Население исторической Колхиды в первые века н.э. Возникновение Лазского царства

Завоеванная римлянами Колхида после кратковременного существования в качестве отдельной административной единицы (при Аристархе: 65—47 гг.) в административном отношении надолго связалась с вассальным по отношению к римлянам царством Понта. В последние десятилетия I в. до н. э. здесь правил Полемон I, после его смерти (8 г.

 

 

до н. э.) воцарилась его жена Пифодорида. Ее владения значительно расширились, когда она вышла замуж за Архелая — царя Каппадокии и Малой Армении. В «Великой Армении» римляне посадили на престол сына Полемона I — Зенона, который правил там в 18—34 гг. н. э. под именем Арташеса. Однако уже при Тиберии (14—37) Рим непосредственно присоединил к себе значительную часть восточных областей Малой Азии. В 17 г. н. э. так были присоединены Каппадокия, Коммагена и др. области. Однако в дальнейшем некоторые из них вновь превратились в вассальные царства. В 38 г. н. э. Рим передал Понтийское царство (следовательно, и Колхиду) внуку Полемона I и Пифодориды — Полемону II. На короткий срок он стал даже царем Боспора. В Малой Армении воцарился его брат — Котис.
В возникшей при Нероне войне римлян с парфянами (походы Корбулона) правители восточной части Малой Азии, как и Иберии, активно помогали римлянам. Город Трапезунд, превратившийся при Полемоне в главный порт Понтийского царства, являлся основным очагом снабжения армии Корбулона (Тас. Аnn., XIII, 39). В 60 г., после одержанных римлянами побед, пограничные области Армении были отданы союзникам Рима — царю Фарсману I, царю Понта Полемону II, царю Малой Армении Аристобулу и Антиоху Коммагенскому (Тас. Аnn., XIV, 26). Однако вскоре, в 63 г., тот же Нерон упразднил Понтийское царство и превратил его в римскую провинцию. Несколько позже (72 г.) той же участи подверглась и соседняя Малая Армения.
Трапезунд превратился отныне в опорный пункт римского могущества в этой части Причерноморья.
Стоявшие в городе отдельные царские вспомогательные отряды были реорганизованы в римскую когорту, а их солдаты, пожалованные римским гражданством, стали носить знамена и оружие по римскому образцу (Тас. Нist., III, 47). Тогда же, вероятно, и получил Трапезунд статус «свободного города». Под таким названием упоминает его уже Плиний, писавший в 70-х гг. I в. ((NН, VI, 11). Об этом свидетельствует также и тот факт, что дата превращения Понта в провинцию берется исходной датой эры города на местных монетах, выпуск которых возобновился при Траяне.
Считается, что вместе с Понтом такой же участи подверглась и связанная с ним Колхида. На самом деле, в прибрежных городах Восточного Причерноморья, как и в Понте, появились римские гарнизоны; эти города превратились также в опорные пункты для действующего в этом районе римского военно-морского флота. Симптоматичны в этом отношении слова Иосифа Флавия из его «Иудейской войны» (конец I в.н.э.): «Зачем говорить о гениохах и колхах, о племени тавров, боспорцах и живущих вокруг Понта и Меотиды народах, которые раньше не признавали даже и собственного владыки, а теперь держатся в подчинении тремя тысячами гоплитов, и сорок военных кораблей поддерживают мир на несудоходном прежде и суровом море» (Веl. Jud., II, 16, 4).
Однако, учитывая весь комплекс наблюдаемых в Колхиде в эту эпоху явлений, нельзя не признать, что развитие здесь неминуемо шло в сторону ослабления, а не укрепления римского господства. Обстановка на территории Колхиды была исключительно сложной. Уже на протяжении I в. до н. э., еще при Митридате VI Эвпаторе, в Колхиде произошли глубокие изменения. Падение местной государственности и установление поверхностного господства Понта широко открыло дорогу в низменную часть Колхиды, в ее прибрежную полосу окружающей стихии горцев, живших в условиях разлагавшегося родового строя. Исключительно красноречивая картина натиска горцев на прибрежную полосу рисуется нам по сообщениям Страбона в отношении Северной Колхиды и соседних областей Северного Кавказа. Об этом мы уже говорили выше, при рассмотрении истории Колхиды в предшествующую (эллинистическую) эпоху. Мы видели, что в этом районе под натиском джиков происходит вытеснение из прибрежной полосы древнего мирного оседлого населения — «керкетов». На всем протяжении от Диоскурии (Сухуми) до района совр. Геленджика и Новороссийска устанавливается безраздельное господство воинственных горцев, занимавшихся морским разбоем. Они в источниках именуются джиками, гениохами и ахейцами. Здесь существовали крупные союзы этих племен. Во время бегства Митридата в Боспор через эту территорию (66—65 гг. до н. э.) у гениохов, например, было «четыре царя», т. е. имелись четыре союза племен, «царям» (вождям) которых подчинялись, со своей стороны, «скептухи» (т. е. вожди отдельных племен) (Strabо, XI, 2, 13).
Страбон много говорит о морском пиратстве этих племен. С целью грабежа и захвата в плен людей нападали они не только на суда, но и на местности и даже города (Strabо, XI, 2, 12). Как правители Боспора, так и греческие города Восточного Причерноморья охотно приобретали у них награбленное и покупали пленных, но иногда сами эти города были объектами их нападения. Характерно, что Плиний (23/24—79гг.н.э.), отражая более поздние события (I в. н. э.), отмечает, что богатейший город Питиунт «разграблен гениохами» (NН, VI, 16). Он же говорит о «запустении» Диоскурии (NН, VI, 15).
