День великолепной свадьбы

Приглашение на саршоди

…В пятом часу пополудни во двор Ханмамеда въехала легковая машина, из которой вышли двое наших приятелей-белуджей. Не торопясь они направились к теневой стороне дома. Там, на просторном топчане, покрытом узорчатыми коврами, утоляли зеленым чаем жажду хозяин дома Ханмамед-ага, немец Лутц, мой спутник по экспедиции, и я.

— Ас-саламу алейкуму, Ханмамед-ага! Как ваше здоровье, как здоровье ваших домашних?

 

 

Да не истощатся силы ваши! — начал церемонию приветствия Рахман, один из приехавших.
— Ва алейкуму ас-салам, да ниспошлет Аллах благоденствие вам и вашим близким! Да не истощатся и ваши силы! — отвечал Ханмамед-ага, пожимая обоим руки.

Из разговора, последовавшего после обмена приветствиями, мы поняли, что в поселке сегодня празднуют «саршоди» — канун белуджской свадьбы и Рахман просит у Ханмамеда-аги разрешения увезти его гостей, то есть меня и Лутца. «Наконец-то!» — подумал я. Вооружившись фотоаппаратами, мы с радостью двинулись в путь.

Нас несколько удивило, что, выехав из поселка, мы двинулись не по шоссе, соединяющему Йолотань с Туркменкала, а свернули в сторону на еле заметную дорогу, уводящую в пески. Но, пытаясь сохранять чувство собственного достоинства, столь чтимое белуджами, предпочли отказаться от лишних вопросов.

Рахман декламировал стихи собственного сочинения, и перебивать его было бы невежливо. Но он сам, прервав декламацию, как бы невзначай заметил:

— Прежде чем поедем в наше селение, мы покажем вам одно из достижений народного хозяйства нашего района.
Мы не возражали: может быть, таковы обычаи туркменских белуджей.

Достижение народного хозяйства, вскоре показавшееся из-за барханов, в этих бескрайних песках напоминало мираж. Это был огромный насос, при помощи которого вода из реки Мургаб перекачивалась в канал, построенный для орошения хлопковых полей в оазисах.

Поток воды с силой вырывался из громадной трубы, падал и разбивался о бетонированное дно. Пока мы любовались сверкающими брызгами, Рахман перевоплотился. Обернувшись, мы увидели перед собой белуджа-кочевника в традиционном свадебном наряде. Ай, спасибо Рахману! Такая одежда, к сожалению, вышла у белуджей из моды лет тридцать назад. Раньше в свадебный наряд жениха обряжали друзья, предварительно побрив его и выкупав в арыке. Обряд переодевания в новую одежду, сохранившийся и поныне, происходит в день свадьбы и называется «сартрашак» — бритье головы. Только нынешние женихи надевают не широкие рубахи, на которых невесты вышивали в былые времена узоры, а обыкновенный европейский костюм. Да и в мутный арык для совершения ритуального омовения нынешние юноши лезут очень редко и с большой неохотой.

Уклад жизни белуджей Туркмении в наше время очень уж сильно отличается от традиционного. Белуджу-колхознику одежду проще купить в магазине, чем обременять ее изготовлением женщин своей семьи. К тому же в мужской одежде традиции обычно не выдерживаются.

А вот женщины носят только традиционную одежду. Женские рубахи-платья шьют из сатина и из шелка — искусственного или натурального.

Излюбленный цвет — красный. В последние десятилетия, под влиянием современной туркменской моды, вошел в обиход также и зеленый цвет. Передняя часть рубахи-платья, особенно ворот, расшита узорами. Голова белуджской женщины всегда покрыта длинным ситцевым покрывалом, цвет которого может быть — в зависимости от вкуса его хозяйки — от снежно-белого (во время праздника) до зеленого и красного.

В поселок мы приехали только к вечеру, и нам незамедлительно сообщили, что на саршоди мы уже опоздали. Позже мы поняли, что увидеть саршоди нам было практически невозможно, поскольку участвуют в нем близкие подруги и родственницы невесты. Но уж никак не мужчины. Даже если они специально приехали из Германии и Петербурга.

Весь день невеста проводит в отдельном помещении, где для нее подвешивают свадебный полог из тонкой белой ткани — «килла». «Саршоди» по-белуджски значит «мытье головы». В этот день невесту купают, одевают в новую одежду и укладывают ей волосы в прическу, которую носят все замужние женщины. Главный признак замужней матроны — два спускающихся локона, приклеенных в виде завитков к щекам.

