Бизнесмены горных племен

Папуасы сразу перешли из глубин каменного века в атомный. Приспосабливаясь и притираясь к западной цивилизации, они все же хотят оставаться самими собой, ищут «третий путь».

Господин Имбу Тагуне — симпатичный папуас, он занимается бизнесом. На его круглом, черном, как эбеновое дерево, лице добродушное выражение. На нем прекрасно сидит хорошо сшитый пиджак.

 

 

Со вкусом подобранный галстук. В кармане пиджака батарея разноцветных ручек. Он принадлежит к высшему эшелону служащих: в нефтяной компании «Шеврон» ведает связями с общественностью. Господин Тагуне принял нас в канцелярии своего шефа, американца. Тот тут же, не слушая никаких просьб, отказал в разрешении посетить строительство исследовательского отдела компании, которое ведется где-то в джунглях. Господин Тагуне явно попал в неудобное положение: по телефону он нам пообещал помочь. Чтобы как-то развлечь нас, он вытащил из нагрудного кармана фотографии, сделанные недавно в его родной деревне.
— Посмотрите, это я.

Пояснение было необходимо. На снимке господин Тагуне сидел на ветке сухого дерева, почти голый, с лоснящимся, натертым жиром телом, в набедренной повязке из травы, лицо раскрашено желтыми и красными полосами, на голове — великолепный убор из перьев райской птицы. Его внимательно слушала сгрудившаяся вокруг пестрая толпа.

Речь шла о «дереве мира», своеобразной мирной конференции, на которой вождь, или «бигпелла» — «большой человек», в данном случае сам господин Имбу Тагуне, пытался убедить односельчан, чтобы они прекратили межплеменную войну. Господин Тагуне подробно обрисовал нам, как проходила конференция и какую роль он в ней сыграл.
— Прекрасно, но пора переходить к более важным делам, — командным тоном перебил его белый шеф, у которого, разумеется, не было лишнего времени. Вероятно, еще несколько лет назад господин Тагуне в наказание за бестактность съел бы американца, но теперь он послушно спрятал фотографии и вежливо проводил нас.
— Вот увидите, Папуа вас поразит! Бывшая австралийская колония, получившая независимость в 1975 году, не успев перевести дыхания, перенеслась из каменного века в эру космических кораблей. Мечта антропологов и этнографов, страна тысячи мифов. Три с половиной миллиона туземцев, говоря словами бывшего министра иностранных дел Альберта Маоре Кики, в течение одного поколения проделали путь в десять тысяч лет. Насколько же изменилась страна? Мы слышали о папуасах всевозможные истории: они опасные людоеды, ни за что ни про что могут зарезать человека. Их страна настолько труднодоступна, что до сих пор с ней не справились картографы: «белые пятна» на карте шлют вызов будущим первопроходцам. Страна сказочных богатств: золота, нефти, кофе, копры. Страна прекрасных раковин кина, традиционного платежного средства, давшего название и современным деньгам Папуа, сменившим раковины. Страна, где жители украшают себя перьями райской птицы и разноцветными узорами на теле и лице, размахивают грозным на вид оружием, а война для них забава и искусство.

Под окнами моего отеля на склонах холма теснится главный город — Порт-Морсби. Пьянящий аромат океана и магнолий сливается с запахом мусора. Сине-зеленые волны бьются о берег. Когда-то, лет четыреста назад, в этих местах бросил якорь португальский корабль, но его капитан не знал, что открыл самый большой после Гренландии остров на Земле. Позже сюда приплывали другие европейские мореплаватели, среди них и знаменитый капитан Кук. Только в XIX веке на острове поселились голландцы, немцы, а также австралийцы, которые присвоили эту огромную и пустынную, как вначале предполагали, территорию и начали пользоваться ее богатствами. И лишь в конце второй мировой войны, после тяжелых боев с японцами остров приобрел свой нынешний вид. Тогда его западную половину — Западный Ириан захватила Индонезия. По некоторым сведениям, индонезийцы подвергли папуасов настоящему геноциду, о котором мир до сих пор еще ничего не знает. Восточная половина острова стала австралийским протекторатом.

Здесь, получив независимость, под заботливым наблюдением могучего соседа папуасы начали учиться демократии.

