Дважды встретивший зарю

Придет день, и посланец Земли проложит курс к Венере. Ступит на Марс. Увидит в иллюминатор космического корабля и другие планеты.

Но какие бы маршруты ни прокладывали штурманы Вселенной, в их благодарной памяти вечно будет жить великий пример первого звездного пилота человечества — Юрия Алексеевича Гагарина.

Мы, его современники, даже через двадцать лет воспринимаем рывок за пределы Земли так, словно он состоялся вчера.

 

 

О том, как начиналась эра пилотируемых полетов, сегодня рассказывает ведущий конструктор корабля «Восток», которому посчастливилось работать под руководством Сергея Павловича Королева и последним провожать Юрия Гагарина в полет.

На космодроме в это апрельское утро обстановка не побуждала к необычному восприятию происходящего. Восторг, изумление, гордость — все пришло потом, позже. А пока мы просто работали.

Весь расчет «верхнего мостика» (как официально называлась наша группа, которой надлежало провести заключительные операции по подготовке корабля) как-то не отметил в своем сознании момент, когда кончилось 11 апреля и началось 12-е. Забот там, на самом верху, на сорокаметровой высоте, на «семи ветрах» степных, было предостаточно. Забот регламентированных, предусмотренных сухими параграфами технических документов. Но, помимо строго предписанных обязанностей, всегда ведь есть еще и обыкновенные человеческие чувства, от которых тоже никуда не денешься. Мы любили наш «Восток», как любят давно желанное, выстраданное произведение, с которым предстоит неизбежное расставание. Чувствовали всем сердцем, как приближается этот миг. И всем существом стремились затянуть оставшиеся минуты. А строгий регламент требовал точного соблюдения графика...

Три часа ночи. На мостике холодно. Все проверки систем закончены. Корабль молчит. Ни один механизм, ни один прибор не работает. Все, что сейчас закрыто красным щитком там, внутри кабины, знакомо до мелочей, до каждого прибора. Знакомо, как обстановка в давно обжитой квартире. Но как хочется отодвинуть этот щиток, еще и еще раз забраться внутрь и вновь взглянуть, снова потрогать... Да, мы любили свой «Восток».

Но однолюбами ли мы были? Конечно, нет. В эти весенние дни в наши сердца, в сознание вошло еще одно, совершенно новое чувство. Любовь к русскому парню — к Юрию; реже — Юрию Алексеевичу, еще реже — Гагарину. Официально к этому человеку обращались по званию, фамилии, а для нас он был не кем иным, как Юрой, Юриком.

Да, то было время проектирования. Потом чертежи, потом металл. И вот наконец в цехе, огромном, светлом, на подставке цвета слоновой кости «Восток» во всем его величии... И опять испытания, испытания, испытания. День и ночь, ночь и день. И лишь когда все отлажено, проверено и перепроверено столько раз, сколько предусматривали разработанные и мучительно согласованные документы (ибо ничего не было бесспорного, все создавалось впервые), только тогда «Восток» покинул цех завода.

Аэродром, большущий новый Ан, часа четыре полета — и космодром. В монтажно-испытательном корпусе, очень похожем на наш цех главной сборки, опять «повторение пройденного» Снова проверки и испытания. Автономные — это когда каждая система, каждый прибор проверяется отдельно, потом комплексные.

Испытатели-комплексники, как дирижеры оркестра, глядя в партитуру — альбомы специальных инструкций, то жестом, то по телефону дают указания тем или иным «службам» вступить в общий строй ансамбля
— Включить систему ориентации! — Команда ведущего испытания. Взвывает и тут же переходит на монотонный высокий звук преобразователь электрического тока. Вспыхивают и гаснут транспаранты на пультах. Команда, и в помещение врывается новый звук: резкий, свистящий, короткими всплесками — пст-пст-пст. Это заработала пневмосистема ориентации — маленькие газовые сопла. На них укреплены легкие шелковые красные ленточки. В момент срабатывания сопла ленточка вздрагивает и на мгновение вытягивается в струнку, трепещет, словно живая, в струе тугого воздуха и тут же сникает. Идут комплексные испытания.

За несколько дней до старта Сергей Павлович решил предоставить космонавтам возможность еще раз «обжить» кабину корабля. На легком, установленном в зале лифте, одетые уже не так, как тогда на заводе, а в настоящие летные скафандры, к люку «Востока» поднялись Гагарин и за ним Титов. Поочередно поработав в кабине, они высказали нам несколько пожеланий: что и как лучше разместить из того оборудования, которое космонавт возьмет с собой.

Внимательно понаблюдав за тем, как они подходили к кораблю, садились в кабину, я понял, что скафандр все-таки здорово стесняет движения, мешает порой ногу закинуть через борт люка, руку повернуть. Мелькнула, помню, мысль: надо все это самому проверить на себе. Тогда поймешь, как лучше помочь при посадке в корабль. Для этого нужно было лишь одно: надеть скафандр и поработать в нем. Как только этот план созрел, за бока был взят ведущий конструктор смежной фирмы — хозяин этих самых скафандров. Я поймал его где-то неподалеку от зала.
— Федя, Федор Анатольевич! Знаешь, о чем я очень хотел попросить? — взмолился я, налегая на слово «очень».— Мне бы надеть скафандр и хоть на минутку себя представить...
— Космонавтом, что ли? Ну нет, брат, не верю. Говори, чего задумал.