Хоть наша попытка прорваться к невесте провалилась, кое-что интересное мы в тот день все-таки увидели. Не успели мы усесться на ковры, как в дом вбежал молодой человек, говоря что-то по-белуджски — так быстро, что мы ничего не могли разобрать. Все вышли вслед за ним на улицу. У порога стояла группа мужчин, один держал в вытянутой руке огромную змею с размозженной выстрелом головой. Таких змей жители белуджских поселков время от времени отлавливают в своих домах.

Гость — дороже отца

Желание посетить белуджские поселения в Туркмении окончательно сформировалось у меня, когда в Петербурге появился Лутц Жехак — сотрудник Берлинского университета, приехавший на стажировку. Нашему творческому союзу с Лутцем способствовали его страстное увлечение этнографией малых народов, непреодолимое влечение к путешествиям, а также прекрасные человеческие качества.

Прочитав и изучив всю имеющуюся литературу о белуджах Туркмении, чтобы быть точным — одну книгу и одну статью, мы занялись подготовкой к предстоящему путешествию. Программа наших работ была разносторонней. Можно сказать, что нас интересовало все: язык, семейный уклад, родоплеменная структура, ведение домашнего хозяйства, обычаи и обряды. Но больше всего мы хотели увидеть белуджскую свадьбу с ее складывавшейся веками обрядностью.

Мне, как лингвисту, интересно было сравнить белуджские и туркменские названия населенных пунктов Марыйской области, где проживают белуджи. Приобретя в магазине карту, я решил уделить некоторое время изучению топонимики края. Но, увы, моей филологической любознательности суждено было остаться неудовлетворенной: даже беглого взгляда на карту Марыйской области хватило для того, чтобы найти на ней не меньше пяти топонимов «Коммунизм», три колхоза «имени Калинина» и, по крайней мере, пять населенных пунктов с названием «Москва».

Так как топонимика края не могла оказать нам существенной помощи при выборе опорного пункта, откуда мы могли бы начать путешествие, решили остановиться на колхозе «имени Куйбышева» Туркменкалинского района — по крайней мере, колхоз с таким названием был в районе всего один!

Но наши мечты могли бы не сбыться, если бы мы не встретились с участниками Проекта гуманитарных экспедиций «Сафир» (Об экспедициях Проекта журнал писал в № 10/89 и № 10/91.), которые согласились финансировать нашу поездку.

...Полуденное солнце нещадно жгло туркменскую землю. На станции Байрам-Али к услугам утомленных дорогой пассажиров оказалось изрядное количество легковых автомобилей, владельцы которых за скромную мзду согласны были доставить нас хоть к самому шайтану. Шайтана мы решили навестить в другой раз. Нас ждали в колхозе имени Куйбышева в доме главы белуджского племени родени Ханмамеда Аллададова, которого о нашем приезде известили заранее.

Улицы поселка в это послеполуденное время были пустынны, если не считать ишаков и нас с Лутцем. Зато первый же встреченный человек оказался сыном Ханмамеда.
— А я вас сразу узнал, — с уверенностью в голосе сказал Лутц, — я вас видел на фотографии в книге.
Карим Аллададов покачал седеющей головой, и лицо его расплылось в добродушной улыбке.

В недоумении, о какой это фотографии идет речь, я уже было собрался задать вопрос, но вдруг вспомнил очаровательного голопузого малыша лет пяти на руках молодого Ханмамеда-аги. Этот снимок, помещенный в книге о белуджах Туркмении, был сделан около тридцати лет назад...'

Почти месяц мы провели под гостеприимным кровом Ханмамеда-аги. Лишь переступив порог белуджского дома, я и Лутц оказались под защитой не только хозяина, но и всего его племени. Куда бы мы ни отправились, например, в гости в другой белуджский дом, нас непременно сопровождал сам Ханмамед-ага или Карим.

Снова и снова я убеждался в том, что обычаи гостеприимства белуджей скотоводов-кочевников на протяжении веков вырабатывались традиционным укладом их жизни. Постоянные переходы на большие расстояния, отсутствие воды, палящий зной и сухой обжигающий ветер — в этих суровых условиях погибает тот, кто незнаком с законами пустыни. Для кочевника законы гостеприимства — главнейшее условие его выживания, его существования. Перед стихией, где таится столько опасностей, все люди равны. Самый бедный кочевник отдаст гостю последнее, но не позволит ему уйти голодным.

