Маски Неаполя

Опять не повезло. По небу тянутся рваные тучи, роняя противный мелкий дождик. В третий раз приезжаю в Неаполь, и в третий раз солнечный — по определению всех путеводителей и рекламных проспектов — город напускает на себя пасмурный вид. Ладно, промокну так промокну. Очень уж хочется перелицевать в памяти тягостное впечатление, оставшееся от Неаполя осени 1980 года.

 

 

Палатки на улицах

Тогда тоже лил дождь. Холодный воздух сквозил через приоткрытое окно, выстуживая машину.

Накануне в Медзоджорно — «Полуденной стране», как называют итальянцы юг страны,— произошло страшное землетрясение. Две области, Кампания и Базиликата, подверглись сильному разрушению. Пострадал и Неаполь — административный центр Кампании, самый населенный город юга страны. В выпусках последних известий телевидение показывало руины, плачущих детей и старух; люди, потерявшие родных и кров, рассказывали о своем горе.

Мы недолго мчались под проливным дождем к Неаполю по скоростному шоссе, носящему имя «автострады Солнца». Автомобильным пробкам в Неаполе мог бы позавидовать даже Рим. И мы застряли, стиснутые разноцветными металлическими коробками, оглушаемые отчаянно гудевшими соседями по затору. Еле-еле вырвавшись из автомобильного плена, петляя по узеньким проулкам, то круто уходящим вниз, то взмывающим к небу, выскочили на какую-то площадь.

— Как проехать в центр? — спрашиваем чуть не в один голос с коллегой Николаем Тетериным у регулировщика в белой каске, который задумчиво взирает на стада машин, В его глазах обреченность: все равно с потоками не справиться...

— Что вы сказали? — переспросил он. Неаполитанский выговор—звонкий, немного тягучий.— В центр?.. Центр большой.

— Ну, где находятся местные власти. Префектура, муниципалитет...

— Э-э, синьоры. Вы не туда заехали. Вам бы налево свернуть, во-он на том перекрестке, а потом,— и он начинает бесконечно долгий рассказ о поворотах и улицах с односторонним движением.

— Послушайте, нам нужно попасть на пресс-конференцию. Мы хотим узнать о землетрясении...

— Землетрясение? Это можно.— Регулировщик, будто радуясь, что нашел себе дело, останавливает встречный поток... и садится в нашу машину.— Поехали, покажу!..

— А как же перекресток?

— А-а! —экспансивно машет он рукой, расстегивает ремешок и снимает белую каску.— Чтоб они все провалились! Я имею право передохнуть или нет?!

Так мы встретились с первым неаполитанцем.

...Пресс-конференция заканчивалась. Хмурый полковник, представитель местных военных властей, отбивался от вопросов журналистов. Итальянская печать, рассказывая о положении в зоне землетрясения, сообщала о непростительных просчетах, опозданиях и ошибках в оказании помощи, о бессмысленной суете чиновников, заботившихся прежде всего о своем престиже, о равнодушии власть имущих, о злоупотреблениях и аферах мошенников, наживавшихся на страданиях обездоленных.

Из ответов полковника вырисовывалась безрадостная картина. Многие села и городки отрезаны от внешнего мира. До иных селений не добраться даже по воздуху: густой туман, видимость — ноль. Чем кормить пострадавших? Во что одеть? Как согреть? Где им жить? Каковы истинные масштабы разрушений? Представитель военной администрации разводил руками.

— А сколько погибших?

— Тысячи. Развалины домов еще разбирают.

— Скажите, а в провинцию можно проехать?

— Попробуйте. Но многие дороги разбиты. Там даже армейские грузовики вязнут в грязи. Видите, какая погода?

Дождь припустил еще сильнее. Направились в префектуру — нужно найти специального правительственного комиссара, откомандированного в район бедствия.

— Самая большая проблема — бездомные,— устало сказал правительственный комиссар Джузеппе Дзамберлетти. И я тут же подумал, что он тоже не ночевал в эти дни в своем доме.— Людей мочит дождь, негде спать, нечем укрыться, негде приготовить пищу. Главное — крыши над головой нет и не предвидится. А скоро зима...

— Есть какие-нибудь данные о числе бездомных?

— Полагаю, их более ста тысяч. О точных цифрах говорить рано...