Волны океана бьются о сваи, на которых построены деревни. Тут мы далеко от торговых кварталов с их небоскребами, далеко от резиденций белых, огороженных колючей проволокой и решетками. В сущности, город Порт-Морсби состоит из множества деревень, не связанных друг с другом. Папуасы, как ночные бабочки, прилетевшие на манящий свет огней города, оставили в джунглях свои луки и стрелы, но отнюдь не традиционную вражду.

В городе, так же как и в девственном лесу, каждый живет в своем замкнутом кругу. Солидарность, царящая внутри клана, помогает выжить. Самые отчаявшиеся или самые голодные, не колеблясь, убьют или изнасилуют: папуас женщину ценит ниже, чем поросенка, который здесь король среди животных. В Порт-Морсби белые и черные нередко настороженно смотрят друг на друга.

...Тропический ливень будто вымыл город. Телевидение показывает кадры студенческой демонстрации, ее участники протестуют против нападений и насилия в студенческих общежитиях. Затем идет реклама, потом призыв к гражданам переходить улицу только на зеленый свет и не выбрасывать мусор куда попало. Сейчас проходит посвященная этим вопросам правительственная кампания. А в заключение диктор на безукоризненном английском сообщил последнюю информацию о ходе столкновений между племенами горцев в центральных районах острова.

Папуасский Голливуд

Далеко от Порт-Морсби, в окутанных туманом горах, танцуют пепельно-серые призраки. Движения замедленны. Пантомима изображает нападение. Пустые глазницы масок уставились на невидимого врага. Ладони с искусственно вытянутыми пальцами при резких движениях издают сухой звук, напоминающий зловещий клекот. Неожиданный прыжок. Выкрики. Вот он, враг. Мужчины тут же нападают на него, и он в ужасе падает замертво. Потом место воинов занимают женщины-вдовы, с головы до ног осыпанные серым пеплом. На их шеях килограммы бус из разных плодов. Они идут строем одна за другой, по три в ряду. Смотрят прямо перед собой. Движения скованные. Вся процессия соблюдает ритм погребальных песен. Представление, немного печальное и трогательное, приближалось к концу. Мы увидели его в Миндиме, провинция Чимбу. Район, о котором в тридцатые годы мир еще ничего не знал.

Поодаль на скамейке восторженно аплодировала группа японских туристов с неизменными фотоаппаратами на груди. Актеры послушно вернулись и стали фотографироваться. Японцы один за другим позировали вместе с группами пепельно-серых мужчин и женщин. Один, разгоряченный, решил увековечить себя, прижавшись к груди молодой папуаски. Потом руководитель японской группы пожимал руки, раздавал конфеты — деньги за позирование перед фотоаппаратом заплачены вперед. В соседней деревне снова разыгрывалось какое-то этническо-бульварное представление. Вершиной программы стала сцена боя, во время которой папуасы, издавая воинственные крики, весело били друг друга. У них даже была заранее приготовленная красная краска, которая изображала кровь. Как в Голливуде!

Вот — католический собор, куда приходят жители обеих деревень. Здесь есть центр здравоохранения, и раз в неделю приезжает медицинская сестра, австралийка. Неподалеку в доме уже много лет живет антрополог, американка. Деревня как деревня. Наш проводник Джеймс мало обращал внимание на грязь на собственном теле, зато щеголял в бейсбольной кепке. И старался, чтобы мы увидели все. Солнце немилосердно палило, женщины на огородах окучивали бататы, мужчины играли со стрелами. Маленькая девочка гоняла толстого кабана, который носился среди кустов, усеянных красными и желтыми цветами. В воздухе стоял запах аниса и эвкалипта. В деревню снова вернулся покой. Но завтра опять приедут очередные туристы. На заработанные деньги Джеймс, наверное, купит на базаре рис и кока-колу. С окрестных гор в долину незаметно сползает туман, будто затягивающий все вокруг в свои сети...

Сколько стоит невеста?