Гостю отводится почетное место во время трапезы. Если трапеза происходит в доме — это дальнее место от входа в дом. Если скатерть расстилают на улице, то почетное место определяется удаленностью от «входа» на топчан или ковер.

Почтенный старец, уважаемый мулла Муруд так нам рассказывал:
— Бывают гости и гости. Один — тот, за которым нужно идти, приглашать и приводить в свой дом. Такой гость — твой собственный гость. Другой сам приходит в твой дом, без приглашения. Это гость от Аллаха. Его надо принимать во сто раз почетнее. Ему необходимо оказывать наибольшие почести и делать для него все, что в твоих силах. Услужить гостю — все равно, что отведать сладкого меду. Поэтому говорят, что гость — дороже отца.

В непреложности этой истины мы убеждались каждый день. Я, конечно, и до этого знал: другой народ — другие и нравы. Но весь месяц, проведенный у белуджей, меня не покидало ощущение чего-то нового, совершенно непохожего на мои прежние представления об отношениях между людьми и об образе жизни «простого советского человека».

Мы старались следовать всем традициям наших гостеприимных хозяев и с энтузиазмом приняли предложение уважаемого муллы Муруда, у которого как-то гостили, отправиться в дом Ханмамеда-аги, самым, так сказать, белуджским образом. Лутц, любитель острых впечатлений, уселся на запасное колесо, прикрепленное к коляске сверху, и мы вчетвером (за рулем — сын муллы Муруда, а в коляске — Ханмамед-ага) двинулись в путь.

Сквозь кисею пыли, поднимающейся из-под колес ревущего и чихающего мотоцикла, иногда проступали подгоняемые мальчишками ослики, груженные хворостом, верблюды, гордо смотрящие вдаль и что-то вечно жующие. «Какая экзотика!» — подумал я и взглянул на Лутца, ожидая прочесть в его глазах такие же мысли. Но поза его не способствовала приливу романтических чувств, и по выражению его лица я понял, что у Лутца свои соображения на этот счет.

Голорукий богатырь

Много времени мы проводили в беседах с Ханмамедом-агой, который оказался человеком большой начитанности, хорошо знающим фольклор и обычаи своего народа. Однажды мы услышали от него такой рассказ.

...Как-то раз эмир Хамза пошел с приближенными купаться. А в это время прилетели феи и опустились на землю на берегу реки. Попался на глаза главной из них эмир Хамза, она влюбилась в него и сказала ему: «Я полюбила тебя, возьми меня замуж». Увидел эмир Хамза фею и тоже влюбился в нее, взял ее в жены. Много времени прошло, родился у них сын.

Выросши, он часто ходил в горы на охоту. Был сильным и ловким. Однажды охотился он в горах, бродил в поисках добычи и увидел, как бьются два войска. Взобрался на высокую вершину и стал наблюдать за битвой, а сам подумал: «Кто окажется слабее, тому и помогу».

Долго дрались противники. Наконец ослабела одна сторона. Закинул сын эмира долгие и широкие рукава своей рубахи выше плеч за спину, взял саблю и вступил в битву — помог обессилевшим. Половину войска, одерживавшего верх, сам уничтожил, а вторая половина бежала с поля боя.

Войско, которому помог юноша, было войском Мухаммада-пророка. Увидел Мухаммад-пророк, как сражался юноша, и сказал: «Молодец этот, с голыми руками и плечами, какой сильный и ловкий!» И пошла всюду добрая молва о богатырском подвиге «барлуча», как назвал юношу пророк. Это слово по-белуджски означает «с голыми до плеч руками».

И множились потомки этого богатыря-барлуча. Затем их всех люди стали называть потомками барлуча. Потом и народ стали называть барлучами. Позже это название стало звучать «балоч» или «белуджи».

Можно сомневаться в достоверности этого сказания, но его суть для каждого белуджа заключается в том, что, кем бы он ни был, к какому бы племени ни принадлежал, в его родословной есть далекий предок — прародитель всего народа. Вера в общего родоначальника объединяет всех его потомков, равных друг перед другом по происхождению, но в то же время свободных и независимых от окружающего их мира.

С давних времен белуджи населяют обширные пустынные районы Пакистана, Ирана и Афганистана. Сведения об этом воинственном кочевом народе можно встретить в знаменитой поэме Фирдоуси «Шахнаме», относящейся к X веку.

