хотя все были в сборе, никто не нарушал тишины, настолько поглощавшей их внимание, что никто из них не думал опустошать стаканы и с воодушевлением просить добавки. Поскольку месье Рене, казалось, лишился дара речи, начинать разговор пришлось месье Алонсо.

— Можно поинтересоваться, как продвигается автобиография?— спросил он.
— Идеальный вопрос для начала беседы, — выпалил месье Рене, как будто он горел желанием поделиться информацией, но не знал, с чего начать. — Я забросил ее.
— Не может быть, — недоверчиво сказал Луи. — Я уж думал, эта девушка навечно здесь обосновалась.
— Эту молодую особу прислал издатель, чтобы она облекала мои слова в приемлемую литературную форму, — сухо заметил месье Рене.
— Да, но она не дурнушка, и желание извлекать из диктовки удовольствие мне показалось бы вполне естественным.
— Твоей тетки не стало совсем недавно, а ты уже говоришь такие вещи, — раздраженно перебил месье Рене племянника, который только пожал плечами, как обиженный ребенок.

Напоминание об этой тяжелой утрате вызвало у присутствующих ощущение неловкости. Гости вперились в свои коктейли и застыли без движения.
Месье Рене сам нарушил молчание.

— Тот факт, что я прогнал молодую леди, не связан ни с ее компетенцией, ни с выбором издательства. По правде говоря, она делала все, что могла, и, даже принадлежа к другому поколению, изо всех сил старалась понять, что мною двигало. В действительности я подумал...

Гости переглянулись. Раздумья всегда были плохим признаком, особенно в такой профессии, где чрезмерная задумчивость служит, скорее, помехой. Месье Рене с проницательным выражением оглядел их лица.

— У всех вас есть в запасе блестящие анекдоты из разных областей нашей профессии. Блестящие и опасные анекдоты.
— Для кого опасные? — спросил месье Арриго.
— К этому я и веду. За каждого из вас можно написать автобиографию, так же как и за меня. Может быть, я удостоился этой...этой чести только благодаря занимаемой мною высокой должности постоянного президента Международного братства консьержей и портье.

Он сделал паузу, чтобы услышать подтверждение своему заявлению. Все промолчали, и он мрачно продолжал:
— Когда я думаю о тех секретах, что были известны вам, месье Алонсо, но умерли в вас без всякой пользы, в традициях нашего ремесла, я поражаюсь такой расточительности.
— Расточительности? — Подобного поворота месье Алонсо ждал меньше всего.
— А у вас, месье Арриго, пока клиенты беседуют, изучая меню, а ваши подчиненные их обслуживают, пропадает зазря богатейший источник разрозненных сведений, собрав которые воедино получишь узорчатое полотно истории наших дней.
— Если вдуматься, это так, — согласился месье Арриго.
— Я повторюсь, какая расточительность! А у вас, мистер Батлер, все эти бумажки, забытые государственными деятелями в карманах костюмов, которые должны быть выглажены к завтрашней конференции, или безмятежно оброненные фразы влиятельных особ, беззащитных из-за отсутствия брюк. Прекрасная возможность получить эксклюзивную информацию.
— Для меня всегда было делом принципа все найденное в костюмах, предназначенных для глажки: мелочь, отдельные номера телефонов, записки — складывать, не разбираясь, в пластиковый конверт и возвращать владельцу.
— Нужно ли повторять, какая расточительность! — Глаза месье Рене блестели.
Мистер Батлер был озадачен.
— Если я правильно понял, вы, месье Рене, выступаете против одного из основополагающих законов нашей профессии, который и делает ее уникальной в нашем мире постоянно меняющихся ценностей. Я говорю о доверии. Пользоваться доверием, иметь репутацию человека, которому можно доверять, — для меня нет ничего важнее. И теперь, после долгих лет служения идеалу, вы просите меня предать мою веру?
— И каково вознаграждение за вашу веру? — сердито спросил месье Рене.
— Моральное удовлетворение.
— Чаевые! — Месье Рене был безжалостен.
— И то, и другое, — уступил мистер Батлер.
— Чаевые знакомы нам всем. Удовлетворение зависит от конкретного человека. Чаевые мы по традиции складываем в общий котел. К этому я относился так же педантично, как любой другой. Даже когда какой-нибудь восточный монарх, лишенный своим происхождением понимания ценности денег, задыхаясь, сует мне тысячи долларов за пару доставленных ему услужливых проституток, я кладу эти деньги в общий котел. Таков закон нашей профессии, и я чту его. Но какого рода удовлетворение может вызвать у меня его щедрость? Внутренний жар оттого, что пара бесстыжих девок выделывала унизительные штуки, чтобы довести до экстаза Его Высочество? И все благодаря мне?

