Правление Амадея I Испанского

Амадей I ИспанскийНе прошло и двух месяцев, как Амадею уже хотелось все бросить и он всерьез стал подумывать о возвращении. Хотя поначалу, казалось, «национальная коалиция» ушла с головой в управление государством на высоком уровне и до лета 1871 года держалась довольно сплоченно, от оппозиционных кругов, которые никогда не видели в Амадее ничего, кроме «короля 191-го», со временем стали исходить деструктивные импульсы. Презрительными прозвищами и намеками на «макароны» в театре и прессе они пытались выставить короля на посмешище. Знать же демонстративно третировала его как «короля-буржуа». Духовенство также соблюдало дистанцию с либерально настроенным сыном отлученного (Виктор Эмануэль II был отлучен папой от церкви за взятие Рима).

 

 

Только такие интеллектуалы, как профессор истории, республиканец Эмилио Кастельяр, стояли выше того, чтобы оскорблять Амадея и его родину патетическим сравнением с Карлом V или Филиппом II и Испанской мировой державой, словно никогда не было и менее видных испанских королей и как будто Испания давно уже не опустилась до второстепенной державы. В его лице молодой савойец столкнулся с самобытным политическим сознанием современного испанского идеализма, даже в истории усматривавшим некую цель и ошибочно полагавшим, что человечество стоит на пути к полной гармонии. Но политика, желавшая быть лишь исполнением предопределенного и поэтому возможная лишь как риторическое мероприятие, должна была быть абсолютно чуждой мироощущению человека, в сознательном возрасте пережившего такое событие, как итальянское национальное возрождение.
Король должен был чувствовать себя «как на открытой войне», как счел себя вправе прокомментировать положение Амадея знавший Испанию по своему опыту генерал Энрико Кальдини, чрезвычайный посол в Мадриде. Это положение требовало «беспрестанно лавировать и противодействовать выпадам противника, руководствуясь благоразумием, храбростью и опытом». Во всяком случае, в том, что испанский государственный корабль потерял управление, нет личной вины Амадея, не повинна в том и его молодость. Его поведение и умение держать себя были безукоризненны. Добросовестно выполнял король и свои конституционные обязанности. Амадей решительно порвал с традицией камарильи, а также совершенно отказался от политических интриг, оставаясь неподкупным и скромным в частной жизни. Согласно единодушному признанию к нему хорошо относился простой народ, который, где бы ни происходила встреча, приветствовал его радостными аплодисментами. Его сдержанность часто воспринималась как замкнутость, а верность принципам как упрямство.
Король оставался «чужаком», который никому не мог угодить, и не в последнюю очередь потому, что не мог освоить язык страны, которой правил. «Pobre nuestro soberano, — насмехалась одна газета, — что бы он ни сделал, его критикуют! Выезжает, значит не исполняет своих обязанностей! Остается во дворце, значит его не беспокоит, о чем думает народ! Если не оглядывается по сторонам, то высокомерен. Если поглядывает направо и налево, значит выглядывает в толпе красоток. Когда одевается как светский человек, то — щеголь. Если надевает испанский костюм — смешон. Раздает милостыню — все равно за все платит народ. Если не раздает — то скряга. Если принимает консерваторов, значит предает революцию. Если радикалов, то скоро дойдет с ними до ручки. Рано ложится спать — ребенок. Если поздно — ночной гуляка, полуночник. Показывается на лошади — чересчур придерживается протокола. Идет пешком — вульгарен. Ходит один — провоцирует нападение. Если в сопровождении — значит боится».
Хотя отклонения порой все же имели место, как, например, в день новогодней военной присяги, когда несколько высших чиновников и офицеров отказались принести клятву верности новому королю, в общем дебют короля все же мог дать повод для оптимизма. Причиной этому главным образом было то, что три ведущих партии и кабинет министров, сконцентрировавшись на предстоящих выборах в кортесы, старались сдерживать конфликтный потенциал в правительственном лагере. Выборы 12 марта 1871 года в самом деле подтвердили «национальную коалицию», которая завоевала более двух третей мест. Впрочем, угрожающую стабильность продемонстрировали также республиканские (19,6%) и карлистские (5,1%) силы. Но вновь сформированный кабинет прогрессиста Праксидиса Матео Сагаста (март-июль 1871 года) имел хорошее напутствие — восторженно встреченную тронную речь, — в котором король выдвинул в качестве безусловных предпосылок «тяжелой и славной работы» по политическому возрождению Испании освобождение Кубы, реформу администрации и восстановление нормальных государственных финансов.
Внутриполитическое положение, казалось, настолько окрепло, что смогла приехать также королева Мария Виттория — еще один важный шаг в утверждении в Испании новой династии. С ней связывали большие надежды: предполагалось, что ей удастся расшевелить оцепеневший двор и тем самым постепенно преодолеть сдержанность аристократии по отношению к новым монархам. Однако при въезде в столицу произошел скандал: женская половина свиты Ее Величества несла в качестве отличительных знаков своих кастовых убеждений традиционные мантильи и «бурбонские» лилии — афронт, который показался кощунственным даже наиболее яростным критикам монархии. Связи между монархом и дворянством так и не наладились. Двору Амадея I не удалось привлечь знать блеском своего двора. Королева завоевывала популярность не дворцовыми празднествами, но социальной активностью и благотворительностью, к чему, впрочем, у нее и душа лежала больше.