Возле префектуры два парня попросили подбросить их на машине. Они невероятно обрадовались, что напали на журналистов:

— Меня зовут Сальваторе, я коренной неаполитанец. Мы недалеко живем. Вернее, жили. В воскресенье вечером мы смотрели телевизор. Вдруг стены задрожали, люстра рухнула, со стен попадали фотографии, распятие, зазвенела посуда. Было так страшно!.. Мы — вниз. Лестница крутая. Из других квартир тоже побежали. На улице собрались. Дети плачут, женщины в панике. По всему зданию такие трещины! Того и гляди рухнет. С тех пор в дом мы не возвращались.

— А где сейчас живете?

— У деверя двоюродной сестры моего свояка. У них есть место.

— A y вас в доме никто не погиб?

— Да нет, слава богу, все уцелели, только возвращаться боязно. Дом-то построен, наверное, еще при Бурбонах. Ремонт уже сто лет обещают. Эта халупа и без землетрясения готова развалиться. Вот хлопотали в префектуре о жилье. Снова отказ. Говорят, некуда вас девать, ждите...

Ребята прощаются, высаживаются. Снова петляем по незнакомым улицам, пытаясь выбраться из города.

На набережной выстроилась вереница ярко-зеленых и оранжевых автобусов. Городской транспорт сейчас работает с перебоями: часть машин снята с маршрутов. В автобусах живут люди.

Фасады домов, выходящих на набережную, в трещинах, будто картины старых мастеров. Выбиты стекла. Балконы увешаны выстиранным бельем. Тот воскресный вечер был теплым, хозяйки занимались стиркой. После подземных толчков они выбежали на улицу, а белье так и осталось висеть и теперь который день мокнет под дождем, сохраняя иллюзию жизни среди заброшенности и запустения.

У пассажирского порта — замок Маскьо Анджоино. Его построили в конце XIII века французы, которые владели этими землями. Вокруг — на раскисшей земле, среди луж — разбит палаточный городок. Рядом с этой средневековой фортификацией (толстые стены, круглые башни с машикулями и узкими бойницами, мощные ворота) палатки кажутся особенно ненадежным жильем.

— Торчу здесь который день, а деваться некуда. Наш дом в опасном состоянии.

— Старый дом-то?

— Да новый, новый!.. Эти жилищные спекулянты строят черт знает как! — ругается молодая женщина. Ко лбу прилипли мокрые пряди волос.— Ляпают здания, чтобы строить побыстрее, а продать подороже. Вот дома и не выдерживают...

— Знаете, синьор журналист, только в одном доме в Неаполе не чувствовали землетрясения. Оперный театр Сан-Карло. Знаете? — Грузная старуха смеется, сотрясаясь всем телом.— Вот раньше строили! Даже люстра, говорят, не шелохнулась.

— Большая люстра?

— Не знаю, я там не бывала.
По брезенту палаток барабанит дождь. Сыро, зябко...

На множестве предприятий Медзоджорно — будь то маленькие фабрики, ресторанчики, магазины, стеклодувные или иные мастерские — используется детский труд. Есть даже подпольный рынок, где за бесценок можно купить ребенка. Конечно, пока дети малы, матери стараются не думать о мрачных перспективах. В мечтах они прочат своему потомству безбедное будущее.

В Авеллино, небольшом провинциальном центре в сорока километрах от Неаполя, та же картина. Морось. Палатки на вытоптанном газоне. Покинутые растрескавшиеся дома. Длинная очередь промокших жителей у армейской полевой кухни, одиноко дымящей на центральной площади. И совсем уже страшно: автомобили, раздавленные всмятку каменными глыбами; переулки, в рост человека заваленные кирпичом и щебенкой; дома без стен.

У одного дома, словно бритвой, срезало фасад. Скорбное и беззащитное зрелище обнаженного интерьера на втором этаже: стол, телевизор, опрокинутый стул, шкаф, раковина умывальника. «Скрип-скрип...» — поет дверца шкафа.

...Не идут из головы эти картины. Вереница автобусов у порта, развешанное белье под проливным дождем, пестрые палатки у Маскьо Анджоино... А ведь прошло почти два года.