— Они сами выбрали свою профессию, — возразил слабым голосом мистер Батлер. — Это их право, вы им сделали добро. Если он мог позволить себе сунуть тысячу вам, они, вероятно, нашли на своей подушке еще больше.

— Поверьте мне. Их использовали только как женщин. Хуже. Как самок. А я, мужчина, был их сообщником, безмолвным заговорщиком. Может ли такая роль принести мне удовлетворение?

Все молчали.
— Вы видите, друзья, Библия права по крайней мере в одном. Семьдесят лет нам отпущено. А потом идет подаренное время. То, что казалось само собой разумеющимся, вдруг начинает вызывать вопросы. В каком-то смысле происходит перерождение. Только на днях я проходил мимо здания суда, предназначено оно для тех несчастных дураков, которые попались. Вся эта массивная структура и все знания, стоящие за ней, никогда не использовались для тех, кто по-настоящему виновен. Акулы и киты промышленности и международных махинаций плещутся в открытом море, а в сети попадается одна мелкая рыбешка. А кто дает хорошие чаевые, мистер Батлер, мелкая рыбешка? Нет, дорогой друг, акулы и киты, которых никогда не ловят, а мы с вами — их сообщники, потому что это они могут позволить себе останавливаться в лучших отелях. Можем ли мы гордиться этим?

Месье Арриго засмеялся, но как-то нервно.
— Не значит ли это, что великий месье Рене, защитник всего консервативного, заделался вдруг революционером?
— Если революционер, по-вашему, это тот, кто, проанализировав все, что считал в жизни правильным, увидел, что на самом деле оно далеко от правды, то я — революционер.
Луи пристроил свой шлем на коленях и зааплодировал.
— Ты слишком молод, чтобы это понять.
— Зачем же тогда вы меня пригласили? — Луи был обижен.
— Ты — вся моя семья. Как ни прискорбно. Луи и его «Мотояма» — все, что останется после меня.
— Если бы ты не прогнал ту девушку, у тебя были бы еще хорошо написанные мемуары.
— Суть дела в следующем, — объявил месье Рене. — Почему я ее прогнал? Потому что она неверно излагала мои мысли? Или меня не устраивал ее стиль? Все это непринципиально. Я стал думать: какой смысл в воспоминаниях событий, утративших всякую актуальность и важность? Если эти воспоминания не рассказывают об известных личностях прошлого, не заслуживают доверия или не реабилитируют каких-нибудь знаменитых мерзавцев нашего столетия, чье существование коснулось наших ушей и карманов?

Эмир Джаббадии, например.
Все, кроме Луи, мрачно улыбнулись при упоминании эмира.
— Если помните, он путешествовал с восемью женами. Всегда была целая проблема найти для него номер из восьми смежных комнат: семи для него и одной для жен. Сначала мы все думали, что жены развлекали его по очереди. Никому и в голову не приходило, что он развлекался сразу с восемью. Его народ страдал от нищеты, пока он вдали от минаретов и постов жил по нескольку лет, как свинья, слишком ленивый или слишком уставший для того, чтобы пользоваться многочисленными туалетами в своем номере, и жарил барашков на веранде отеля. Почему история о нем должна появиться только спустя годы, после нескольких инфарктов, и то в виде забавного анекдота, а не сурового приговора, который он заработал при жизни?

— Вы, конечно, не собираетесь выставлять к позорному столбу тех нескольких эксцентричных безумцев, что встретились нам на пути и только добавили красок в нашу серую жизнь? Очевидно, что большинство эксцентриков — люди богатые. Причуды стоят денег. Восемь жен дороже, чем одна. Его привычки, возможно, были гнусны, но разве стоят выверты старого дурака того, чтоб вы тратили на него свой яд? — спросил месье Алонсо.