Так что королевская власть вместо того, чтобы оказать поддержку либеральному правительству, как это виделось Прима и другим революционным вождям, все более и более вредила ему своим поведением. Все же предпринятую в сентябре 1871 года поездку королевской четы в Валенсию, Каталонию и Арагон, чтобы показаться местному населению и — по официальной версии — «обеспечить себе любовь народа», можно расценивать как успех. Король, должно быть, надеялся через популярность поднять свой престиж, в чем чувствовалась настоятельная необходимость. Новый премьер-министр Мануэль Руис Соррилья, назначенный после первого правительственного кризиса (июль 1871 года), взялся за проведение радикальной программы, которая, в частности, предусматривала введение суда присяжных и военного кодекса, а также хотел путем утверждения свободы совести, гражданского брака и гражданской регистрации актов состояния подвести новый фундамент под отношения между государством и церковью. Но в процессе осуществления этой программы довольно скоро в правительственной коалиции образовались трещины. Наряду с этим обострилось общее социальное напряжение. В среде карлистов открыто возобладала ориентация на вооруженную борьбу; растущую озабоченность вызывали также происки Интернационала. Сюда прибавилась личная борьба за власть, подтачивавшая политическое руководство.
Когда в октябре при выборах президента кортесов победил не радикальный кандидат Николас Мария Риверо, а умеренный Хосе Сагаста, возникла угроза очередного правительственного кризиса. Путем назначения адмирала Хосе Малькампо главой «посреднического министерства» король попытался еще раз склеить монархистскую коалицию, но, когда и этот кабинет уже через два с половиной месяца спасовал и подал в отставку, удержу больше не было. Карусель смен премьер-министров стала стремительно набирать обороты. Сначала на нее вновь вскочил Сагаста, но его правительственная программа тут же столкнулась с вотумом недоверия, так что понадобились новые выборы (3 апреля 1872 года).
Несмотря на их результаты (201 против 174 мест оппозиции), довольно благоприятные для правительства, начался распад революционного союза на различные группы. Нечего было больше и думать о нормальной работе правительства. Во время поездки короля для открытия кортесов на него больше никто не обращал внимания. «Его жизнь во дворце все больше походила на проживание в гостинице, где не устроишься окончательно и уютно, так как неизвестен час отъезда» (Лаузер).
Последние кабинеты во главе с Сагастой, Топете, Серрано и под конец снова с Руисом Соррильей (с июня 1872 года) оказались неспособны сохранить монархистский консенсус на основе согласованных в ходе Сентябрьской революции принципов. Со своей стороны, Амадей I не был готов ради стабильного правительства объявить утратившими силу конституционные гарантии и пойти, по совету Серрано, по пути государственного переворота. Положение же было достаточно серьезным. По приезде претендента Дона Карлоса в Испанию в мае 1872 года восстали карлисты. Акты насилия республиканцев показали, что и слева к перевороту готовились основательно. 18 июля 1872 года Амадею и королеве чудом удалось уцелеть при покушении, совершенном в самом сердце Мадрида, на Калле-дель-Ареналь.
Насколько отравлена была политическая атмосфера, показывают слухи о том, что нападение было инсценировано самим королем и правительством, чтобы воспользоваться спонтанным сочувствием народа. И вновь надежды возлагаются на новые выборы в кортесы (24 августа 1872 года). Вследствие очень низкой активности избирателей радикалы получили неожиданное, но обманчивое большинство (294 места). И то, что среди 191 депутата нашлось только 46, которые пожелали возложить ему на голову корону, должно было показаться Амадею зловещим предзнаменованием.
В действительности с того момента правил персонализм. Карлистскую войну — третью по счету — предотвратить не удалось. Республиканцы собрались под своими черными знаменами. Манифесты консервативного лагеря требовали реставрации Бурбонов. Казалось, шла война всех против всех.
С осени 1872 года король лишь искал удобного случая, чтобы с достоинством выйти из игры. Такой миг настал в начале 1873 года в связи с одним скорее второстепенным обстоятельством. Речь шла о распущенном вследствие нарушения субординации артиллерийском офицерском корпусе. Король, верный Конституции, которой он присягал, подписал утвержденный министерством соответствующий декрет и тем самым противопоставил себя большей части военных-прогрессистов. Своей подписью он скрепил конец партийной коалиции 1868 года, на которой покоилась его королевская власть. В обращении с отречением к Конгрессу 11 февраля 1873 года Амадей отказался за себя, своего сына и своих потомков от короны Испании: «Я признаю, что обманулся своей доброй волей. Два долгих года носил я корону Испании, и Испания жила в постоянной борьбе, и ежедневно на ее глазах время мира и счастья, которого я так страстно желал, все отдалялось и отдалялось». Когда рано утром следующего дня Амадей и Мария Виттория со своими детьми и всего несколькими спутниками отправились в Лиссабон, республика уже была провозглашена.
Статья получена: www.world-history.ru