Пришлось открыться. Договорились мы довольно скоро. Правда, как на грех, Федор Анатольевич не привез с собой скафандров на большой рост, но не это, в конце концов, было главным. Запершись в маленькой комнатке в глубине коридора (подальше от случайных глаз), Федор Анатольевич с двумя помощниками облачили меня в космические доспехи и «по технологии» заставили провести все положенные в этом случае проверки систем самого скафандра. В ответ на мои умоляющие призывы сократить объем мучений, они лишь ухмылялись: назвался груздем — полезай в кузов! Меня заставили и поприседать, и походить, и загерметизироваться, надев перчатки и опустив «забрало» шлема. Потом подхватили под руки и под ноги, водрузили в запасное кресло и подключили к магистрали высокого давления. Скафандр раздулся, уши заложило. Минут через десять «работы» я был мокрый как мышь и с большим удовольствием ощутил холодок свежего воздуха, как только меня извлекли из космических доспехов... Понял я эти самые «некоторые» трудности.

Комплексные испытания «Востока» заканчивались. И вот почти самое последнее — стыковка с носителем, тоже проверенным и испытанным самым тщательным образом. 10 апреля было назначено заседание Государственной комиссии. Предстояло рассмотреть результаты испытаний корабля, ракеты и готовность космодрома к пуску. Это традиционно. Это при каждом космическом старте. Но в повестке дня был и другой вопрос, которого еще не обсуждали нигде и никогда. Кому будет предоставлено право открыть дорогу в космос. Кто первый?

В небольшом конференц-зале на верхнем этаже монтажного корпуса собрались все члены Государственной комиссии, Главные конструкторы, медики, испытатели, наши инженеры. Столы поставлены буквой П. Рядом с председателем Королев, Келдыш. Чуть дальше конструкторы, инженеры, а напротив летчики-космонавты во главе с начальником Центра подготовки Евгением Анатольевичем Карповым. Рядом генерал Каманин.
— Товарищи,— поднялся председатель,— разрешите открыть заседание Государственной комиссии. Слово для доклада о готовности ракеты-носителя и космического корабля «Восток» имеет Главный конструктор академик Сергей Павлович Королев.

Взгляды присутствующих устремились на этого человека. Внешне он был спокоен. Но глаза... глаза выдавали. Он медленно поднялся и, как всегда, негромко, без пафоса, быть может, вопреки ожиданию многих произнес:
— Ракета-носитель и космический корабль «Восток» прошли полный цикл испытаний на заводе-изготовителе и на космодроме. Замечаний по работе отдельных систем как ракеты, так и корабля нет. Прошу Государственную комиссию разрешить вывоз ракеты с кораблем на стартовую позицию для продолжения подготовки и пуска 12 апреля в 9 часов 07 минут по московскому времени.

И он сел. Так лаконично был подведен итог гигантской работе. А сколько стояло за ними, за этими словами' Вся история нашей космической техники, мечты Константина Эдуардовича Циолковского, энтузиазм гирдовцев, ракеты пятидесятых годов, первая межконтинентальная, первый спутник...

Столько труда, споров, расчетов и проектов, столько сосредоточенной в одном направлении феноменальной энергии вот этого человека, который только что сел, устало положив голову на согнутую руку...

И все доверительно отдавалось сейчас ЕМУ, Первому, имя которого пока еще неизвестно миру. Его ста восьми минутам полета вокруг света.
— Для доклада о готовности космонавтов слово предоставляется генералу Каманину Николаю Петровичу.
— Трудно из шести выделить кого-либо одного, но решение нужно принимать. Рекомендуется первым для выполнения космического полета назначить старшего лейтенанта Гагарина Юрия Алексеевича. Запасным пилотом назначить Титова Германа Степановича,

В волнении тех минут память не сохранила всех слое, которые тогда были произнесены. Уже позже удалось познакомиться с записями выступлений на памятном заседании. Вот что говорил председатель Государственной комиссии:
— Товарищи. Партия и правительство направляли всю нашу работу по подготовке первого полета человека в космос. Ученые, инженеры, конструкторы и рабочие немало потрудились над созданием космического корабля «Восток». Сегодня этот корабль на старте... Мы все уверены — полет подготовлен хорошо и будет успешно выполнен.

А потом настало утро 12 апреля. Незабываемое. Неповторимое. Старт «Востока», нашего творения земного, несшего внутри себя человека, живое человеческое сердце; творения, сломавшего границы времени. Взлетев утром 12 апреля, через полчаса корабль вернулся во вчера, в ночь 11 апреля, промчался через «вчера» и, обогнув планету, выйдя из тени Земли, второй раз встретил зарю — восход солнца!

1961 год. 12 апреля. 9 часов 07 минут по московскому времени. Можно ли забыть это?

Теперь не сто восемь минут космического полета удивляют мир. Не удивляют уже и сто восемьдесят суток! И это за те так быстро промчавшиеся двадцать лет. Только двадцать.