Ночь в старом доме американки-антрополога была полна блох и удивительных снов: в очень жарких и враждебных джунглях меня преследовало серое пугало... Я проснулся окруженный папуасами. Они вошли без стука, но всего лишь для того, чтобы поставить воду для кофе. На улице к свинцовому небу поднимался запах мускуса и цветов. Джеймс хотел повести нас в пещеру на холме. Но мы туда так и не попали: под оглушительный шум барабанов дорогу нам перегородила пестрая процессия. Охапки только что сорванных цветов, яркие листья, пурпурные перья — из этого обилия красок выглядывали кончики рук и ног, раскрашенные лица, некоторые вымазаны сажей, некоторые разрисованы цветными геометрическими узорами. Все зависит от фантазии художника. Женщины танцевали, выбивая пятками ритм, мужчины издавали устрашающие дикие звуки. Одни несли зажаренного кабана, другие — огромные кисти сладких зеленых бананов или мешки с бататом. Это плата за невесту.

Разгоряченная группа молодых людей во главе с женихом, Домиником, быстро взобралась на вершину холма, откуда уже рукой подать до деревни невесты. Потом процессия с пронзительными воплями сбежала вниз: ее участники изображали нападение на деревню, во время которого невесту надо украсть.

С самого утра мужчины и женщины натерли тело свиным салом, его запах папуасы, видимо, считают неотразимым. Вместе с дымом костров, ароматом бананов и цветущих магнолий он одурманивает. Семена бетеля, которые здесь все азартно жуют, еще больше усиливают экстаз. На окрестных горах тут и там появляются хлопья тумана, будто таинственные дымовые сигналы.

Старейшины обратились к толпе с длинными речами, призывающими к солидарности, которая должна сплотить оба клана. Наконец появилась невеста. Денежные купюры, которыми она была увешана, свидетельствовали о том, что предлагаемая за нее цена — 2 тысячи кин (более 3 тысяч долларов), пятнадцать свиней и один казуар — именно такая, какой должна быть. Доминику, чтобы получить эту невесту, пришлось три года работать на кофейной плантации в Маунт-Хагене, а его родне — порядочно затянуть набедренные повязки. Счастливая избранница, сопровождаемая всхлипываниями, готовится перейти в новую семью. Доминик с гордым выражением лица держится в стороне.

После свадебного угощения (в меню в основном — жареная свинина) процессия возвращается домой. Последний взгляд на родной дом, последние слезы. Доминик и его жена пока еще друг до друга даже не дотронулись и не поцеловались. Когда же мы попросили их для фотоснимка стать друг к другу поближе, они даже растерялись. Вдали, по другую сторону долины, к небу поднимались густые столбы дыма.
— Деревня, горит, — пояснил нам Доминик. — Два племени воюют между собой.
— А вы тоже участвовали в войне?
— Конечно. Нормальное дело.

Прощание с нами было трогательным. Вождь даже предложил, чтобы мы тут поселились.
— Приезжайте, когда хотите. Хижина и кусок земли, где можно выращивать кофе, всегда найдется, — по обещал он.

Укрощенная страсть

Такое впечатление, что праздники здесь никогда не кончаются. На следующий день мы попали на большое юбилейное собрание папуасских племен в Маунт-Хагене. Там царило оживление: жители деревень уже собрались. В руках — маленькие статуэтки, ноги казуара, ожерелья из кабаньих зубов — все это только что сделано для туристов. Под скрип шин новых полицейских «тойот», в пыли, поднимаемой старыми грузовиками, переполненными торжественно принаряженными папуасами, толпа текла к гигантскому стадиону: торжество в Маунт-Хагене должно вот-вот начаться.

Беспрерывно грохотали тамтамы. Сначала ничего не было видно, только звуковая волна сопровождала приближающееся облако пыли, которая серыми полосами покрывала потные тела. Дикий рев, будто донесшийся из глубины веков, вдруг усилился: они уже здесь! Их было сто, двести, тысяча, может, и больше. Воины-папуасы. Вокруг глаз белые круги, лица разрисованы сажей, охрой, мелом, киноварью и чем-то ярко-желтым, в ноздри воткнуты кости, ракушки, кабаньи зубы. На голове хитроумная конструкция из разноцветных перьев, одна ярче и выше другой. Она ритмично колеблется под звуки барабанов. Эти люди пришли показать свою силу, мужество, богатство и фантазию. Они проходили перед трибунами стадиона, глядя прямо перед собой, сверкая телами, натертыми маслом и свиным салом, и распространяя мускусный запах. Матроны с гигантскими грудями били, будто помешанные, в барабаны, длинные травяные юбки неистово колыхались вокруг пышных бедер. Фантастически наряженные воины тянули странный мрачный напев, но его уже перекрывали новые мелодии...