«Каморра» не всемогуща

...В девятом часу утра Дженнаро Музелла, строительный подрядчик из города Реджо-ди-Калабрия, открыл дверь своего «мерседеса», помахал рукой жене, выглядывавшей из окна, и уселся за руль. Мимо по тротуару пробежали ребятишки, опаздывавшие на занятия. Музелла, не торопясь, включил мотор, вырулил на середину фешенебельной улицы Аполло, проехал метров двадцать. Вдруг мощный грохот разорвал утреннюю тишину. Взрыв высоко подбросил автомобиль, затем машина рухнула наземь и разлетелась на части. В радиусе двухсот метров в окнах вылетели стекла. Ранены четверо прохожих. Полтора десятка припаркованных поблизости машин покорежены. «Мерседес» и его владелец разорваны на мелкие куски. У следствия нет сомнений: «Дело рук мафии».

Чем же провинился Дженнаро Музелла? Не был достаточно послушен? Не согласился участвовать в очередной строительной спекуляции? Урвал слишком большой куш? Проболтался? Установить не удалось.

Эта история показательна во многих отношениях. Она прежде всего свидетельствует о той реальной силе, которой обладает в Медзоджорно мафия.

Строго говоря, слово «мафия» применительно только к Сицилии. В Калабрии огранизованная преступность носит название «ндрангета», в Неаполе — «каморра». Но от смены названий суть не меняется. Банды мафиози в значительной степени захватили в этих областях бразды реальной власти, проникли во все поры общественной жизни. Грабежи, налеты или кражи — подобные криминальные деяния для мелких рыбешек. Мафия проворачивает более крупные операции — прежде всего занимается перевозкой наркотиков и контрабандой. Палермо, областной центр Сицилии, и Неаполь стали едва ли не крупнейшими перевалочными пунктами на пути наркотиков из Азии в Западную Европу и США.

Но и наркотиками не ограничивается сфера деятельности мафии. Кланы преступников прибрали к рукам значительную часть местной экономики, установили связи с отдельными политиками из буржуазных партий, которые прикрывают темные аферы современных «джентльменов удачи». Одна из главных статей дохода мафии — вымогательство, рэкет. Все — от мелких торговцев до владельцев заводов — должны платить бандитам определенную дань. В обмен преступники обещают покровительство — иными словами, обязуются не трогать исправных плательщиков. Откажешься платить — имущество сожгут, поломают или поступят как с Дженнаро Музеллой. Известно, что рэкетиры требуют в качестве «налога» до 10 процентов прибыли. Предприниматели идут на это: ведь хотя одной рукой мафия загребает деньги из кассы, но зато другой рукой помогает держать в узде рабочих, батраков, расправляется с вожаками трудящихся, с профсоюзными активистами. Вот и получается, что местные бизнесмены, финансовые тузы и помещики разного калибра сами оказываются главарями мафии, принимают активнейшее участие в ее преступлениях.

Раньше основными центрами организованного бандитизма в Италии были Сицилия и Калабрия, но в последние годы пальму первенства захватывает Неаполь. Для характеристики сегодняшней обстановки в Неаполе журналисты приводят слова Боккаччо, сказанные в XIV веке: «Не такой город Неаполь, чтобы ходить по нему ночью».

Да, в Неаполе не до шуток. В городе и его окрестностях свирепствует беспощадная «каморра». Она прибрала к рукам вербовку сезонных рабочих и строительные подряды, не говоря о контрабанде и наркотиках.

И вот что самое бесчеловечное в нынешнем наступлении «каморры»: мафия стремится прикарманить те государственные субсидии, которые выделяются на восстановление Кампании после землетрясения. Таким образом, само возрождение области обеспечивает рост силы «каморры». Как писали газеты, преступникам удалось заполучить многие подряды, подчинить своей власти разорившихся мелких и средних промышленников.

Отсталость Медзоджорно — вот та питательная среда, которая создала и сохраняет могущество мафии. Неграмотные крестьяне, сотни тысяч безработных, в первую очередь молодых, запуганное население, обилие деклассированных элементов создают благоприятные условия для мафии и максимально затрудняют борьбу с ней.

«В такой обстановке многие молодые люди могут сделать выбор в пользу насилия»,— писал недавно член руководства ИКП Пио Ла Торре, возглавлявший партийную организацию Сицилии. В конце апреля он сам пал, сраженный убийцами-мафиози, которые расправились с ним за его активную борьбу против засилья мафии.

Демократические силы Южной Италии не сдают позиций, не позволяют себя запугать. Они развернули мощную кампанию по мобилизации населения против мафии.