Уже Страбон связывал это засилье горцев со слабостью государственной власти в этом районе. «В местностях, где имеются (самостоятельные) правители, — говорит Страбон, — обижаемые еще находят некоторую помощь со стороны (своих) вождей... (области) же, подчиненные римлянам, более беспомощны, вследствие нерадения посылаемых (ими правителей)» (XI, 2, 12). «В Азии наше побережье, — отмечает он, — все подчинено им (римлянам — Г. М.), если не брать в расчет земель ахейцев, зигов и гениохов, ведущих разбойническую и кочевую жизнь в тесных и скудных местностях» (XVII, 3, 24).
Несомненно, эти самые племена наступали и на центральную Колхиду, вытесняя из ряда ее районов древнее местное население. Так, вероятно, оказались в прибержной полосе в I в. н. э. саниги (в районе Диоскурии), абазги (к югу от нее) и апшилы (еще южнее). Все они раньше, несомненно, находились в составе той грозной стихии, которая под названием джиков, ахейцев и гениохов, по сообщениям Страбона, господствовала в Северной Колхиде и соседних областях. Благоприятную обстановку для наступления горцев на Центральную Колхиду создало также и ослабление (уже со II н до н. э.) соседнего Иберийского царства, с древнейших времен стремившегося к овладению этой областью. В эту эпоху Иберия лишь пыталась сохранить крайне восточные, пограничные с нею районы Колхиды.
Другим очагом наступления на Центральную Колхиду стали, несомненно, горные области Юго-Восточного Причерноморья, населенные жившими в условиях разлагающегося родового строя воинственными племенами. Красноречивую характеристику их мы находим также у Страбона (см. выше). Как указывалось выше, это были в основном западногрузинские (чанские) племена. Развернувшиеся в этом районе в I в. до н. э. бурные события (эпоха Митридата, вторжения римлян и т. д.) вовлекли в свой водоворот и эти племена. Даже бедоносная армия Помпея потерпела серьезный урон от них. При прохождении через эту область жившие в горах Скидиса гептакометы истребили три помпеевых отряда (Strabo, XII, 3, 18). В это время, несомненно, происходит консолидация горцев Юго-Восточного Причерноморья, начинают складываться крупные союзы племен и т. д. После падения Понтийского царства и установления римского владычества государственная власть в этой области, так же как и в Ценральной Колхиде, еще более ослабла. Это широко открыло дорогу для наступления горцев Юго-Восточного Причерноморья. Здесь, как и в Северной Колхиде, Рим или его ставленники, правители Полемоновского Понта, были не в состоянии одолеть эти воинственные племена. Первые, по всей вероятности, предпочитали не вступать в бесперспективную войну с последними и старались наладить дружеские взаимоотношения с ними.
При таких условиях происходит интенсивный процесс наступления горцев на равнину. Ряд чанских и других племен проникает в прибрежную полосу Юго-Восточного и Восточного Причерноморья, На территории к востоку от Трапезунда активную роль начинают играть, наряду с жившими здесь с древнейших времен макронами (также, вероятно, чанское племя), племена гениохов, проникшие, вероятно, из внутренних районов Юго-Восточного Причерноморья (потомки засвительствованных еще урартскими источниками иганиехов?). К северо-востоку от них появляются племена зидритов, а еще дальше на север, в прибрежных районах Центральной Колхиды — лазы. Последние, вероятно, были чанским племенем и также проникли сюда из Юго-Восточного Причерноморья. Подтверждение этого, нам кажется, можно найти в древней этно-топонимике данного района. Обращает на себя внимание, что почти все названия крупных племенных объединений, засвидетельствованные надписями в этом районе, находят параллели в более поздней этно- и топонимике: Диаохи — таохи; Кулха — колхи; Витерухи — Одзр(а)хе; Катарза — Котарзена, Годерз, кларджи; Забаха — джавахи; Иганиехи— гениохи, Эриахи—эры и т. д. Однако название одной из крупнейших областей — Луша, как будто вовсе не находит отражения в более поздней топо- и этнонимике. Возможно, как полагают исследователи, именно в данном названии можно видеть племенное название лазов. Урартское lušа произносилось, очевидно, как losа. Чередование «а» и «о» являлось, вероятно, характерным для языков этой области (ср. урарт. Каtаrzа — поздн. Коtаrz(еnе). Конечное «а» как здесь, так и в наименованиях Qulha, Каtаrzа и т. д., возможно, возникшая на урартской почве форма локатива. Превращение локативных форм в исходную форму тех или иных названий, как известно, нередкое явление.
Под натиском проникших с юга лазов древнее население этой области — эгры (мегрелы) — было оттеснено, вероятно, во внутренние области Западной Грузии.
Очень интересны, в связи с этим, сообщения Плиния и Клавдия Птолемея. Говоря о Трапезунде, Плиний называет племя «саннов (Sannorum) гениохов»; отмечая же, что в 140 000 шагов от Трапезунда находится река Абсар (Чорохи) с соименной крепостью при устье, добавляет, что «в этой местности за горами лежит Иберия, по берегу (же живут) гениохи, ампревты, лазы...» (NН, VI, 12). В «Географическом руководстве» Клавдия Птолемея (II в. н. э.), являвшемся компендием, составленным из разновременных данных, говорится, что «приморскую часть Колхиды населяют лазы, вышележащие (местности же) — манралы — народы, живущие в стране Экректике» (гл. 9, § I). Последние два названия, безусловно, восходят к племенному наименованию мегрелов (margali > manrali, название их страны Эгриси > Экректике) — одного из западногрузинских (мегрело-чанских) племен. Таким образом, почти на всем протяжении прибрежной полосы Юго-Восточного и Восточного Причерноморья появляются новые племена, проникшие сюда частично из горных областей Юго-Восточного Причерноморья. Они и захватывают постепенно гегемонию в Юго-Восточном и Восточном Причерноморье, на территории исторической Колхиды. Слившись с земледельческим населением прибрежной полосы, весьма близко, в ряде случаев, стоявшим к ним этнически, они становятся во главе новых крупных политических образований («царства» махелонов и гениохов, лазов, апшилов, абазгов и санигов). Подтверждение мысли о двух путях проникновения горцев в прибрежные области Восточного Причерноморья мы склонны усмотреть и в том, что, если засвидетельствованные Аррианом (131 г.) имена правителей абазгов и санигов являются «североиранскими» (сарматскими) (Ресмаг, Сладаг), то правитель лазов (Маласса) носит имя явно другого облика, по своему окончанию, кстати, перекликающееся с именем «древнеколхидского царя» (правитель «царства махелонов и гениохов» (Анхиал) носит греческое, а правитель апшилов (Юлиан) — римское имя).