В шестидесятых годах в Маунт-Хагене устраивали лишь небольшие земледельческие выставки (См. очерк Л.Минца «Синг-Синг у горы Хаген», «ВС» № 12/69.). Местные жители собирались здесь покупать скот и сельскохозяйственные орудия. Папуасы из окрестных деревень тоже приходили сюда, и, как полагается в подобных случаях, в своих самых красивых нарядах, что вызывало восторг: какие украшения, какая раскраска! Так местные власти, вполне естественно, пришли к заключению, что можно воспользоваться подобными встречами, чтобы примирить постоянно воюющие друг с другом племена и одновременно привлечь туристов. Торжества в Маунт-Хагене не всегда проходили удачно: некоторые племена это представление, в котором разыгрывается битва, принимали за настоящую войну. Но в конце концов все вошло в нужную колею, и ныне папуасы вполне миролюбиво танцуют и поют. Но колючая проволока и решетки свидетельствуют о том, что у организаторов праздника еще сохранилось недоверие к воинственным актерам.

На почетной трибуне не меньше ста гостей, оплативших свои места. Все белые, несколько смешанных пар и один или два бывших туземных воина.

Ауаки, нараку, гули, нип, сепи и другие племена со всей страны в течение двух дней несколько раз проходили перед трибунами. Небольшие антракты заполняли выступления местных пожарных, демонстрирующих чудеса своего искусства, или ученых полицейских собак. Здесь даже выступил один швейцарский миссионер, который играл на рожке. В конце праздника руководитель торжеств объявил на английском, а потом и на местном языке результаты конкурса красоты. Победили ауаки из провинции Энга. Сумма премии держалась в тайне из опасения, как бы она не вызвала у недружественных племен зависть и ненависть. Ауаки вернулись в свою деревню счастливые, с обилием подарков, сокрушившие своих врагов более сильным оружием, чем заостренная стрела, — красотой своих одеяний.

Прыжок в 1000 лет

Мы отправились в селение Тари, расположенное к северу от Маунт-Хагена. Всю дорогу нас сопровождали рекламные плакаты, повешенные прямо между бамбуковыми хижинами. Был базарный день. Женщины несли продавать бататы, бананы и зеленые лимоны. Мы увидели молодую мать, которая жевала сахарный тростник и при этом кормила грудью молочного поросенка — пережиток тех времен, когда, если надо было выбирать между новорожденными ребенком и поросенком, жертвовали ребенком. Свинья здесь символ благополучия: ее мясо подают в торжественных случаях, а зубы — желанное украшение. Богатство мужчины прежде всего определяется по количеству свиней, а потом уже по числу жен, которых он смог приобрести благодаря своему имуществу. Надо быть крайне осторожным на дорогах — эти четвероногие всюду!
— Если переедете свинью, главное — не останавливайтесь, — советовали нам десятки раз. — Расправа может быть кровавой.

Почти постоянно, как здесь это обычно и бывает, шел дождь. Вечные туманы, грибовидные облака, стиснутые вершинами гор, всюду грязь и цветущие джунгли. Тут ничего не изменилось за долгие тысячелетия. Эти места — затерянные и незаселенные (как тогда думали) джунгли — в 1933 году открыли австралийцы, братья Ли, которые пришли сюда в поисках золота. Каково же было их удивление, когда они нашли орошаемую и хорошо возделанную долину, где жило более миллиона человек. Так мир с удивлением узнал о существовании народа, еще не простившегося с каменным веком. Белые боялись этих первобытных людей. Но все же не приходили в такой ужас, как горцы. Папуасы твердо верили: на землю вернулись души предков. За странную бледность и комичный вид папуасы считали белых богами, пока в один решающий момент не обнаружили, что у белых такие же вполне человеческие признаки, поразительно похожие на папуасские. Эпоха богов т кончилась, начался век колонизаторов. Идиллии не получилось. Папуасы — храбрые воины, защищались и силой своих колдунов, и своих стрел. Но против ружей миссионеров, от которых в этой проданной дьяволу стране не ушла ни одна душа, не устояли.

