Где замедляется время

Иорданцы не очень избалованы вниманием западных туристов, и поэтому здесь можно еще встретить арабское гостеприимство и доброжелательность в чистом виде, без задней мысли, без поиска выгоды. Если вам говорят: «Добро пожаловать», то наверняка не скажут в следующую же секунду: «Купи папирус!», как, к примеру, в Египте, где вытягивание денег из иностранцев за последние сто лет развилось в национальную страсть. Не слышно криков: «Бакшиш!», как только ты вытаскиваешь камеру. Если иорданец не хочет фотографироваться, он это скажет прямо, и никакие подачки его мнения не изменят. И когда мы собирались на съемки фильма о бедуинах Южной Иордании, многие знатоки говорили, что они чужих не жалуют и сниматься не любят.

 

 

Некоторые даже предлагали заключить пари, что бедуинских женщин в фильме не будет. Мы старались в споры не вступать и тайно возлагали надежды на двух удивительных женщин, которые должны были открыть нам двери в мир бедуинов.

Элеонора и Айлин

Эти женщины — американский врач Элеонора Солтер и австралийская медсестра Айлин Колман. Сорок лет назад они приехали в Иорданию, чтобы лечить бедуинов от туберкулеза, очень здесь распространенного. Они создали небольшую клинику на юге страны и оттуда путешествовали по всей Иордании, спасая людей. Позже они смогли открыть госпиталь в Акабе, но сами остались жить в своей клинике, высоко на горе, откуда открывается захватывающий дух вид на Моисееву долину — Вади Муса, а в ясные дни виден даже Израиль. Элеоноре восемьдесят лет, Айлин — шестьдесят восемь, но, несмотря на это, они все так же регулярно садятся в белый джип и выезжают в пустыню, осматривать своих пациентов. Их знают все — от простого кочевника до членов королевской семьи. И везде принимают как родных.

Дома у Элеоноры и Айлин мы нашли гостью восемнадцати месяцев от роду, в розовом комбинезоне и с постоянным выражением счастья на лице. Крошка Амал и ее сестра-близнец родились в пустыне, но Амал была слишком слаба, чтобы перенести зиму. В таких случаях бедуинской матери не остается ничего другого, как отдать все силы на воспитание более здорового ребенка; слабый же обречен. Такая судьба ожидала и Амал, если бы не миссионерки, которые забрали ее к себе. На время.

Следующий день должен был стать для Амал знаменательным — она возвращалась домой. Но ее дом сначала надо было найти. После долгих поисков мы нашли недавно оставленную стоянку.
— Все в порядке, — успокоила нас Айлин, — далеко уйти они не могли.

И действительно, еще минут через десять мы увидели палатку, разбитую у подножия скалы из красного песчаника. Навстречу нам бежала толпа мальчишек — братьев Амал. На руках у одного из них, Ибрахима, была ее чумазая копия — сестра-близнец. Восторгу семейства не было предела, нас пригласили в «дом из волос» — палатку, плотно сотканную из козлиной шерсти. Палатка перегорожена пологами на три части: для овец, женщин и мужчин. В женской части уже горел костер: готовили «менсеф» — традиционный обед кочевников — рис со специями и козьим или овечьим мясом.

Элеонора наскоро проинструктировала нас, непривычных: обед может выглядеть не очень аппетитно, но есть надо обязательно — иначе хозяева обидятся. Нас, впрочем, долго уговаривать не пришлось: если бы не хруст песка на зубах и не торчащий из середины блюда козлиный череп с остатками шерсти, я бы даже включил их палатку в путеводитель, в раздел «Рекомендуемые рестораны». Хозяева очень удивились, узнав, что мы ни разу не пробовали менсеф. Разговор зашел о гостеприимстве бедуинов; по традиции, путники могут найти пристанище в любой семье, им отдадут все самое лучшее и в течение трех дней никто не задаст ни одного вопроса.

После обеда все занялись своими делами. Мать семейства, Нура, кормила грудью очередного младенца, другие женщины поили овец и коз, а я тщетно пытался вернуть свои солнечные очки, которые Ибрахим попросил на минутку, только примерить. После длительного спора я махнул рукой, и Ибрахим стал их обладателем.

Вот так, по мелочам, наступает цивилизация. Кочевые племена жили в этих местах тысячелетиями. Каждый год они проходят сотни километров в поисках новых пастбищ для скота, но многие теперь предпочитают перевозить свои палатки на грузовиках, а не навьючивать на верблюдов. Верблюды — предмет гордости бедуинов — конечно, в семье остаются. Все больше людей оседает в городах и поселках: там есть хоть фельдшер, да и детей надо учить. Сейчас в Иордании осталось около сорока тысяч бедуинов, и их становится все меньше.

— Очень жаль, — говорит Айлин, — но через пару поколений настоящих бедуинов будет нелегко найти. Очень жаль.