Судя по римским источникам, уже в середине I в. н. э. некоторые из этих новых объединений начинают играть активную роль в политической жизни Колхиды и соседних областей.
Вначале Рим не оставлял попыток полностью подчинить население Колхиды, наложить на него дань и другие обязанности. Одна такая попытка, вероятно, была сделана вслед за превращением полемоновского Понта в римскую провинцию (63 г. н. э.). Однако усиление римского ига, вызвало, очевидно, общее недовольство и вскоре вылилось в открытое восстание.
Мы и на этот раз являемся свидетелями возросшей активности местных объединений Колхиды. Это обстоятельство налицо в связи со вспыхнувшим в 69 г. крупным восстанием в Понте, известном под названием восстания Аникета. Сведения о нем находим мы в «Истории» Тацита (III, 47 — 48).
Недовольство населения Колхиды, очевидно, постарались использовать в своих целях некоторые представители военно-служивой знати упраздненного римлянами Понтийского царства. Во главе их стал Аникет — «бывший некогда начальником царского флота, вольноотпущенник Полемона (II, понтийского царя), пользовавшийся прежде большой силой и досадовавший на перемену, вследствие которой царство превратилось в провинцию». Воспользовавшись внутренними осложнениями в империи (борьба Вителлия и Веспасиана за императорскую власть), Аникет «привлек на свою сторону племена, живущие у Понта, и, прельстив всякую гель надеждой на добычу», «во главе довольно значительной шайки внезапно ворвался в Трапезунд». Там была перебита римская когорта, Аникет овладел городом и поджег стоявшие там суда. Из дальнейшего повествования Тацита явно следует, что основной контингент отрядов Аникета составляли местные жители: «Варвары, — говорит Тацит, — горделиво разъезжали по (морю); быстро построив суда, называемые камарами, с высокими боками и широким дном, сплоченным без медных или железных связей. При бурном море они, соответственно подъему волн, увеличивают верхи судов досками, пока они не закроются наподобие кровли. Так (эти суда) и колышутся среди волн, имея с одинаковых сторон одинаковые косы и переменные весла, так что (для них) безразлично и безопасно причаливать той или иной стороной» (Тас. Hist.,III,47).
Сам Аникет, хотя и носил греческое имя («Непобедимый»), вполне возможно, по происхождению был из какого-либо местного племени, обитавшего на Черноморском побережье. Ведь, согласно Тациту, он был когда-то рабом понтийского царя Полемона II. Тацит его называет «варваром» и т. д.
Господствовавший в то время в восточных провинциях империи Веспасиан послал военные отряды против Аникета, во главе которых стоял Вирдий Гемин. «Последний, напав на расстроенного и рассеянного в погоне за добычей неприятеля, загнал его на корабли. Затем... он в устье реки Хоба нагоняет Аникета (считавшего себя) в безопасности под прикрытием царя седохезов, которого он склонил к союзу деньгами и дарами. И (действительно), сначала царь защищал просителя угрозами и оружием; но, когда ему выставили (на выбор) награду за выдачу или войну, он, по свойственному варварам вероломству, условился погубить Аникета и выдал перебежчиков. Так был положен конец войне с рабами» (Тас. Нist.,III, 48).
Судя по действию «царя седохезов», у которого нашел в первое время приют побежденный Аникет, чувствуется, что население Восточного Причерноморья, хотя, возможно, и не принимало непосредственного участия в войне с римлянами, но и не отличалось покорностью по отношению к ним и держало себя независимо. Лишь угрозами и обещанием награды удалось римлянам склонить «царя» седохезов к выдаче нашедших у него убежище восставших.
Седохезы занимали территорию у реки Хоби. Естественнее всего было бы идентифицировать эту реку с совр. р. Хоби, которая впадает в Черное море севернее г. Поти (древн. Фасис). Однако ряд исследователей, основываясь на более точных указаниях «Перипла» Флавия Арриана, отождествляют р. Хоби с совр. р. Ингури (севернее Хоби).
Седохезы, вероятно, одно из лазских племен. Вскоре, в начале II в., мы находим эту территорию в составе единого лазского объединения (см. ниже), которое еще не существовало в рассматриваемую эпоху.
Восстание Аникета, должно быть, показало Риму несбыточность стремлений полностью подчинить себе местное население Юго-Восточного и Восточного Причерноморья. Теперь для Рима становится очевидным, что и в Колхиде, как ранее в Иберии, ему фактически придется довольствоваться установлением союзнических отношений. Поэтому не случайно, что при Траяне (98—-117 гг.) Колхида начинает фигурировать в одном контексте с Иберией. В связи с войной с парфянами ((114—116 гг.) у Евтропия сказано, что Траян «Армению, которую заняли было парфяне, отнял назад... Албанам он дал царя, а царей иберов, савроматов, боспорцев, арабов, осдроенов и колхов принял в подданство» (Еutrор. Вrеv., VIII, 3). Привлечение на свою сторону правителей сложившихся в Колхиде новых политических образований становится для Рима первоочередной задачей в связи с усилением натиска Картлийского царства (Иберии), стремившегося включить в свой состав и Зап. Грузию. Иберии удалось подчинить себе одно из политических образований Зап. Грузии — зидритов, живших на Черноморском побережье, к югу от устья р. Чорохи. Должно быть, сильному натиску подвергались также и лазы, обитавшие в прибрежных районах, к северу от устья Чорохи. Это толкало верхушку лазов на соглашение с Римом. Уже при Траяне (если не раньше) между Римом и сложившимися в Юго-Восточном и Восточном Причерноморье политическими образованиями оформились те отношения, о которых мы узнаем из известного письма Флавия Арриана (императорского наместника в Каппадокии) к императору Адриану (117— 138). Как говорилось выше, это письмо является результатом инспекционной поездки Арриана в 131 г. (?) вдоль юго-восточного и восточного побережья Черного моря по прибрежным городам, в которых стояли римские гарнизоны (Трапезунд, Апсар. Фасис, Диоскурия-Себастополис).