— Люди должны поверить, что «каморра» не всесильна, не всемогуща, что она не может сладить с объединившимися трудящимися,— говорил мне профсоюзный деятель Пьетро Кардуччи, с которым я познакомился на одной из пресс-конференций.— Кампания противостояния мафии получила в последнее время особый размах, слившись с нарастающим антивоенным движением, охватившим страну. Как известно, на Сицилии, близ местечка Комизо, на месте военного аэродрома времен фашизма, планируется размещение 112 американских ядерных крылатых ракет. Четкое осознание того, что планы военщины превращают остров в ядерный бастион Пентагона, что жертвами ядерного безумия американских генералов станут в первую очередь жители Сицилии, повлекло за собой невиданную мобилизацию общественности. Сборы подписей под петициями протеста, массовые митинги, манифестации, марши мира прокатились по острову. Это встревожило не только правящие круги Италии, руководителей НАТО и США, но и мафию. Ведь залог ее могущества — разобщенность людей. Тем более, как намекали некоторые газеты, определенные работы в Комизо достались подрядчикам, связаным с мафией...

Порочный круг

Сложный город Неаполь, много у него проблем, и все-таки надо быть к нему справедливым. Неаполь — родина многого из того, без чего немыслима Италия. Например, спагетти. Кто не слышал этого слова? Каждая итальянская область, а то и город, может похвастаться своим особенным рецептом приготовления макарон, с которых начинает обед любая семья. Так вот спагетти—тонкие и длинные макароны — впервые появились в Неаполе, а уж оттуда направились на завоевание всей итальянской кухни. По единодушному мнению и римлян, и флорентийцев, и миланцев, наиболее вкусная «паста» (это название объединяет и спагетти, и все прочие виды макарон) делается именно в Неаполе — точнее в неаполитанском пригороде Торре-Аннунциата. Все дело, утверждают специалисты, в воде. Химический состав местной воды — в частности, содержание солей кальция и магния, придающих жесткость,— идеален, для нужд макаронной кулинарии.

Или взять знаменитую «комедию дель арте» — комедию масок, этот осколок античного мира, сохранившийся в тысячелетиях. Несколько основных масок — венецианец Панталоне, Арлекин и Бригелла из Бергамо, неаполитанец Пульчинелла и некоторые другие— создали неповторимый лик национального театра, ту почву, на которой выросли Гольдони, Гоцци, Альфиери. В периоды разрухи, опустошения, жестокой церковной цензуры театр масок объединял Италию, сплачивал разобщенное население полуострова.

Традиционная комедия дель арте жива по сей день. Бродячие театры марионеток — с куклами-масками, известными всем итальянцам,— представляют свои нехитрые сценки в парках и садиках по всей стране. Правда, в наше время чахнет древнее народное искусство. Как ни жаль, его вытесняют из ребячьего мира сказок бессмысленные импортные мультфильмы о галактических войнах и гигантских боевых роботах. Бессмысленные, но сделанные по всем правилам безжалостной коммерции.

Неаполь дал комедии масок несколько ключевых персонажей. Это хитрец Пульчинелла — носатый горбун в неизменном низко подпоясанном белом балахоне, Тарталья — простак и заика, Ковьелло — долговязый бродяга, весельчак и скрипач, Скарамучча — вояка-авантюрист, драчун и интриган.

Наиболее почтенный возраст у Пульчинеллы. Историки отмечают, что под именем Маккуса он участвовал в языческих представлениях времен Древней Греции и Рима, и уже в ту пору сложился его канонический внешний облик: в частности, горб и непременная черная носатая маска. В чем секрет нынешней популярности Пульчинеллы? Наверно, в его естественной связи с характером неаполитанцев. Беззаботный и не утомляющий себя работой нищий, но жаждущий быстро обогатиться, жуликоватый, но верный в дружбе, разоренный непосильными поборами, но никогда не унывающий — таков типичный образ «наполетано», прошедший через века. Недаром именно в Неаполе родилась азартная игра «лоттерйя» — лотерея, в которой бедняки просаживают последние гроши в погоне за призрачным выигрышем.

Конечно, беспечность нынешних неаполитанских пульчинелл — это скорее туристский взгляд на вещи, ибо ни один неаполитанец из гордости не станет выкладывать перед чужаком свои проблемы. Но за внешней легкомысленностью скрывается трагическая озабоченность сегодняшним и завтрашним днем, скрывается горькая бедность — удел большинства жителей Неаполя.