Белуджи появились на территории Средней Азии не очень давно, в конце прошлого — начале нынешнего столетия. Они бежали от разразившегося в те времена в Афганистане голода. И еще — от кровной мести, очень распространенной среди белуджских племен.

В Средней Азии белуджи живут в долине реки Мургаб в нескольких районах Марыйской области — Иолотанском, Куйбышевском, Байрам-Алийском и Туркменкалинском. Придя на земли Туркмении, белуджи продолжали вести полукочевой образ жизни, занимаясь в основном скотоводством. Переселение белуджей не прекратилось и после революции, наибольшее их число переселилось в Туркмению прямо из Афганистана и через Иран в период с 1923 по 1928 год.

В это время в Туркмении были созданы комиссии по устройству и оказанию помощи белуджам: начался сложный процесс перевода кочевников-скотоводов на оседлость. Но белуджи, бросая раздаваемые государством под хлопок и пшеницу земли, двигались дальше в поисках пастбищ для своего скота. Архивы Туркмении хранят документы о том, как белуджей в товарных вагонах насильно вывозили на земли, пригодные для обработки.

Суровому, но независимому, складывавшемуся на протяжении веков кочевому укладу жизни белуджей был положен конец в 1929 году специальным постановлением Народного комиссариата ТССР, согласно которому им запрещалось кочевать из района в район. Потом белуджей объединили в национальные и смешанные колхозы, занимающиеся преимущественно хлопководством.

Мне было интересно среди белуджей. По роду своих занятий я имею дело с различными языками иранской группы и неоднократно убеждался в том, что язык белуджей уникален по своей структуре. Родственный современному персидскому, таджикскому и другим иранским языкам, белуджский язык в области фонетики и грамматики сохраняет черты очень древней стадии развития языков этой группы.

Зарубежные белуджи, живущие в Пакистане и Афганистане, имеют свою письменность, созданную в середине XX века на основе арабской графики. Была своя письменность, созданная в начале 30-х годов на основе латинского алфавита, и у белуджей Туркмении. К сожалению, она просуществовала совсем недолго — до 1936 года. В то время властями было принято решение упразднить обучение на белуджском языке.

Народ постепенно забывает свой язык. Язык молодежи уже сейчас представляет собой некое арго, включающее лексические элементы белуджского, туркменского и русского языков.

Но народная память сохранила до наших дней удивительный фольклор: в основном эпические поэмы, сказки и лико. Лико — это двустишия, обычно любовного содержания. Объединенные общим размером и мелодией, исполняемые под аккомпанемент су-роза. Ничего похожего не встречается в фольклоре зарубежных белуджей.

Проза и мысли о всевышнем

Летом вся жизнь большой белуджской семьи проходит во дворе, под открытым небом. Там же, в тени, стоит топчан — невысокий деревянный помост со спинками с двух сторон. Топчаны бывают разных размеров, но даже на самом маленьком из них свободно могут разместиться за трапезой десять человек. В обеденное время, как правило, в доме Ханмамеда-аги накрывали два «стола», один из которых — для хозяина дома, его старшего сына и гостей. Поверх топчана, на большом ковре, расстилали скатерть, вокруг нее и садились на небольшие тонкие матрасы. Скатерть начинали накрывать с правой стороны. Вновь пришедшие гости здороваются с присутствующими также с правой стороны: многие народы, исповедующие ислам, верят, что левая рука человека находится во власти шайтана.

Любая трапеза начиналась с зеленого чая со сластями. Главное блюдо — «атукк» — густой мясной бульон, заправленный специями, который подают с большими кусками вареного мяса. Хлеб белуджи едят только собственного приготовления, испеченный в тандуре — конусообразной глиняной печи с отверстием наверху. Через это отверстие большую лепешку с помощью специальной рукавицы припечатывают к стенкам тандура. Постройка тандура и выпечка хлеба — две из весьма многочисленных исключительно женских обязанностей в белуджской семье.

В языке белуджей Туркмении сохранилось сочетание слов «тапаген нан» — то есть хлеб, выпеченный на «тапаге». Тапаг — это плоский обточенный камень, на котором в наши дни зарубежные белуджи-кочевники пекут хлеб. Старики еще помнят, как сначала тапаг раскаляли на тлеющих углях, затем на него выкладывали тонко раскатанное тесто.