В своем письме императору Адриану (131 г.?) Арриан пишет, что «рядом с саннами (чанами), жившими в районе Трапезунда, живут махелоны и гениохи: у них царь Анхиал. С макронами и гениохами граничат зидриты, они подвластны Фарсману (царю Иберии. — Г. М.), рядом с зидритами — лазы; царем у лазов Маласса, получивший свою власть от тебя (т. е. Адриана. — Г. М.). За лазами следуют апсилы; у них царь Юлиан, получивший царство от твоего отца (Траяна. — Г. М.). С апсидами граничат абаски; у абасков царь Ресмаг; этот также получил свою власть от тебя. Рядом с абасками — саниги, в земле которых лежит Себастополис (Диоскурия, совр. Сухуми. — Г. М.); царь санигов Спадаг получил царство от тебя» (Аrr. Реriрlus, § 15).
Таким образом, в 30-х гг. II в. н. э. на всем протяжении Черноморского побережья от Трапезунда до Диоскурии-Себастополиса (совр. Сухуми) существовало шесть разных объединений. Самым южным из них было находившееся к востоку от Трапезунда «Царство махелонов (макронов..?) и гениохов», во главе которого в то время стоял «царь Анхиал». Аноним V в. местонахождение «махелонов и гениохов» определяет между реками Архабисом (совр. Архаве-су) и Офиунтом (Офис) (Аnоn., § 42), который, по Арриану (§ 8), находился к востоку от Трапезунда на расстоянии 270 стадиев (т. е. примерно 48 км). Трудно сказать, насколько точно отражает это сообщение Анонима обстановку II в. Однако то, что местонахождение этого объединения нужно искать примерно в этом районе, следует из сообщения Арриана, что центр этого политического образования («дворец Анхиала» — царя махелонов и гениохов) находился на р. Пританисе, которая «отстоит от Афин (совр. Атина) (в восточном направлении. — Г. М.) на сорок стадиев», т. е. на 7—8 км (Аrr., 8). Таким образом, судя по этим данным, территория «Царства махелонов и гениохов» охватывала морское побережье в районе совр. Ризе и Атины.
Дальше, на север, по побережью шла территория зидритов. Они, по Анониму, жили от р. Архабиса (Архаве-су) до р.Апсара (Чорохи).
Превратив Полемоновский Понт в свою провинцию, Риму не удалось сделать то же самое и в отношении Колхиды.На всем протяжении от Трапезунда до Диоскурии, как мы видели, сложился целый ряд местных политических образований и Рим был вынужден довольствоваться признанием их правителями верховной власти римского императора. Правители эти были, несомненно, местного происхождения. Об этом свидетельствуют хотя бы их имена, а «получение власти» от того или иного императора предполагает, вероятно, лишь формальное утверждение их прав Римом. В чем выражалась основная зависимость от Рима, трудно сказать. Скорее всего, в это время она не выходила за рамки дипломатических или военных сфер. У нас нет оснований полагать, что в обязательства этих правителей входила также выплата дани. Римляне не могли добиться этого даже от живших к югу от Трапезунда горцев — чанов. На них горько жалуется Арриан в том же «Перипле»: «С трапезундцами, — отмечает он, — как говорит и Ксенофонт, граничат колхи. Тот народ, который, по его словам, отличается наибольшей воинственностью и непримиримой враждой к трапезундцам, он называет дрилами, а по моему мнению, это—санны (т. е. чаны.— Г. М.); они и до сих пор очень воинственны, непримиримые враги трапезундцев и живут в укрепленных местечках; народ этот не имеет царей и с давнего времени обязан платить дань римлянам, но, благодаря разбойничеству, они платят взносы неаккуратно; впрочем, теперь, бог даст, они будут аккуратны или мы выгоним их (из страны)» (§ 15).
«Рядом с ними, — продолжает Арриан, — живут махелоны и гениохи; у них царь Анхиал» (там же). Этнически население этого «царства», по всей вероятности, принадлежало тем же чанам. Характерно, что, по словам Плиния (23-24—79), «не доходя Трапезунда по берегу — река Пиксит, а за ней племя саннов (Sannorum) гениохов» (NН, VI, 12). Реку Пиксит Арриан называет совсем недалеко от того места, где находился центр царства махелонов и гениохов: «Отплыв от Афин (совр. Атина.— Г. М.),— говорит Арриан, — мы миновали (реку) Пританис, на которой находится дворец Анхиала (царя махелонов и гениохов. — Г. М.); эта (река) отстоит от Афин на сорок стадиев. За Пританисом следует река Пиксит; между ними девяносто стадиев. От Пиксита до Архабия (совр. Архаве) также девяносто, а от Архабия до Апсара (Чорохи) — шестьдесят» (§ 8). Таким образом, «махелоны и и гениохи» являлись, по всей вероятности, теми же «чанскими» или «халдскими» (в широком значении этого термина) племенами (западногрузинское население Юго-Восточного Причерноморья). Поэтому исследователи с полным правом рассматривают название «махелонов» в качестве варианта названия «макронов», с древнейших времен упоминавшихся в этой области (макроны, по словам Страбона, те же санны, т. е. чаны). Поскольку название «макроны» (вар. «махелонов») обозначает, вероятно, западногрузинское население прибрежной низменной полосы Юго-Восточного Причерноморья, то в «гениохах» и нужно усмотреть часть горцев Юго-Восточного Причерноморья, во главе которых, вероятно, и образовалось на рубеже I в. до н. э. — I в. н. э. данное крупное объединение, включившее в свой состав также и местное, однородное с ним этнически, население низменной приморской полосы («макроны»).