Вади Рум — долина Луны

Вади Рум — одна из наиболее посещаемых туристами долин Иордании. Впрочем, немногие проводят здесь больше одного дня — гостиницы нет даже в проекте, а платить немалые деньги за ночь в продуваемой ветром палатке, да еще в январе, захочет не каждый. Большинство ограничивается трехчасовой поездкой по долине на верблюдах, ослах или допотопных джипах — большой разницы между ними нет, трясет одинаково. Трех часов вполне хватает, чтобы приобщиться к истории, — именно в этих местах английский офицер Томас Эдвард Лоуренс собирал племена бедуинов на борьбу с турками, здесь стоят «Семь Столпов Мудрости» — красная скала, давшая название его знаменитой книге, развалины его дома. Именно здесь в 1969 году снимали фильм «Лоуренс Аравийский», ставший классикой мирового кинематографа.

Собственно Рум — поселок из одной с половиной улицы и старой крепости — находится при въезде в долину. В крепости расквартирован отряд бедуинской полиции, ради которого мы и приехали в Рум. Предварительные переговоры о съемках их работы велись неделями, и в конце концов из самого Аммана был прислан капитан полиции для координации, поэтому мы с легким сердцем направились к полицейскому участку. Но нас остановил Мохаммед, наш гид.

— Подождите, пока стемнеет, — сказал он.
Конец января — самый разгар Рамадана, когда мусульмане не могут есть до захода солнца, а голодный полицейский — несговорчивый полицейский. Мохаммед был прав.

Через пару часов, когда мы пришли в крепость, весь отряд находился в благостном послеобеденном расположении духа. Нас усадили у костра, выдали по чашке сладкого чая, и важный полковник прочел нам краткую лекцию об истории и задачах бедуинской полиции. Задача, собственно, у нее одна — ловить контрабандистов, перевозящих по пустыне из Саудовской Аравии наркотики, овец и даже холодильники. Сделать фильм об охоте за контрабандистами в пустыне было очень заманчиво. Но неожиданно наше стремление наткнулось на непреодолимое препятствие: полковник утверждал, что сейчас для контрабанды — не сезон, нарушителей можно поджидать неделями, да и ловят они их по ночам, что для видеосъемок не самое удобное время.

Мы приуныли, но не зря ходят легенды о гостеприимстве бедуинов! Не желая огорчать гостей из далекой страны (а возможно, чтобы не опростоволоситься перед столичным капитаном из министерства), полковник предложил... нанять контрабандиста на день и поймать его по всем правилам перед телекамерой. Мы переглянулись: это было не совсем по законам телевидения. Сознаюсь: иногда приходится что-то подстраивать, но не до такой же степени! Но полковник уже загорелся идеей. Других шансов у нас не было. На этом и расстались.

На следующее утро нам представил и «контрабандиста». Абу Хуссейн, сухопарый невысокий бедуин лет сорока, кочевал по пустыне всю жизнь, но год назад решил обосноваться в поселке — времена меняются, детям надо ходить в школу. Оседлая жизнь его не изменила — каменных домов не признает, живет в своей палатке и все так же держит овей и верблюдов. Для съемок он выбрал своего любимого верблюда по имени Молния.

— А он быстро бегает? — спросил я.
— Полетит быстрее молнии, — заверил Абу Хуссейн, с достоинством принимая гонорар.

Мы загрузили аппаратуру в полицейский джип и в сопровождении офицеров, одетых по полной полицейско-бедуинской форме — долгополая рубаха-дишдаш защитного цвета, кинжал на поясе, арабский платок на голове и винтовка, — отправились в долину. За нами потянулся караван верблюдов: Абу Хуссейн на Молнии и другие участники операции.

Как только камера была установлена и полковник дал сигнал к началу, события вышли из-под нашего контроля. Странное ощущение — будто бы я попал в арабский вестерн (а скорее истерн), если бы существовал такой киножанр.

После сигнала полковника все стихло, и минутой позже в ущелье показался верблюд, погоняемый Абу Хуссейном. На обоих боках у верблюда навьючены мешки с «контрабандой», и, кажется, он еле плетется под их тяжестью. Но вот он выезжает из ущелья, и из засады к нему бросаются двое пеших полицейских, крича и паля в воздух из ружей. Молния, видимо, не ожидал такого приема и пустился в галоп. Два полицейских на верблюдах — за ним. Абу Хуссейн был прав — его любимец брал верх над стражами границы, и мы искренне подумали — уйдет! Но мы недооценили полковника—в следующий момент из-за ближайшего холма появились три джипа с установленными на крыше пулеметами, «преступник» был задержан и связан, «контрабанда» — конфискована, и вся процессия направилась обратно в поселок. Нашему восхищению не было предела. Полковник светился от гордости — его люди сработали отлично. На этом сюрпризы не закончились. В крепости для нас был подготовлен смотр войск. Верблюды в боевых попонах смирно сидели в ряд, и около каждого из них навытяжку стоял полицейский-погонщик. Кульминацией дня должна была стать наша прогулка верхом. Я засомневался: честно сказать, я с опаской отношусь ко всем животным, даже гораздо менее экзотическим. Но Мохаммед, мудрый гид, дал понять, что хозяев обижать нельзя, да и часто ли выпадает возможность проехаться на полицейском верблюде? Мохаммед был прав.