По окончании трапезы начиналась коллективная молитва. Обычно ее читает старший из присутствующих или мулла. Сигналом к началу молитвы служит смена позы: во время еды белуджи сидят в позе «чар-зану» — по-турецки, скрестив ноги; для возношения благодарения Богу уместна более сдержанная, воплощающая смирение поза «ду-зану» — на коленях, поджав под себя ноги.

Молитву начинают только тогда, когда насытятся все гости. Если хотя бы один из гостей не насытился, то вместе с ним продолжает есть и хозяин дома, как бы сыт он ни был. Но, как известно, аппетит у всех разный. Однажды — я сам тому свидетель — на топчане, уставленном яствами, собралось довольно многочисленное общество. Покончив с едой, все присутствующие приготовились вознести хвалу Аллаху, но в наступившем молчании продолжало раздаваться чавканье, свидетельствующее о том, что по крайней мере двое были еще далеки от мыслей о Всевышнем (одним, естественно, был хозяин). Когда общее нетерпение достигло апогея, произошел такой диалог:
— Послушай, как ты при твоем аппетите еще не стал нищим? — спросил хозяин.
— А я хотел, чтобы ты хоть раз у себя дома досыта наелся! — отвечал гость.

Воздавая должное кулинарным способностям белуджских женщин и наблюдая за тем, как постепенно сокращается поголовье мелкого рогатого скота Ханмамеда-аги, я все-таки надеялся увидеть белуджскую свадьбу. И надеждам суждено было сбыться. Вернемся в тот день, когда нас с Лутцем пригласили на саршоди.

Пора свадеб наступает во время затишья полевых работ — между обработкой посевов хлопка и до созревания хлопчатника, то есть с середины июля и до начала сентября. Пока же мне приходилось довольствоваться увлекательными и подробными рассказами Ханмамеда-аги.

Свадьбе предшествует несколько праздников, первый из которых — «касиди» — сватовство, происходящее в доме невесты в тайне от жителей поселка. Затем, дней через четыре-пять, следует «ширинхори» — угощение сластями. В день ширинхори в доме родителей невесты собираются уважаемые, авторитетные люди и со стороны невесты, и со стороны жениха. Для угощения гостей режут скот и выпекают свежий хлеб. После трапезы происходят оглашение помолвки, коллективная молитва и поздравления. Как раз в тот момент начинается само ширинхори: мать жениха раздает присутствующим сласти, приготовленные для этой цели заранее.

Во время ширинхори определяется выкуп за невесту — «лабб». Его прежде отдавали скотом, теперь — деньгами.

Лабб выплачивают во время следующего праздника, который называется «санг». На него приглашают родственников, друзей и знакомых с обеих сторон. Угощение готовят родители невесты. Санг — преимущественно женский праздник, и собираются на нем женщины. Однако в последние годы санг не устраивают; уж больно велики расходы. Выкуп за невесту передают спустя некоторое время после ширинхори.

Кстати. Широко распространена точка зрения, что лабб-калым — это позорный пережиток прошлого и унизителен для женщины не менее, чем паранджа. У меня это утверждение всегда вызывало сомнения. И при более внимательном рассмотрении оказалось, что «постыдный» обряд выкупа невесты таковым вовсе не является. Этот обычай, уходящий своими корнями в глубь веков, существует у многих народов Востока и представляет собой необходимый элемент их культуры. Выкуп, выплачиваемый за невесту — чисто символическое действо обмена между родами. И в то же время — важнейший источник средств, на которые только и устроишь такое пышное торжество, как свадьба. А также — основа благосостояния будущей семьи.

В кодексе чести белуджей, своде неписаных законов, щедрость стоит в ряду с такими понятиями, как мужество, честность, доблесть, почитание старших. Щедрый человек предстает храбрецом, идущим на жертвы.

Свадьба, как и другие крупные праздники белуджей, — важнейшее средство общения людей друг с другом, без которого не может существовать ни одно общество. Белуджи ходят в гости не в одиночку и даже не вдвоем. Принять гостей — значит накормить, по меньшей мере, пятьдесят человек.

Свадьбы — самый крупный праздник, на него могут прийти буквально все жители поселка, уверенные в том, что им не придется вернуться домой голодными.

Кроме расходов на свадьбу и на предшествующие ей праздники, родственники невесты тратятся и на приданое: они обязаны дать за невестой все необходимое для жизни с будущим мужем: ковры, холодильник, телевизор, одеяла и прочее. Если подбить баланс, усомнишься в том, что родня невесты, получая выкуп, заключает выгодную сделку.