Таким образом, путем захвата гегемонии одной частью чанов—горцев, над низменными районами Юго-Восточного Причерноморья, к востоку от Трапезунда и слияния их с чанским населением низменности происходит образование царства махелонов и гениохов.
Такое же слияние горцев и населения равнины происходит, несомненно, и на соседней территории Восточного Причерноморья (Центральной Колхиды), где опять-таки чанское племя лазов, т. е. часть горцев Юго-Восточного Причерноморья, захватывает гегемонию и становится во главе крупного объединения — Лазского царства, и здесь происходит слияние лазов с почти однородными с ними этнически эграми (мегрелами) — древнейшим населением этой области; жившим уже давно в условиях классового общества. Это проникновение в западногрузинское население значительной массы горских племен, среди которых очень сильны были традиции родового строя, конечно, оказало большое влияние на социальную структуру западногрузинского общества в сторону укрепления слоя «эри» (пользуясь «восточногрузинской» социальной терминологией), т. е. слоя свободных общинников — воинов, что, в свою очередь, обусловило возникновение здесь крупного и сильного политического образования, обеспечило возможность для дальнейших его успехов. Если у римлян данное политическое образование стало именоваться «Царством лазов» (по имени племен лазов, которые и возглавили это объединение), то население Картлийского царства продолжало именовать его старым названием «Эгриси», по имени жившего здесь с древнейших времен западногрузинского (эгрского, мегрельского) населения, с которым в скором времени, вероятно, полностью смешались этнически почти однородные с ними лазы.
Сложившееся путем сложного процесса «варваризации» — взаимодействия «военно-демократического» строя лазов и раннеклассового строя эгрского населения, лазское общество, несомненно, так же как и общество соседнего объединения «махелонов и гениохов», представляло собой раннеклассовое общество; означенный процесс в тех исторических условиях в конечном счете способствовал быстрому продвижению вперед на путях феодализации.
Трудно сказать, являлись ли образовавшиеся севернее лазского объединения «царства» апшилов, абазгов, санигов также раннеклассовыми государственными образованиями или это были находящиеся на стадии «военной демократии» союзы племен. В этих местах (район Диоскурии-Сухуми и дальше по побережью, на север с «лежащими выше них» горными областями) мы не можем предполагать столь сильного взаимодействия горцев и развитого в социальном отношении населения равнины, как это имело место в центральных и южных областях Колхиды. Здесь преобладание горцев было полным. Местное население сравнительно мало соприкасалось с развитыми государствами того времени. Внутреннее развитие в этих скудных горных областях не могло идти быстрыми темпами. Поэтому мы более склонны к тому, чтобы считать эти объединения Северной Колхиды союзами племен с сильными зачатками государственности, а стоявших во главе них царей» — вождями этих племенных объединений. Процесс так называемой «варваризации» Юго-Восточного и Восточного Причерноморья (массовое проникновение стоящих на ступени «военной демократии» горских племен в Колхидскую низменность и другие прибрежные районы Колхиды, натиск стоявших на той же ступени развития северокавказских племен и т. д., захват ими политической гегемонии в Колхиде и образование новых союзов племен и раннеклассовых государств во главе с ними) оказал сильное влияние также и на прибрежные города.
В силу вышеотмеченных обстоятельств эти города в значительной мере потеряли значение крупных торговых центров. Вследствие ослабления государственной власти во весь рост встал вопрос о взаимоотношениях с появившимися по соседству воинствующими племенами. Власть как понтийских царей, так и Рима в Колхиде была довольно слабой и не могла защитить города от натиска горцев.
В Юго-Восточном Причерноморье условия для развития прибрежных городов были более устойчивыми. Государственная власть здесь была более сильна и лучше могла защищаться от вторжения воинственных горных племен. Более чувствительны были здесь последствия тех постоянных войн, которые вели сперва цари Понта, а затем Рим. Однако активизация горцев чувствовалась и здесь. Это особенно касается крайних восточных районов этой области, где находился Трапезунд. Арриан жалуется на воинственных чанов, которые разбойничают» и являются «непримиримыми врагами трапезундцев». В своем письме к Адриану он даже угрожал, что «выгонит их (из страны)» (§ 15).
В дальнейшем, на протяжении второй половины II в. и в III в. положение в Колхиде развивалось в том же направлении. Римляне не были в состоянии контролировать положение внутри Колхиды, однако стремились сохранить свои опорные пункты — прибрежные города — крепости, что обеспечивало им хотя бы номинальную зависимость от них правителей, существовавших на территории Колхиды политических образований.
Как известно, в первой половине III в. в Северное Причерноморье начинают проникать германские племена готов. Рим не мог эффективно защищать свои позиции. Для Рима III в. н. э. был периодом обострения внутриполитической обстановки, ожесточенной борьбы между отдельными социальными группировками и гражданских войн. Положение осложнялось непрерывными, порой неудачными, войнами, которые приходилось вести империи против усилившегося Персидского государства Сасанидов и с наступавшими зарейнскими и задунайскими племенами. Это обусловило ослабление римских позиций в Северном и Восточном Причерноморье. В 40-х гг. III в. римские гарнизоны были выведены из Боспорского царства. После этого власть в Боспоре захватили антиримские элементы (возможно, выходцы из местной «варварской» среды), которые предоставили в распоряжение готов боспорский флот для их набегов на кавказское, малоазийское и греческое побережье Черного моря.
