Пушки с морского дна

В ту ночь шторм разыгрался не бывалый. Ураганной силы ветер срывал белые закрученные барашки с пенящихся волн и серебрил ими черную глубинную воду, потревоженную разбушевавшейся стихией. Даже видавшие виды рыбаки, прислушиваясь к грохоту волн и завыванию ветра, качали головами. А море будто старалось оправдать свое древнее название — Негостеприимный Понт. Однако к утру ураган стих, резко повернувший ветер разорвал низкие свинцовые тучи, и первые лучи солнца высветили торчащие из воды неподалеку от берега шпангоуты, нос и корму большого деревянного корабля.

 

 

Вскоре об этом щедром подарке Нептуна узнали местные археологи, а затем все сведения были переданы в Институт археологии АН СССР, где как раз в это время готовилась группа аквалангистов, в задачу которой входило обследование морского дна у берегов Крымского полуострова.

К сообщению о находке, присланному в институт, было приложено описание двух пушек, обнаруженных на судне. Судя по этому описанию, пушки можно было датировать XVIII веком. Возможно, корабль тоже относился к этому времени.

Перед отъездом я просмотрел все известные мне книги, в которых могли быть сведения о судах, затонувших около Анапы, и о морских сражениях в этих местах. Выяснилось, что 31 мая 1 июня 1790 года эскадра под командованием контрадмирала Ф. Ф. Ушакова бомбардировала турецкую крепость Анапа и укрывшиеся под ее защитой четыре турецких военных корабля и пять торговых судов. Мне, как историку, было заманчиво найти вещественные следы этого сражения.

Да и вообще корабли XVIII века — редкая находка в наших водах. Их можно сосчитать по пальцам. В 1960 году подводно-археологической экспедицией Института археологии АН СССР были подняты предметы с корабля, погибшего в Керченском проливе в сражении 8 июля 1790 года между русским и турецким флотами. Эскадра, которой командовал Федор Федорович Ушаков, потерь не имела, у турок же был потоплен один корабль. Видимо, вещи с него и были подняты подводной экспедицией. В 1962 году в музей Черноморского флота в Севастополе были переданы немногочисленные предметы с военного корабля XVIII века, останки которого были найдены близ Одессы. На Днепре, в районе острова Хортица, было обнаружено несколько небольших судов запорожцев и русской армии времен войны с Турцией 1735—1739 годов. Кроме того, у южного побережья Финляндии аквалангисты нашли хорошо сохранившуюся русскую галеру, потопленную в сражении между русским и шведским флотами в июне 1790 года. Вот, пожалуй, и все, что дошло до нас от того времени.

...Анапский берег встретил нас ярким солнцем, страшным зноем, полнейшим безветрием и каким-то особым черноморским умиротворением — даже не верится, что здесь мог прокатиться небывалой силы шторм, который разрушил наносный слой и обнажил двухсотлетней давности затонувший корабль. Разбиваем палатки и, сдерживая себя, чтобы тут же не опуститься с аквалангами в море, устраиваемся на ночлег. Завтра с утра — работа. К тому же утром должны подъехать еще несколько аквалангистов, которые при участии сотрудников Херсонесского музея-заповедника проводили подводные изыскания в Стрелецкой бухте. За несколько дней там было поднято более полутора сотен древних сосудов — целых и разбитых, — начиная с эллинистических амфор IV века до нашей эры и кончая керамикой XIV века. Такое обилие находок в одном месте можно было объяснить лишь одним: у мыса Стрелецкой бухты погибло множество судов всех времен и народов. Ведь Херсонес был богатым торговым городом, и съезжались сюда купцы со всего света. И может быть, именно здесь разбивались в непогоду юркие струги дружины Владимира Святославича — киевского князя, ходившего в 989 году брать Корсунь, как некогда называли славяне Херсонес. Осада тогда длилась девять месяцев, и, по некоторым предположениям, русский лагерь располагался именно в той самой бухте, которую впоследствии назовут Стрелецкой.

Однако из всего поднятого там самой интересной находкой оказался керамический кубок конца II — начала III века н. э. с надписью на древнегреческом языке. Любопытен он именно надписью, из которой можно узнать, что кубок этот посвящен Зевсу Димеранскому. До сих пор в античной эпиграфике — науке, занимающейся древними надписями,— было известно всего лишь четыре случая употребления такого эпитета для Зевса. Наш случай — пятый.
Что-то ждет нас здесь...