— Я согласен, — разумно заметил месье Рене, — что абсолютно нет смысла пинать дохлую собаку. Много лет я имел дело с герцогиней Каламайорской, наследницей семи разных титулов в отличие от своего мужа, герцога всего лишь с четырьмя титулами. Ей нравилось рассказывать мне, что ее брак — неравный. Я смиренно пожимал плечами, поскольку жизнь такова — то падения, то взлеты. Она хвалила мой философский подход, а потом требовала выбрать из ее неистощимого запаса соломинок гармонирующие с ее нарядом.

— Соломинок? — переспросил Луи, заинтригованный до глубины души.
— Вино в больших количествах, иногда воду и даже гаспаччо она пила через соломинку. Она патологически ненавидела следы губной помады на стаканах и ложках и ни за что не хотела грешить таким образом против этикета. Обожаемые ею густые супы она не ела из-за того, что глупые производители потакают вкусам одних взрослых и еще не придумали соломинок такого диаметра, сквозь которые проходили бы кусочки овощей и мяса. Я говорил ей, что у каждого свой крест. Она вздыхала, кивала и благодарила меня за сочувствие. Она была совершенно безобидна, и, конечно, из-за нее не стоит переживать. Каждый из нас знает тысячи подобных историй.

— Помню я лорда Сайплмора, старшего сына графа Айсейского...
— глаза мистера Батлера увлажнились от нахлынувших эмоций.
— Вернемся к делу, — прервал месье Арриго. — Чего же вы хотите, месье Рене, чтобы и мы могли определить свою позицию. Денег?
— Денег? — Месье Рене отпрянул. — Вы удивляете меня, месье Арриго. Разве будет заниматься этим человек, считавший всегда делом принципа складывать чаевые в общий котел, даже когда они гораздо больше зарплаты? Повторяю, разве может у такого человека вдруг развиться охота шантажировать? Могут ли деньги появиться при таких моральных установках? Конечно, нет! Я живу скромно, и мне по душе моя жизнь. Я не имею желания портить все богатством.
Месье Арриго засмеялся.

— Не стоит реагировать так бурно, дорогой друг. Я не хотел нарываться на нравоучения, я просто пытался все уяснить. Лично я совсем не прочь пошантажировать.
— Большой шутник наш месье Арриго, — просипел мистер Батлер, по его щекам градом катились слезы.
— Власть, — спокойно сказал месье Рене, подчеркнув мрачность выбранного слова манерой произнесения.
— Власть? У нас? — недоверчиво откликнулся месье Алонсо.
— Власть. Мы подобострастно отдавали власть другим. И как они ее использовали? Они разрушали мир, — холодно и тихо произнес месье Рене.
— У нас никогда не было власти, — разумно возразил месье Алонсо.
— Послушайте, друзья. Наше время называется веком информации. А почему? Потому что информация — это власть. Весь мир боится секретных сведений, одинаково ценных для внутренней торговли, биржевых спекуляций и международных афер. Каждый пытается разузнать побольше, чтобы получить преимущество в гонке. И я спрашиваю вас, есть ли у кого-нибудь лучший доступ к информации, чем у нас?
— Но как? — Месье Алонсо почувствовал, что у него есть право на вопрос.

Месье Рене подался вперед и заговорил с необычайной решительностью:
— Слушая и подслушивая, делясь информацией так же, как мы когда-то делились чаевыми, запоминая разговоры высокопоставленных особ, когда они смакуют на банкете вторую порцию. За столом государственные деятели наиболее беззащитны. Официанты имеют блестящие возможности для такой работы, но никогда ими не пользуются. У консьержей хорошее положение для разного рода интеллектуальной деятельности, которая, как мне кажется, может стать прекрасным дополнением к работе официантов и метрдотелей. Есть еще камердинеры для мелких улик, оставленных по недосмотру в карманах. Вы возражали, мистер Батлер, когда я поднял этот вопрос, но я настаиваю на своем убеждении, что легкомыслие знаменитостей может послужить важному делу постижения правил игры, созданной ими во вред человеку. Плевать я хотел на занятные анекдоты, которыми мы обменива емся за стаканчиком вина после работы. И плевал я на скандалы. Кто с кем, когда и сколько раз. Власть — это информация о подлостях и продуманных мошенничествах в мире, где каждое отрицание вины есть ее немое доказательство, а каждый вопль оскорбленной невинности подразумевает признание в преступлении. Я хочу знать то, что знают эти люди, и использовать это знание должным образом.