О таких набегах готов (именуемых им «скифами») на колхидское побережье в середине III в. сообщает нам историк Зосиме (автор второй половины V в.) в своей «Новой Истории». Скифы, по его словам, «опустошили области до Каппадокии, Питиунта и Эфеса» (I, 28). В 253 г. правители Боспора «предоставили скифам проход через Боспор в Азию, переправив их на их собственных судах, которые они взяли обратно и возвратились домой. Когда скифы стали опустошать все (что было) на пути, жители побережья Понта удалились в глубь страны, в лучшие укрепления, а варвары прежде всего напали на Питиунт, окруженный огромной стеной и имевший весьма удобную гавань. Когда Сукессиан, стоявший во главе местного (римского. — Г. М.) гарнизона, вступил с бывшими там силами и прогнал варваров, то скифы, опасаясь, чтобы гарнизоны других укреплений, узнав (об этом) и соединившись с питиунтским отрядом, не уничтожили их окончательно, захватили какие могли суда и с величайшей опасностью удалились домой, потеряв под Питиунтом многих из своих. Жители (побережья) эвксинского Понта, спасенные, как мы рассказали, искусными действиями Сукессиана, надеялись, что скифы, отбитые сказанным способом, никогда больше не (осмелятся) переправиться. Но, когда Валериан отозвал Сукессиана, дал ему должность при дворе и вместе с ним занялся делами Антиохии и ее заселением, скифы снова взяли у боспорцев суда и переправились (Азию). Удержав суда и не позволив боспорцам, как прежде, возвратиться с ними домой, они пристали вблизи Фазиса, где, как говорят, было построено святилище Фасианской Артемиды и дворец Ээта. Сделав безуспешную попытку взять святилище, они пошли прямо на Питиунт; без малейшего затруднения взяв (это) укрепление и вырезав бывший в нем гарнизон, они двинулись дальше. Раздобыв большое количество судов и воспользовавшись для плавания пленными, умевшими грести, они при тихой погоде, простоявшей почти все лето, подступили с моря к Трапезунду, большому и многолюдному городу, имевшему, кроме местных солдат, десять, тысяч других. Начав осаду, они даже во сне не надеялись взять (силой) город, обнесенный двумя стенами, но, узнав, что солдаты преданы лени и пьянству, не всходят даже на стену и не упускают ни одного случая понежиться и попировать, они приставили к стене в доступном месте заранее приготовленные для этого бревна и, небольшими кучками взобравшись по ним ночью, взяли город; одни из солдат, пораженные внезапным и неожиданным нападением, бежали из города через другие ворота, а другие были перебиты неприятелями. Взяв город таким образом, варвары овладели бесчисленным множеством сокровищ и пленных; ибо почти все окрестные жители собрались в этот город как в безопасное убежище. Истребив храмы и жилища и (вообще) все, что служило украшению или увеличению (города), а затем опустошив и (всю) его область, варвары возвратились на родину с огромным количеством кораблей» (I, 31—33).
Местное население Колхиды, должно быть, вместе с римскими гарнизонами активно боролось против вторгшихся в их страну готов. Об этом свидетельствует эпизод взятия Трапезунда, где собрались «почти все окрестные жители», и опустошение готами всей Трапезундской области. Кроме того, Зосиме ничего не говорит, с кем имели дело во время этого набега готы в Фасисе, где, очевидно, их постигла явная неудача — они не смогли взять «святилище» (?) и пошли на Питиунт. Очевидно, они были изгнаны из этих мест. Возможно, мы не ошибемся, если в неудачах готов в районе Фасиса (при их успехах в Питиунте и Трапезунде) усмотрим свидетельство возросшей мощи существовавшего в данном районе Лазского царства, несомненно, активно выступившего (вместе с римским гарнизоном Фасиса?) против готов.
Эти события, возможно, привели к фактическому падению римского господства в Восточном Причерноморье.
Правда, при Клавдии II (268—270) римляне нанесли тяжелое поражение племенам готского союза и угроза готских вторжений была устранена, но опасность с севера, очевидно, продолжала существовать. У Константина Багрянородного (X в.) мы находим интересное сообщение о том, что при правлении Диоклетиана (284—305) полководец боспорцев Совромат собрал живших у Меотийского озера сарматов и выступил в поход «против римлян». Сперва он завоевал страну лазов, воевал с жителями этой страны и достиг реки Галиса (в Малой Азии). Однако вскоре Савромат был вынужден возвратиться в Боспор (De administrando imperio, гл. 53).
В конце III в. н. э. центр Римской империи постепенно перемещается на Восток, в связи с чем наблюдается некоторое укрепление римской мощи в восточных провинциях. Возможно, в первой половине IV в. римские гарнизоны вновь стояли в прибрежных городах Центральной и Северной Колхиды.
По сообщению византийских авторов, в частности Менандра, автора (второй половины VI в. (см. Фрагм. XI), к концу IV в. устанавливается факт усиления Лазского царства, выразившегося в подчинении им сванов. С. Н. Джанашиа считает, что Рим, ввиду тех осложнений, которые он переживал во второй половине IV в. (неудачные войны с Персией и т.д.), был вынужден согласиться на это и не мог помешать усилению Лазского царства. В это же время лазы, по его мнению, вероятно, подчинили себе и другие соседние племена — апшилов, абазгов и т. д.
Однако усиление Лазского царства и распространение его власти на всей территории Западной Грузии скорее всего надо рассматривать как длительный процесс. Уже во второй половине I в. н. э., как мы видели, на территории Колхиды сложился ряд крупных политических образований и Рим был вынужден признать власть их правителей над контролируемой ими территорией. Среди них был также «царь лазов».