Во всяком случае, мне кажется, предоставим самим белуджам судить о том, что такое обряд выкупа невесты — вредный «пережиток патриархальной старины» или что-то иное.

— После уплаты выкупа, — говорил Ханмамед-ага, — договариваются о дне свадьбы. Накануне свадьбы празднуют саршоди. Следующий день называется «арос» — день свадьбы. В этот день в доме родителей невесты собираются гости, угощаются, молодежь танцует, звучит музыка. Раньше музыкантами на свадьбе были только белуджи из племени лори, которые играли на национальных музыкальных инструментах. В последнее время музыканты на свадьбах играют на электроинструментах. Они поют песни на персидском, туркменском и белуджском языках.

Те сведения, которые я ранее встречал о племени лори в научной литературе, чрезвычайно скудны. Лори ведут замкнутый образ жизни. Они не заключают браков вне своего племени. Некоторые ученые полагают, что лори — вообще не племя, а каста внутри белуджского общества. Лори, в отличие от остальных белуджей, никогда не занимались ни скотоводством, ни земледелием. Традиционным их занятием, помимо игры на музыкальных инструментах, всегда было кузнечное дело.

...На другой день после нашего не совсем удачного посещения саршоди нас пригласили на арос.

На открытом пространстве возле дома одного из близких родственников невесты был натянут большой брезентовый тент, который скрывал от палящих лучей солнца музыкантов и танцующих. Рядом на коврах в тени деревьев разместились гости. У белуджей не принято приходить на свадьбу без приглашения, но тем не менее гостей собирается полторы-две тысячи человек: приглашают всех родственников и соседей.

Самые почтенные из гостей — старики и священнослужители — расселись на коврах отдельно от остальных.

Всю первую половину дня играла громкая музыка, молодежь танцевала, а старики вели между собой неторопливые беседы о прежних временах, о благочестии, сокрушались о нынешних нравах. Позади дома в трех огромных котлах все время что-то кипело, от них к гостям тянулся живой конвейер: десятки рук передавали тарелки и блюда с мясом, атукком, овощами. Скатерти ни на минуту не оставались пустыми.

Громче заиграли музыканты, и начался «латт-гвази» — танец с палками, который предваряет начало ритуала «сартрашак». Этот танец — мужской, но, когда он только начинается, его могут танцевать и женщины. Танцующие стали в круг. В обеих руках все держали по палке. И пошли по кругу, в такт музыке обмениваясь ударами со своими соседями справа и слева. Постепенно ритм ускорялся, и вскоре уже хоровод вращался как вихрь. Женщины вернулись на места. С необычайной ловкостью танцоры вращались по кругу и вокруг себя, парируя при этом удары соседей. Уставшие покидали круг.

В конце концов на площадке остались двое самых выносливых и ловких мужчин, которые, то припадая на колени, то крутясь вокруг себя, успевали в такт бешеному ритму отбить и одновременно нанести удар. По сообщению местного радио, температура в тени в этот день была плюс 48°...

Вскоре после этого танца мы увидели, как двое мужчин вынесли из дома на своих плечах жениха, который в течение всего торжества был сокрыт от глаз гостей. За женихом следовала процессия из мужчин, женщин, одетых в яркие праздничные наряды, и детей. Рядом с женихом, возвышающимся над процессией, можно было видеть высоко поднятое лезвие обнаженного кинжала. Кинжал должен был отгонять злых духов. Девушки и юноши щедро обрызгивали все шествие одеколоном. Родимый запах напомнил мне, что продукция питерского парфюмерного комбината «Северное сияние» пользуется спросом не только в северных широтах, но и в каракумских оазисах.

Пройдя метров двести, процессия остановилась, жениха опустили на землю. Сразу же несколько мужчин плотным кольцом обступили его. Раздавшийся ружейный выстрел оповестил всю округу о том, что началось ритуальное переодевание жениха. Сидящая в своем шатре невеста не могла не услышать выстрела.

Некоторое время спустя одетого в новые одежды жениха снова подняли на плечи. С музыкой — в основном под бой барабана — песнями и танцами жениха поднесли к специальному шатру, в центре которого была установлена тахта, уложенная красивыми валиками и подушками, шитыми золотом. Танцующая процессия в несколько раз обошла тахту, после чего на нее торжественно был усажен жених, причем танец вокруг тахты не прекращался.