Петра — Красная Скала

Еще одна ночь в палатках грозила нам либо воспалением легких, либо разорением, и мы решили не рисковать и в тот же вечер ехать дальше — в Петру.

Наверное, уже сотни путешественников, исследователей и писателей старались по-своему передать неповторимость Петры. Ее называли городом красным, как роза, и древним, как время, городом мертвых, розовым городом пустыни; говорили, что разноцветный камень ее построек сродни радуге, но, пожалуй, никто так и не сможет объяснить, что заставляет каждого пришедшего сюда останавливаться в благоговении при виде величественных храмов, высеченных в красных скалах.

В 1812 году швейцарский путешественник Буркхардт первым из европейцев посетил Петру. Он слышал предания о таинственном городе, затерянном в горах, и во время своей экспедиции по Аравийской пустыне выдал себя за мусульманина, желающего принести жертву на могиле пророка Аарона, погребенного там. В конце узкого и извилистого ущелья Сик его взору предстала легендарная столица набатейских племен, правивших южной Иорданией еще в VII веке до Рождества Христова.

Про набатеев известно немного: они были кочевниками и осели в Петре исключительно из-за ее географического положения. Через долину Петры проходили важнейшие караванные пути, соединяющие Китай, Индию и Аравию с Египтом и Средиземноморьем, воды было вдоволь, а непроходимые скалы защищали город от набегов врагов. К I веку нашей эры богатство Петры возбудило зависть Рима, и Набатейское царство стало частью Римской империи. Римляне принесли архитектурные нововведения, но не процветание: караваны пошли другими путями, и Петра стала терять свое влияние.

Позже, в VI веке, Петра стала частью христианской Византии, но из-за частых землетрясений люди стали покидать город. Последние постройки относятся к XII веку, ко времени Крестовых походов, но в дальнейшем лишь местные бедуины жили в многочисленных пещерах, храмах и мавзолеях из розового камня. Весь остальной мир про Петру забыл.

Сейчас не нужно повторять уловки Буркхардта, чтобы попасть в Петру, — достаточно поехать за любым туристским автобусом. В 1984 году иорданские власти выселили живших в пещерах бедуинов, и Петра стала главной достопримечательностью страны. Нормализация отношений с Израилем открыла дорогу в Петру для туристов со всего света, лечащихся на израильском берегу Мертвого моря и отдыхающих в Эйлате, — еще три года назад израильская виза закрывала дорогу в Иорданию.

Выселенные бедуины тоже не в обиде. Они быстро смекнули, что туристы могут приносить не меньше прибыли, чем козы, и заставили «Легенду из розового камня» своими лотками с сувенирами. Ковры, ножи, открытки «Привет из Петры», украшения, одежда, бутылочки с цветным песком, «настоящий бедуинский» чай из дикого шалфея, поездки на ослах и верблюдах — одним словом, вся лубочная аравийская экзотика имеется здесь в изобилии. Есть даже живой верблюд, пьющий кока-колу прямо из бутылки.

— Он еще и курить умеет, — похвастался хозяин. — Но только не в Рамадан.
Продавцы расхваливают свой товар на всех языках.
— Эти украшения настоящие? — спросил я у продавца старинного серебра.
— Да нет, подделки, конечно, — ответил он по-английски с чистейшим бирмингемским акцентом и широко улыбнулся, довольный произведенным эффектом.
Я рассказал мудрому гиду Мохаммеду о встрече с «бирмингемцем», и он нисколько не удивился.
— У туристов научился, — объяснил мне он. — Здесь есть еще один парень, так он выучил английский по передачам Би-би-си. Послушать его — чистый диктор, но иногда вдруг начинает шипеть и посвистывать — помехи, наверное...

Кому-нибудь другому я бы не поверил, но только не всегда правому Мохаммеду. Он знает все, по крайней мере, в своей стране. Да и не только. Семнадцать лет он кочевал по пустыне со своей семьей, потом решил попытать счастья в Америке. Прожил там несколько лет, женился, но жизнь в чужой стране не задалась, и он решил вернуться на родину. Здесь он стал первоклассным гидом и может провести вас по пустыне от Аммана до Акабы, но его любимым местом остается Петра.
— Приходишь сюда, — говорит Мохаммед, — и время замедляется.
Мы стояли высоко на горе, туристы, продавцы и верблюды казались мелкими и незначительными в сравнении с красными скалами.
Мохаммед снова был прав.