Море мгновенно снимает остатки утреннего сна. Мы ныряем, осматриваем полузанесенные песком мощные шпангоуты с остатками обшивки, килевую балку с прямоугольными отверстиями для мачт. Работать и легко и в то же время трудно. Легко — потому что останки корабля покоятся на небольшой глубине, но вот толпы зевак и добровольных «помощников» — мальчишек...

Наша первая задача — установить, какой это был корабль: боевой или торговый. Военные корабли, как известно, стараются сделать поуже, их главная задача — быть как можно маневреннее, быстроходнее. Торговые же суда строят шире, вместительнее. После тщательного обмера устанавливаем, что длина нашего — 22 метра, ширина более восьми. Сразу даже трудно сделать какие-либо предположения, и поэтому вечерами в палатках не утихает спор:
— О военном не может быть и речи. Возьмите хотя бы ширину, такая только для торгового судна и годится.
— Да?.. — ехидно замечает кто-то. — А как же тогда бриг «Меркурий»? При длине двадцать девять метров он имел ширину девять...
— Вот-вот, — добавляет еще кто-то. — К тому же и пушки на борту кое о чем говорят...

Однако наличие пушек на затопленном корабле пока что ни о чем не говорило. В конце XVIII века, да и в более поздние времена торговые корабли, как правило, имели неплохое вооружение. Так что, пока основная группа продолжала работать в море, мне предстояло исследовать поднятые орудия.

Корабельные пушки всегда считались большой ценностью. Еще в конце XVIII века в России, как сообщают архивные документы, подъем орудий с затонувших судов был делом важным и для казны прибыльным. Известна даже медаль, выбитая в одном экземпляре, с надписью на ней: «Елисаветградскому купцу Евтею Кленову за исправление с особливым успехом важных препоручений в последней с Портою Оттоманской войне. 1794 года».

«Важным препоручением», успешно выполненным Евтеем Кленовым, был подъем пушек и «припасов» с затонувших во время военных действий кораблей. За поднятые пушки казна платила огромные по тем временам деньги.

Обе пушки, поднятые с анапского корабля, оказались восьмифунтовыми, чугунными и были покрыты толстым наростом, за долгие годы окаменевшим, который и предохранил металл от разъедания морской водой. На цапфах выбитые буквы М — сокращение слова «морская» не только на русском, но почти на всех европейских языках. И все — более никаких дополнительных изображений или надписей, которые помогли бы определить место изготовления этих орудий.

А ребята продолжают опускаться под воду и проводят тщательные замеры. Необходимо определить, можно ли поднять корабль. Пролежав в песке двести лет, он законсервировался, древесина не поддавалась даже ударам. Однако в тех местах, где шторм размыл песок, дерево корабля стало мягким и легко разрушалось от случайного нажатия рукой. Это была проблема.

Дело в том, что практически все более или менее целые древние суда, которые до сих пор удалось обнаружить, дошли до нас в таком виде только потому, что находились не в воде, а именно под водой, погребенные в иле, песке морей и рек или, что реже, в береговых отложениях, однако никак не в воде. И даже простое перечисление наиболее интересных находок подтверждает это.

Так, выдолбленный из целого дуба челн, датируемый третьим тысячелетием до нашей эры, который является украшением богатейшей коллекции древностей Государственного Исторического музея, найден в Воронежской области в береговых отложениях Дона на глубине шести метров. Античное судно начала II века до н. э., известное в литературе как «корабль Марка Сестия», ныряльщики капитана Жака-Ива Кусто смогли увидеть только после того, как мощным эжектором был размыт слой затвердевшего донного ила и песка. Два античных корабля из озера Неми, что в Италии, были извлечены из ила после того, как вода из озера была спущена. Из семи известных мне случаев находок судов викингов три приходятся на торфяные болота, два — в речном иле, и две ладьи были выкопаны из курганов, в которых по варяжскому обычаю, перешедшему затем и в Древнюю Русь, вместе с умершим вождем зарывали его корабль. А сенсационный подъем затонувшего в 1628 году шведского корабля «Ваза» стал возможен лишь потому, что все огромное судно покрылось илом и эхолот отметил его как большой холм на дне гавани. И в этом случае лишь благодаря толстому слою ила корабль сохранился для потомков. Такие находки — бесценный подарок для археологов. Жизнь самого прочного корабля, даже если он не горел и не тонул, исчисляется всего лишь несколькими десятками лет. После этого самые современные, построенные из особо прочных сплавов суда безжалостно разрезаются и идут в переплавку. И ни один музей мира не мог бы сегодня похвастаться хотя бы маленьким кусочком средневекового и тем более античного корабля, если бы не редкие подводные находки или еще более редкие, буквально единичные, находки древних судов, которые по тем или иным причинам оказались на суше, как правило, в илистых или болотистых местах.