После вечернего намаза группа почтенных старцев отделилась от гостей и перешла на противоположную сторону дома, где заранее были разостланы ковры. Через некоторое время из соседнего поселка был доставлен суроз — смычковый инструмент. На середину ковра вышли два старика, один из которых взял в руки суроз и, усевшись по-турецки, заиграл. Другой старец, которому на вид было лет девяносто, по-видимому, намеревался петь.

Звали его Нурмамад-ага, одет он был в традиционную белуджскую одежду, на голове — белая чалма. Шаркающей походкой, еле передвигая ноги, он словно тень прошел на отведенное ему место. Казалось неправдоподобным, что этот согбенный старец, передвигающийся с помощью клюки, сможет развлечь гостей своим пением. Но, как только зазвучала мелодия, Нурмамад-ага моментально преобразился: в его глазах засверкали искорки молодости, а голос оказался звучным и сильным.

Три свидетеля

Свадьба закончилась обрядом бракосочетания, который происходил после полуночи в присутствии муллы, трех свидетелей и поверенного невесты. Этот обряд совершается по мусульманским законам, ритуальные фразы произносят по-персидски, стихи из Корана читают по-арабски. Происходит все это следующим образом.

Незадолго до полуночи с разрешения родителей невесты к ней посылают трех свидетелей. Им девушка называет и трижды повторяет имя своего поверенного-вакиля. Ему девушка доверяет вести переговоры о ее браке и о сумме, оговариваемой при совершении обряда бракосочетания, которую муж обязан будет выплатить жене в случае развода.

После того как каждый из трех свидетелей услышит от девушки имя ее вакиля, они отправляются к группе родственников-мужчин, собравшихся вокруг жениха, возле которого уже сидит мулла. Свидетели подходят по одному, каждый из них останавливается перед муллой в почтительной позе, сложив руки на груди, и произносит приветствие.

Между первым свидетелем и муллой происходит ритуальный диалог на персидском языке, во время которого мулле сообщается имя вакиля девушки. Точно такой же диалог происходит между муллой и вторым свидетелем. Третий свидетель называет мулле сумму. После этого мулла еще раз оговаривает сумму с вакилем девушки и с женихом и спрашивает у него согласия на женитьбу. Готов ли ты выплатить установленную сумму в случае развода?

Мулла три раза повторяет этот вопрос и каждый раз после утвердительного ответа жениха читает молитву по-арабски, а затем длинную заключительную молитву. После этого мулла желает юноше счастливой семейной жизни и семейного согласия. Присутствующие при обряде бракосочетания тоже (поздравляют жениха.

Затем началось чаепитие! и по окончании его мы все хлопали в ладоши и поздравляли новобрачного.
И друг друга.

...Настал день отъезда. Когда все вещи были уже упакованы и мы были готовы отправиться в путь, дверь широко распахнулась, и в комнату вошли Ханмамед-ага вместе со своими двумя сыновьями и человек пять белуджей. После традиционного приветствия нас пригласили в гости. Хотя до вылета самолета оставалось всего три часа, отказываться было бесполезно. Нас чуть ли не под руки вывели на улицу, затолкали в машину и в сопровождении эскорта из трех-четырех автомобилей торжественно увезли.

Когда мы попробовали около шести разных блюд, до вылета самолета из города Мары оставалось полтора часа. В этот момент появился дававший распоряжения во дворе хозяин дома, окинул взглядом скатерти, разостланные на коврах, и сказал:
— Через десять минут я подам кушанье, ради которого, вас пригласил.

Остальные присутствующие — их было человек двадцать пять — одновременно принялись нас убеждать, что не стоит обижать хозяина столь ранним уходом.

Ровно через полчаса мы уже сидели в машине, Нам предстояло преодолеть расстояние в шестьдесят километров по частично заасфальтированной дороге, вьющейся среди песков. Лишь только мы выехали на «прямую» трассу, соединяющую Иолотань с городом Мары, и водитель успел набрать изрядную скорость, Ханмамед-ага сложил руки в виде раскрытой книги и стал шептать молитву, прося у Аллаха благополучного исхода нашей поездки. К нашему ужасу, шофер, оторвав руки от руля, также принялся усиленно молиться.

Это был один из тех моментов, когда действительно начинаешь верить в присутствие высших сил...