Плиний (23-24—79) лазов знает как жителей прибрежной полосы у устья Чорохи. Так же и по Птолемею (II в.), лазы населяли «приморскую часть Колхиды», «вышележащие (месности Колхиды же населяли) — манралы — народы, живущие в стране Экректике». Мы уже говорили о том, что в качестве последних речь идет об этнически почти однородном с лазами мегрельском населении. Первым шагом на пути усиления лазов должно было быть включение в состав лазского объединения этого мегрельского населения, живущего во внутренних районах Колхиды. Это произошло, вероятно, очень рано, на протяжении I—II вв. н. э. Более поздние авторы на территории Западной Грузии не обнаруживают отличных от лазов каких-либо манралов, или экректикийцев. Для римлян — византийцев, здесь живут одни лазы, для населения Картли же — мегрелы, население Эгриси. Путем слияния лазов с древнейшим населением Колхиды — эгрисцами (мегрелами), и сложилось раннеклассовое государство лазов, обнимающее обширные плодородные районы Колхиды с имевшим богатые традиции земледельческим населением. Это обусловило быстрое выдвижение Лазского царства среди других политических образований Зап. Грузии. Вероятно, уже во II в. лазы оттеснили на север выдвинувшихся на юг горцев (апшилов, абазгов, возможно, также и некоторые сванские племена). У более поздних авторов северная этнографическая граница лазов доходит почти до района Диоскурии —Себастополиса.
Дальнейшее усиление лазов, вероятно, тесно было связано не только с ослаблением Рима, но и с ослаблением Иберии, оказавшейся под ударами сасанидского Ирана (см. ниже). В научной литературе часто этот важный факт оставлен почти без всякого внимания при изучении вопросов о возникновении и усилении Лазского (Эгрисского) царства.
Мы видели выше, что позиции Картлийского царства в Западной Грузии в первой половине II в. н. э. были довольно сильными. В его состав, в качестве отдельного саэристао, непосредственно входила часть территории Западной Грузии — Аргвети (область, примыкающая к Восточной Грузии в районе Сурамского хребта). В то же время Картли овладела и определенной частью прибрежной полосы к югу от устья р. Чорохи. Продвижение Картли ущемляло позиции Рима, результатом чего и была напряженность отношений, существовавшая между ними при Адриане. Возможно, именно этим объясняется наличие в 30-х гг. II в., во время инспекционной поездки Арриана, несравненно более сильного контингента римских войск в Апсаре, у границ иберийских владений (пять когорт — половина легиона), чем в других прибрежных городах Колхиды (в Фасисе, например, стояли всего лишь 400 воинов). Подобно тому, как было подчинено объединение зидритов, Картли стремилась, несомненно, к подчинению и Лазского царства. В такой обстановке правители лазов и римляне становились естественными союзниками. Этот союз, вероятно, сыграл значительную роль сперва в противодействии попыткам сильной Картли подчинить себе Западную Грузию полностью, а затем, после ослабления Картли — в ликвидации власти правителей Картли над восточными районами Колхиды и включении этих районов в состав Лазского царства. Ведь в VI в., во время известных войн между персами и византийцами, граница Лазики доходила до самого Сурамского хребта и Шорапани являлся пограничной крепостью лазов. Крепость Шорапани (Сарапанис), как и соседняя крепость Сканда, по словам Прокопия, была построена лазами с большими лишениями (Ве1. Goth., VIII, 13).
Картли также была вытеснена из прибрежной полосы у устья р. Чорохи, и эта территория, частично по крайней мере, отошла к Лазскому царству.
Рим нуждался в сильном Лазском царстве в качестве союзника и для борьбы против северных кочевников, которые уже с III в. н. э. представляли исключительно большую угрозу для империи. Выше мы говорили о борьбе с готскими вторжениями. В IV в. появляются еще более сильные враги в лице гуннов. В 70-х гг. IV в. гунны вторглись на территорию Боспорского царства и уничтожили его. Гунны шли с востока, и до этого они разгромили аланские объединения. Нашествие их характеризовалось особой жестокостью. Оседлое аланское население в значительной части было перебито, кочевые племена же влились в состав гуннского союза. Только в предгорьях Кавказа и к югу от течения Терека сохранилось аланское население, потомками которого и являются нынешние осетины.
Таким образом, взаимоотношения с Восточно-Римской империей (Византией) опирались на добровольный союз. Распространение политического влияния Лазики на соседние племена апшилов, абазгов, сванов, на территории которых находились проходы с севера, могло существенно облегчить защиту этих проходов. Поэтому Рим, очевидно, ничего не имел против такого распространения власти лазских царей, ввиду чего нет необходимости рассматривать этот процесс как направленный против Рима и считать его происшедшим в период внутренних или внешних осложнений Римской империи.
Когда конкретно произошло подчинение Лазике апшилов или абазгов, нам не известно. Согласно Прокопию, они являются «давнишними подданными лазов» (Веl. Goth., VIII, 3, 10). Зависимость абазгов, во всяком случае к VI в., была несколько иной, чем подчинение апшилов. У абазгов были собственные два князя, один в западной, другой же — в восточной части их страны (там же, VIII, 3). Территория же апшилов, очевидно, непосредственно была включена в состав Лазского царства: здесь, по-видимому, стояли лазские гарнизоны (Ве1. Goth.,VIII, 10). Лазы подчинили себе также соседнее с апшилами (с северо-востока у совр. Цебельды) сванское объединение мисимиан.
Были подчинены также «сваны», т. е. самое крупное объединение сванских племен. Благодаря вышеуказанному сообщению Менандра (Фрагм. XI), мы можем датировать это событие концом IV в. Начиная с 389—395 гг. (см. выше), как видно из сообщения Менандра, «предводитель» («правитель») сванов утверждался лазским царем. Сваны посылали лазам и дань — мед, кожи, выполняли, вероятно, также военную повинность по охране проходов и т. д. Такие же обязательства по отношению к лазам, по всей видимости, несли и другие подчинившиеся им племена Северной Колхиды Кроме вышеназванных, среди объединений горцев Северной Колхиды, находящихся в подчинении у лазских царей, византийскими авторами упоминается также Скюумиа (Рrос. Веl. Goth., VIII, 2), очевидно, еще одно сванское объединение (это название со сванским префиксом «ле» сохранилось в названии одной из горных областей Западной Грузии — Лечхуми.