Наконец все приходим к единодушному мнению: о немедленном поднятии анапского корабля не может быть и речи. Достаточных средств консервации в нашем распоряжении нет, а дело это сложное и дорогое. Так что пришлось ограничиться обмером корпуса и его фотографированием, чтобы уже в Москве решать, что же делать с этим судном дальше.

Закончился летний сезон — и вот мы в Москве. Показываем фотографии пушек кандидату физико-технических наук Андрею Станюковичу, известному в историческом и археологическом мире тем, что именно он с помощью квантового магнитометра нашел пушки с корабля Витуса Беринга «Святой Петр». Станюкович подтверждает: да, орудия анапского судна относятся к концу XVIII века.

Теперь дело за филологами. Оказывается, написание буквы М на поднятых пушках — европейское, не употреблявшееся в России. А если это так, то и корабль скорее всего не русский, а западноевропейский или турецкий. И конечно, мне как историку очень хочется видеть в нем турецкое судно, потопленное в бою с эскадрой Федора Федоровича Ушакова. Однако окончательно обо всем расскажет лишь полное поднятие корабля.

Валерий Александров | Фото А. Бойцова

Корабли под водой

Есть «счастливцы», подобные пионеру подводной археологии Ж.-И. Кусто или бельгийскому аквалангисту Р. Стенюи, которым сопутствовала сказочная удача. Но тот же Стенюи, прославившийся в последние годы фантастическими находками под водой, где есть и испанские галеоны с золотом и серебром, и изумруды, и масса других редчайших предметов, свою первую золотую монету в море увидел лишь через пятнадцать лет после того, как решил заняться подводной археологией. А эти полтора десятка лет он провел в пыли архивов многих европейских столиц, изучая документы, сопоставляя и додумывая скудные сведения, которые дошли до нашего времени. Став за это время одним из ведущих специалистов в области средневековой истории, он написал книгу об испанской «Непобедимой армаде», и когда удача пришла к нему, никто в Европе не был более достоин найти первым корабль с ее сокровищами.

Но не всегда о результатах поиска можно судить лишь по качеству материала, из которого сделаны находки. Иногда изделие из недрагоценных металлов или из дерева оказывается более значительным историческим памятником, нежели груда золотых монет или драгоценностей. Бывает, что подводная археология дает ответ на вопрос, на первый взгляд невероятно далекий от ее задач. На самом же деле оказывается, что только подводная находка могла и смогла пролить свет на загадку, над которой бились ученые в течение долгого времени.

В гомеровской «Одиссее» есть место, когда Одиссей строит плот, собираясь покинуть слишком гостеприимную нимфу Калипсо. Подробно описан процесс постройки при помощи бронзового, «острого с обеих сторон» топора. В заключение Одиссей «сделал потом по краям загородку из ивовых прутьев, чтоб защищала от волн, и лесу немало насыпал».

И переводчики и комментаторы долго не могли объяснить, зачем надо было класть на дно судна «лес». Так, В. Вересаев, в чьем переводе процитирован этот фрагмент поэмы, в примечаниях к тексту неуверенно пишет: «По-видимому, для балласта». Однако, замечу, балластом может прекрасно служить и камень, которого в Греции не занимать, но отнюдь не дерево. Более же ранний перевод В. Жуковского вообще опускает слово «лес»: «на дно же различного грузу для тяжести бросил...» И лишь находка у мыса Гелидония в Эгейском море корабля гомеровского времени помогла прояснить это «темное» место поэмы. На дне останков корпуса судна XIII века до нашей эры были обнаружены деревянные брусья и толстые, в палец, прутья, которые выполняли несколько функций: предохраняли от разрушения тонкие доски обшивки корабля и одновременно не давали кататься по дну и намокать грузу, который был положен на них. Здесь же, кстати, был найден бронзовый обоюдоострый топор, точно такой же, как и упоминаемый Гомером топор Одиссея.

Подводная археология не легкое развлечение, а тяжелый труд, наградой за который может стать и ощущение причастности к научному поиску, и ни с чем не сравнимая радость открытия.

Юрий Виноградов, кандидат исторических наук