Проблемам «Полуденной страны» посвящены многочисленные труды ученых и писателей. Экономисты делят Апеннинский полуостров на две резко непохожие друг на друга части. Север и центр — индустриальная область с продуктивным сельским хозяйством, а юг — вместе с островами Сицилия и Сардиния — забытый богом край, где мало промышленности, где сильны феодальные пережитки, а уклад жизни сохраняет черты ветхозаветной патриархальности.

— Медзоджорно — вообще не Европа,— напутствовал меня один римский знакомый.— Отъедешь от Рима к югу километров на сто, так начинается какая-то банановая республика...

При некоторой категоричности этого заявления в нем есть доля правды. Контраст между севером (его иногда называют даже «продолжением промышленного Рура») и югом разителен. Уплыли назад за окном автомобиля фабрики римских пригородов, и потянулись однообразные пустоши. Выжженная солнцем растительность, горячие камни, обшарпанные домишки селений, невзрачные городки, где особенно вызывающе выглядят виллы местных богатеев.

Проблема проблем Медзоджорно — безработица. На юге она в полтора раза выше, чем в целом по стране, а Неаполь газетчики окрестили даже «европейской столицей безработицы». Здесь не трудоустроено около полумиллиона человек — почти каждый третий житель! Одна за другой разоряются мелкие мастерские, крупные предприятия задыхаются в тисках экономического кризиса.

Итак, взрослые в Неаполе без работы, зато неисчислима здесь армия трудящихся детей. Ребенок, подросток — выгодный работник. Платить ему можно мало, никаких забастовок, никаких профсоюзов. Четырнадцатилетние мальчики прислуживают в барах, моют посуду в ресторанчиках, разгружают фургоны у магазинов, суетятся в ремонтных мастерских, уходят в море ловить рыбу, стоят за прилавком. Естественно, что многие из них и думать забыли о школе, об учебниках и уроках. Это тоже парадокс Южной Италии. Здесь сохранились формы прямо-таки полурабской эксплуатации детского

труда, а в городке Альтамура в области Апулия существует и поныне подпольный рынок, где за бесценок можно купить ребенка и использовать его на любой работе. Дети пасут овец в горах, убирают виноград, подносят кирпич на стройплощадках...

Делались ли попытки разорвать порочный круг отсталости? Да, существуют даже министр по делам Медзоджорно и специальное финансово-кредитное учреждение — Касса Медзоджорно. В последние десятилетия были попытки индустриализации этих районов. Но...

Область Базиликата, наверное, самая бедная на итальянском юге. Однажды в Риме решили: надо развивать промышленность в долине реки Базенто. Выделили средства, начали строительство химических предприятий, сопроводив это пышной рекламой: мол, отныне с отсталостью покончено.

Сейчас эти огромные сооружения по своей бесполезности можно сравнить разве что с египетскими пирамидами. Заводы стоят как памятники экономическим просчетам, ошибочным выкладкам, поспешным триумфам, обманутым надеждам. На заводе компании «Ликуикимика» «временно уволены» 1100 рабочих, на заводе ЧЕМАТЕР — 160, на ИМПЕКСе —120, на АНИКе— 900. Над этими предприятиями, строительство которых обошлось в свое время в 250 миллиардов лир, нависла угроза окончательного закрытия. По дороге, связывающей эти сооружения, не снуют автомобили, не мчатся грузовики с продукцией, тягачи с цистернами. Здесь царит тишина, нарушаемая, как и сто лет назад, лишь звоном колокольчиков на шеях овец. В чем дело?

Прогорели заводы, построенные без учета экономического обеспечения, опустели дороги, проложенные в целях «борьбы с отсталостью». И снова здесь царит тишина, нарушаемая, как и сто лет назад, лишь звоном колокольчиков на шеях овец.

— Мы стали жертвой показной индустриализации,— считает один из местных профсоюзных лидеров, Пьетро Симонетти.

Предприятия создавались без учета местной специфики, потребностей, возможностей, без учета экономических взаимосвязей, даже без подробного изучения потенциала того или другого района. Завод в городке Пистиччи должен был перерабатывать природный газ. Газеты обсуждали радужные перспективы, открывавшиеся перед жителями округи. Но... запасы газа скоро кончились (никто не удосужился составить прогноз), и современное предприятие осталось без сырья.