Правда, у нас нет оснований образование столь крупного политического объединения, обнимавшего всю территорию Западной Грузии, рассматривать происшедшим в конце IV в. и связывать его с существовавшими в то время внешнеполитическими и др. осложнениями Римской империи, но вполне вероятно, что именно в это время и наступил период наивысшего могущества Лазского царства. Подчинение живших в труднодоступных местах Северной Колхиды сванов, наложение на них дани и т. д. было труднейшей задачей и может служить показателем могущества Лазского царства. Поэтому и прекращение зависимости сванов от лазов, происшедшее в 457—474 гг., является признаком ослабления Лазского царства.
Таким образом, следует думать, что период от конца IV в. до 60 —70-х гг. V в. является временем наивысшего могущества Лазского царства. Вероятно, обстановку именно этого времени отражает характеристика, даваемая Прокопием Кесарийским взаимоотношениям между Римом и лазами. Формальная зависимость все еще существовала — при смене царя правитель Рима посылал новому лазскому царю знаки власти, но Лазское царство не платило дани римлянам, не выставляло войска для участия в их военных экспедициях. Оно своими силами обеспечивало защиту проходов, чтобы не допустить вторжения гуннов, что, однако, тоже никак нельзя рассматривать как обязательство по отношению к Риму, ибо это в первую очередь входило в интересы самой Лазики (Ве1. Реrs., II, 15). На собственно лазской территории, в том числе в прибрежных городах, давно уже не стояли римские войска. Прокопию известно лишь о той далекой эпохе, когда римские гарнизоны стояли на всем побережье «от Трапезунда до страны сагинов» (т. е. санигов), однако из них лишь в Себастополисе и Питиунте сохранились они (Ве1. Goth., VIII, З). Апсар в значительной степени лежал в развалинах (там же, VIII, 2). Фасис тоже, несомненно, давно перестал быть римской крепостью. В период могущества лазов, очевидно, он возродился в качестве торгового и культурного центра. У византийских авторов, в частности у того же Прокопия, много говорится о внешней морской торговле лазов (Ве1. Реrs., II, 15, 28). Эта торговля осуществлялась, вероятно, как и прежде, главным образом через Фасис. Здесь же, в IV в., по свидетельству Фемистия, существовала высшая риторическая школа, пользующаяся такой славой, что наряду с лазами в ней получали образование выходцы из восточных провинций Римской империи (Λογοι, XXVII).
Однако главные политические центры Лазского царства находились во внутренних районах. Столица, именуемая византийскими авторами «Древним городом» (Αρχαιόπολίς), лежала в 17 км к северо-востоку от нынешнего г. Цхакая. Древнегрузинские источники называют ее Цихе-Годжи. Здесь, на территории современного Нокалакеви были произведены археологические раскопки, выявившие остатки сооружений византийского и позднеантичного периодов. Они возобновились недавно и привели ко многим новым открытиям. Крупным центром Лазики была крепость Родополис (груз. Вардцихе, в 12 км к югу от Кутаиси), на месте самого Кутаиси были значительные поселения и крепости, на границе с Картли — крепости Сканда и Сарапанис. Значительной была крепость Телепис (у слияния рр. Риони и Цхенисцкали) и т. д.
Начало ослабления Лазского царства, датируемое 60—70-ми годами V в. (см. выше), нам кажется, находится в связи с усилением Картлийского царства при Вахтанге Горгасале. В «Жизнеописании Вахтанга», вошедшем в свод древне-грузинских летописей «Картлис цховреба», мы находим много конкретных сведений об успехах правителя Картли в Эгриси (Западная Грузия). Говорится, в частности, об успешной военной экспедиции царя Вахтанга в Западную Грузию, о захвате всех крепостей вплоть до Цихе-Годжи и т. д. При этом в качестве обстоятельств, благоприятствующих этим предприятиям Вахтанга, называется и то, что «царь греков Леон Великий» из-за войны с персами не был в состоянии воспрепятствовать этому (КЦ, 157). Не только талантливый полководец, но и искусный политик и дипломат царь Вахтанг в своей борьбе за восстановление потерянных позиций Картлийского царства в Западной Грузии искусно пользовался греко-персидскими противоречиями, выступая в качестве союзника то Персии, то Византии. Выступая в роли союзника персов, Вахтангу удалось отвоевать многие области Картлийского царства как в восточных районах Западной Грузии, так и на юго-западе, в исторической Месхети. Среди областеначальников (эриставов) Вахтанга Горгасала «Картлис цховреба» называет эриставов Кларджети, Цунды и Одзрхе (в Месхети), а также Эгри и Суанети, Маргви и Такуери (КЦ, 185). Можно думать, что Аргвети вновь вошла в состав Картли. То, что Сванети отпала от Рима (Византии) и Лазики в эту эпоху — при Леоне I (457—474), мы узнаем из вышеприведенного сообщения Менандра. По-видимому, она вошла при этом в состав Картлийского царства.
Правда, византийские авторы VI в. хранят гробовое молчание о владениях Картли в Западной Грузии. Им об этом будто ничего не известно, в то время как они исключительно хорошо осведомлены о господстве Лазского царства над племенами Западной Грузии (апшилы, абазги, сваны) и даже над иберами. Но это и понятно: свое право на господство в Западной Грузии они основывают именно на правах своего подданного — лазского царя, в то время как факты, свидетельствующие о владениях находящейся в подчинении Ирана Картли в Западной Грузии были им крайне нежелательны, так как обосновывали бы притязания персов на Западную Грузию. Впрочем, в глазах византийцев проникновение Карли в Западную Грузию в IV—V вв., возможно, на (самом деле выглядело в качестве иранского проникновения, так как Картли при этом большей частью выступала в качестве союзника Персии.

Статья получена: www.world-history.ru