Месье Алонсо был ошеломлен.
— Даже если ваш план и выполним, он требует гигантской организации.
Месье Рене улыбнулся.
— Организация уже существует. Зачем нужны шпионы, если есть официанты, консьержки и камердинеры? Им только нужно победить все сомнения и держать открытыми глаза и уши. Затем полученные сведения мы будем сдавать на центральный командный пункт. Пока я отдаю в ваше распоряжение свой дом. Потом это может стать опасным.
— Опасным? — взорвался месье Арриго. — Почему?
— Я говорю не о физической опасности. Успех моего предприятия зависит от строжайшей секретности. Прежде всего — осторожная вербовка. Не пытайтесь привлекать сплетников, пьяниц, наркоманов и распутников. Выбирайте ум и осторожность.
— Мы что, будем голосовать? — спросил месье Алонсо.
— Для этого нас еще слишком мало, — признал месье Рене. — В таком составе мы можем только высказываться. Необходимость в голосовании, тайном голосовании, возможно, появится потом.
— Вы понимаете, у меня есть сомнения не только в том, что ваш план осуществится, Рене, но и в том, что он должен осуществляться. Мне нужно время, чтобы обдумать этическую сторону этого дела.
Месье Рене ухмыльнулся.
— Вы пропустили «месье». Это хороший знак, Алонсо. Думайте, сколько потребуется. Другой кандидатуры в руководители организации я не вижу. Можете сразу обдумать и это. Бесконечные тайные собрания будут проходить в Женеве. В этом городе не задают вопросов. Больные и уставшие от политики приезжают сюда лечиться в малоизвестных клиниках. Здесь случайно останавливаются государственные деятели, едущие куда-то по своим делам. С фальшивыми паспортами приезжают заговорщики, чтобы готовить свои перевороты и покупать оружие. Всем этим людям нужно есть, спать и отдавать белье в стирку. И им нужно встречаться. Взяв это в свои руки, мы сможем предотвращать убийства, заговоры, сутяжничество, все то, что может стоить жизни невинным людям. У нас огромный потенциал, поскольку никому не придет в голову увидеть угрозу в официанте или политическую штучку в камердинере. В этом наша сила. У нас репутация лакеев, при которых можно свободно говорить, потому что мы недостаточно умны, чтобы понимать.

— Значит, то, что вы нам предлагаете, высокогуманно? — спросил мистер Батлер.
— Исключительно так, — твердо сказал месье Рене. — Можно найти удовлетворение не только в послушании, мистер Батлер.
— А как быть с женщинами? — поинтересовался месье Арриго с добродушной улыбочкой.
— Я думал о них, и, рискуя обидеть тех упорных и, не побоюсь этого слова, мужественных леди, что последовательно отстаивают женские права, я бы сказал, что выбирать их нужно с предельной осторожностью, несмотря на то что пожилые служанки и экономки со стажем были бы незаменимыми помощниками. В конце концов, к ним предъявляются те же требования, что и к мужчинам. Но не забывайте, что природа одарила умением хранить секреты, скорее, мужчин, чем прекрасный пол.
— А шоферы? — спросил месье Алонсо.
— Не такая блестящая идея, как может показаться на первый взгляд. У них, безусловно, есть возможность подслушивать более долгие и связные разговоры, но интересующие нас лица редко пользуются наемными водителями. Обычно у них есть свои или их возят водители из посольства или международной организации.
Мы никого не подкупаем, мы просто слушаем.