Тем не менее папуасы быстро учились. За несколько десятков лет этот народ (а вернее, народы — на острове живет 700 этнических групп, и каждая говорит на своем языке) сделал гигантский прыжок, равный нескольким тысячелетиям. И ныне молодая страна опасается, как бы в таком стремительном движении не растерять своеобразия. В наши дни и политики, и многие меланезийские, полинезийские и микронезийские интеллектуалы пытаются найти для этой части света какой-то средний путь, найти компромисс между традицией и модернизацией на западный лад. Но пока речь идет только о стремлении.

Долина Тари была открыта каких-то сорок лет назад! Но местные жители летают на вертолетах (они называют их «миксер Иисуса Христа») и так водят грузовики, будто никогда не делали ничего другого. Конечно, в предпринимательстве здесь пока главное слово за белыми. Но когда в соседней долине нашли золото, миллионерами стали и несколько туземцев. Остальные работают на кофейных плантациях или служат матросами на танкерах.

Как «исправляли» дикарей

На самолете национальной компании «Эйр Нью-Гини» мы летели над Сепиком, самой большой рекой острова. Здесь люди не такие черные, как в горах, одежда у них не такая агрессивно яркая, они не так крепко сбиты. Когда мы проезжали деревни, жители выходили из своих хижин на сваях, выставляли напоказ корзинки, статуэтки, могли спеть за несколько кин невеселую песню. Но сами оставались спокойными, немного сдержанными, скорее всего от безразличия. И не удивительно. Вот уже много лет по реке в деревню приходят толпы исследователей — этнографов, антропологов, социологов, все они страстно стремятся втиснуть туземцев в свои схемы, которые часто способны удовлетворить лишь руководителя их научной работы.

...В краю людей-крокодилов, которые во время кровавого обряда посвящения в мужчины украшают себя татуировкой, изображающей шипы рыб, мы встретили Фрэнсиса. Каждый вечер в доме среди джунглей старик рассказывает интересующимся о своей прошлой жизни воина-людоеда. Фрэнсис не знает, сколько ему лет: семьдесят, восемьдесят? Он прожил тысячу жизней. В его память навсегда запал образ первого белого человека (вообще-то это был японец), которого он увидел. Он вспоминает и то, как ел человека — вместе со всеми воинами своего племени.
— Вкусно?
— Да, — Фрэнсис немногословен.
Из своего единственного путешествия в Австралию во время второй мировой войны он запомнил только огромные дома и машины на дорогах. Его крестили, и ему пришлось отказаться от одной из двух жен, как велит христианский обычай, и пришлось перестать есть людей. Теперь на старости лет он подрабатывает в отеле и живет с удобствами.

Окутанная туманом река привела к гигантскому «жилищу духов», похожему на вырезанный из дерева нос корабля. Сюда, в самое святое место культа, где проходят обряды посвящения в мужчины, женщинам вход воспрещен. Половая сегрегация — основа папуасского общества. Христианство изменило многие привычки, ввело моногамный брак, но духи и мужчины сохранили сдержанность. На берегах Сепика не найдешь ни сигарет, ни кока-колы. Однако именно здесь с появлением первых белых поселенцев зародился культ «карго» (См. очерк Л.Мартынова «Танна-Тоа ждет Арчибальда», «ВС» № 12/77.). Разумеется, папуасы посчитали за великое колдовство, когда белые из живота корабля или самолета доставали несметные сокровища: гребешки, железные ножи, мясо в металлических банках, спички. Способ колдовства был очевиден и прост: чуть-чуть работать и много молиться. Папуасы принялись за дело с похвальным пылом, который не остыл и после войны.

Но и эти иллюзии в конце концов улетучились. Очень многие нам говорили, что жители Папуа веруют в Иисуса Христа, они хорошие христиане и осуждают тех, кто придерживается старых привычек. Часто такие заверения звучали настолько стереотипно, что мурашки пробегали по коже. По-видимому, некоторые миссионеры, особенно адвентисты седьмого дня, а в стране их очень много, развили такую пропаганду, что она сродни «промыванию мозгов». Но кто знает, что творится в глубине девственного леса? До сих пор я вспоминаю шелест тростника, выманивающего крокодилов со дна, и туманы, окутывающие долину...