«Область находится на том же уровне, с которого начиналась ее индустриализация,— писала газета «Коррьера делла сера».— Здесь до сих пор актуальна фотография, изображающая путешествие по Базиликате премьер-министра начала века Дзанарделли, который совершил его в повозке, запряженной волами...»

Хитрец Пульчинелла, повеса Ковьелло, забияка Скарамучча... Я бродил по Неаполю и видел черты этих театральных персонажей во многих прохожих, случайных знакомых, в деятельных подростках и подвижных стариках. И меня все не оставляло «театральное» желание найти эти маски, что называется, в чистом виде, встретить людей, которые персонифицировали бы раешных героев. Ну, Тарталью, положим, я уже видел. Тот полицейский, который без размышлений покинул забитый машинами перекресток и подсел к нам в машину,— это вылитый лентяй Тарталья. А остальные? Ну где же еще я мог отыскать остальных, как не на футболе?!

— ...О, за последние пятнадцать лет я не пропустил ни одного сезона, помню почти все голы, которые забили наши,— хвастается Дженнаро. Он сидит рядом со мной в автобусе.— Я Эспозито — это самая неаполитанская фамилия.

— Есть тут один в клубе, может достать абонемент со скидкой,— продолжает Дженнаро, подмигивая то правым, то левым глазом.

— Бесплатно, что ли? — спрашиваю.

— Какое там! Скажешь тоже! Я ему винцо подбрасываю. Отец в деревне такое вино делает...— добавляет Дженнаро.

— А просто купить со скидкой абонемент нельзя?

— Можно. Но так... Так наверняка!

— А место хорошее?

— Ничего. Стоячее. Все видно.

— Стоячее?

— У нас на стадионах сидячих мест мало, да они и дорогущие.

— Это твои сыновья? — спрашиваю я, показывая на двух парней.— Они тоже болельщики?

— А как же! Вот этот — Джулиано. Лоботряс из лоботрясов.— Восемнадцатилетний Джулиано скромно склоняет голову, не выказывая никакого неудовольствия такой характеристикой. По-моему, он даже прячет улыбку в усы, которые ему совершенно не к лицу.

— Вместо того, чтобы учиться, как следует,— продолжает, распаляясь, Дженнаро,— он только о футболе и думает. Отец из кожи лезет, чтобы сын мог ходить в университет, а он все с приятелями шляется. Мяч вместо головы!

Младший Эспозито, Пьетро, не спускает с нас горящих глаз. Ясно, человек хочет высказаться.

Но лучше бы я ничего у него не спрашивал. Пьетро тут же прорвало. Выпучив глаза, захлебываясь словами, он обрушил на меня лавину футбольных сведений, выдал десятка два прогнозов по различным клубам и тут же убедительно их аргументировал, расписал все достоинства и недостатки «Наполи»... Остановить словоизвержение 15-летнего «тифозо» невозможно.

— Слушай, а ведь «Наполи» и чемпионом-то никогда не была. Так себе команда...— неосторожно вставил я.

Глаза у Пьетро налились кровью, он готов броситься на меня с кулаками. Джулиано побледнел, а глава семейства нахмурился и положил тяжелую руку мне на колено.

— Ну вот что, северянин. Ты иностранец, поэтому, считай, тебе повезло. Тебе может не нравиться неаполитанский кофе, неаполитанская пицца, неаполитанская «паста» и даже неаполитанский выговор. Бог с тобой! Но заруби себе на носу: «Наполи» — лучшая команда в мире. Так всем на севере у себя и расскажи.

Ну и семейка, думал я, уходя со стадиона. Вот они, маски «комедии дель арте». Младший сын — Скарамучча, готовый налететь на любого обидчика, не разбираясь, из-за любого пустяка. Сам Дженнаро — настоящий Пульчинелла. Наконец, старший сын... Конечно же, это Ковьелло: легкомысленный и веселый, главное для него — футбол, а учеба потом. Кажется, ему в голову даже мысли о работе не приходят. Ну, закончит он университет еле-еле. А что дальше? Ведь и с университетским дипломом найти работу невероятно трудно: в городе тысячи дипломированных специалистов безуспешно обивают пороги учреждений и предприятий. Отец пилит Джулиано каждый день: начинай, мол, присматривать себе место. Да где там! Посмотрит «Ковьелло» хитро на папу «Пульчинеллу», подмигнет брату «Скарамучче» и промолчит. Дескать, я знаю, что делаю.

Ох уж эти маски, маски современного Неаполя!..