— Так каков же будет генеральный план, если мы придем к соглашению? — спросил месье Алонсо и добавил: — Должен признать, в настоящий момент я в высшей степени заинтригован этой идеей. Осуществится она или нет, это в руках Господних, но, думаю, все будет зависеть от нашего отношения. Это правда, что только в выходные мы являемся самими собой. В остальное время, как было сказано, мы всего лишь услужливые лакеи. Это такая же часть нашей профессии, как всеведущая улыбка — часть снаряжения священника. Существуют вопросы, которые мы не обсуждаем. Такова реальность гостиничной жизни. Если теперь нам удастся побороть наши безусловные рефлексы, отключить автопилот, управляющий нашими жизнями, тогда все возможно.

Чуть-чуть везения, и ваша донкихотская мечта о служении гуманистическим целям может осуществиться по крайней мере на какое-то время.

Месье Рене протянул руку. Месье Алонсо пожал ее. Они пристально глядели друг другу в глаза, как будто каждый из них ступил на неизученную планету.

— Итак, месье Рене, что же мы должны делать? — спросил месье Арриго.
— Я прошу немного, обдумайте все в течение недели. Прощупайте почву. Говорите только с теми, кому доверяете, с настоящими друзьями. Мы снова соберемся в следующую субботу, если это всем удобно. Если кто-то из нас по зрелом размышлении почувствует, что эта идея противоречит его устоям, ничего страшного. Он просто может не приходить. Но я прошу вас об одном: дайте моему детищу подрасти и окрепнуть. Молчите. Не выдавайте нас.

Они медленно встали, обводя друг друга глазами, чтобы не пропустить намека на решение, зреющее у товарища. Пожав на прощание руки, они молча разошлись, уже заговорщики, оставив нетронутые стаканы с коктейлем как единственное доказательство своего присутствия. Месье Рене проводил гостей до двери и увидел массивный мотоцикл Луи на дорожке, переднее колесо нависало над травой, как оскал инфарктника. Месье Рене отметил, что ему редко приходилось видеть подобное уродство. Он вернулся в кабинет и поглядел на Луи, патокой растекшегося по креслу.

— Ну что? — спросил месье Рене.
Наступившая пауза становилась все более оскорбительной.
— Тебе, правда, интересно?
— Да.
Луи с усилием поднялся, будто кресло пыталось удержать его, и надел свой сверкающий белизной шлем.
— Я думаю, что вы психи. Чокнутые. Старые дураки.
— Каждый имеет право на собственное мнение, — холодно отозвался месье Рене. — Но ведь ты, по крайней мере, сохранишь нашу тайну? — спросил он, когда его племянник был уже у двери.
— Да кто бы мне поверил?
— Не в этом дело. Поклянись.
Мягкая улыбка Луи потонула в глубинах его шлема. Он поднял руку.
— Клянусь. Теперь доволен?..
— Ты сдашь экзамены?
— Уж в этом я не стал бы клясться.
Месье Рене засмеялся так добродушно, как только мог.
— Думаю, и я бы не сдал их в жизни. Передай привет матери.
— Уж лучше я передам привет твоей сестре.
На этой сердечной ноте Луи вышел.

Месье Рене сел и мысленно вернулся к событиям сегодняшнего утра. Он оглядел нетронутые коктейли и попробовал один. Лицо у него вытянулось. Ему шел восьмой десяток. Неужели он забыл рецепт? Старый дурак, значит? Ах эти молодые! Молодые, вечно скучающие, одетые в ненавистную черную кожу с металлическими заклепками — претенциозная эстетика зла. И тем не менее сегодняшнее собрание пытающихся разыскать последние остатки молодости в своем сердце оказалось пугающе удачным. Вторая молодость, скорее всего, и есть настоящая. Происходит, так сказать, возрождение порывов. Конечно, по сравнению с энтузиазмом этого угрюмого идиота. Вот уж точно псих.

Его размышления были прерваны ревом четырех оживших цилиндров, шумно рвущихся на свободу, как собаки, почуявшие дичь, а затем хруст гравия, фонтан мелких камешков, без сомнения, посыпался на траву, и удаляющийся вой мотоцикла был перекрыт цивилизованным грохотом скорого «Париж — Милан», прибывающего в 12:11. Жить было не просто хорошо, жить было интересно. Месье Рене отправился в ванную. В суете, связанной с приемом гостей, он забыл подровнять свои толщиной с карандаш усики. Никакая деталь не может считаться слишком маленькой, чтобы не обращать на нее внимания, особенно в нашем бизнесе…