Сердце Дикси

Алабама в июне — это бескрайняя распаханная прерия. Изредка попадаются на глаза островки сосен или дубов. В иссушающем пекле на полях ждут дождей бледно-зеленые побеги сои, хлопка и арахиса — традиционных для южных штатов культур.

Официальное прозвище штата Алабама — «Сердце Дикси». Здесь действительно сконцентрировался дух американского Юга, который не под силу было уничтожить ни Гражданской войне, ни насаждаемым янки новым правилам жизни.

 

 

Неистребимое благодушие, замечательная любознательность, живой интерес к истории и традициям — непременные качества коренных южан. В соблюдении традиций, в тщательной приверженности некоему установленному течению жизни они, пожалуй, не знают себе равных.

Если не хватает существующих законов, придумываются новые. Например, алкоголь здесь продают только лицам, достигшим 30 лет.

Любой водоем требуется обнести забором в целях безопасности. Запрещается убирать иголки под соснами, растущими в общественных местах. Последнее правило придумали потому, что палые иголки продаются здесь на вес садоводам и огородникам для мульчирования почвы. Местные жители могут собирать иголки только под их личными соснами, а любые другие принадлежат владельцам той земли, на которой выросли деревья. Вот такие строгости.

Консерватизм особенно чувствуется в маленьких городках, в отсутствие соблазнов большого города. Яркий пример тому — Дотэн, что в ста милях от Мексиканского залива.

Население Дотэна — около 50 000 человек. Пара памятников времен Гражданской войны, городской парк и — улочки, улочки; с пыльной площади, окруженной магазинами и ресторанами, они растекаются среди посевов арахиса белыми домишками, плавно бегут по чистому полю, рассыпаются веером у горизонта...

В одном из растаявших от жары пригородов Дотэна живет мой знакомый, м-р Мэтью Бэйн. В свои 83 года он хорош собой, чрезвычайно добродушен и неукоснительно следует заведенному порядку.

Как-то он дружески пригласил меня провести с ним целый день, предупредив, что должен будет отвлекаться от беседы для выполнения долга.

— Пора кормить Дилли, — посмотрев на часы, сказал мистер Бэйн и, решительно пошаркивая тапочками, отправился на просторную кухню.

Там он вынул из ящика разделочную доску, нож и миску, на которых краской было написано «Дилли», и принялся крошить какие-то неаппетитные объедки.

Видя мое недоумение, мистер Бэйн с готовностью все объяснил. Оказывается, Дилли — броненосец, поселившийся в саду Мэтью (кличка родилась от английского названия броненосца — armadillo). Существо это, по словам мистера Бэйна, настолько уродливо, что даже кажется симпатичным.

Броненосцы от природы беззубы и могут поэтому питаться только мягкими и мелкими кусочками пищи. Мэтью жалеет беззубого беднягу и в свободную минутку старается помельче покрошить для него остатки своих трапез. Обычный рацион броненосца на воле — жуки, червяки, слизни, ягоды. Особое лакомство — муравьи, двадцать тысяч штук надо съесть броненосцу, чтобы почувствовать себя сытым.

Вообще же, если броненосцу не повезет на сердобольного хозяина и приходится шнырять под соснами самому по себе, он может представлять серьезную опасность для автомобилистов: перепуганный, ошалевший зверек способен довольно высоко подпрыгивать, разбивая при столкновении фары, а то и лобовое стекло.

...Июньская жара пошла на спад, пригород Дотэна наполнился знакомыми звуками летнего вечера за городом: лай собак, крики детей, смех, разговоры, журчанье воды и шелест дождевальных установок на газонах.

К мистеру Бэйну, под сень орехов пеканов его сада, потихоньку начали стягиваться гости. Две старушки пришли, шерочка с машерочкой, под ручку, и принесли кекс. Супружеская пара, судя по виду, немного моложе Мэтью, приехали на велосипедах, а в рюкзачке у них было мороженое.

— У нас сейчас время репетиции, — строго сказал мне мистер Бэйн. — Мы должны готовиться к ежегодному собранию.
Гости расселись на ступеньках домика, прямо как в деревне на завалинке, а Мэтью взялся дирижировать.

Чуть-чуть ломкими голосами они запели:

Господь да хранит нас этой ночью,
Ангелы будут оберегать наш сон —
До утренней зари.

Мистер Бэйн рассказал мне потом, что южане более ста пятидесяти лет вот так собираются, вместе петь старинные гимны и псалмы.

Родилась эта традиция из глубокой религиозности и еще, пожалуй, из понятного желания повидаться со старыми знакомыми, почерпнуть в таких встречах душевные силы. В прошлом веке люди ехали на ежегодное собрание за много миль, где бы оно ни происходило — в Джорджии, Алабаме, Теннесси. У некоторьгх путешествие занимало в то время целую неделю.

Этой поездке предшествовали постоянные репетиции дома, по-соседски: вечерами вот так же, как сейчас, гости мистера Бэйна устраивались кто как — под тенью дубов и пеканов и старательно выводили старинные рулады.

Гражданская война перевернула жизнь Юга, но не изменила привычек южан: в духовных песнопениях они и по сей день черпают силы и надежду.

На другой день мистер Бэйн собрался уезжать во Флориду, навестить дочь. Он уехал, и Дотэн словно опустел без этого чудаковатого джентльмена.

Другие мои дотэнские знакомые —Дэйв и Бекки Фулфорд — гораздо моложе мистера Бэйна. Дэйв занимает ответственный пост в крупной корпорации, поэтому внешне их образ жизни резко отличается от образа жизни Мэтью.

Фулфорды живут в престижном пригороде Дотэна, в огромном особняке посреди сосново-пеканового парка. В их гараже стоят дорогие автомобили, в парке растут редкие цветы, а на тенистой веранде поскрипывает старинное кресло-качалка.

Для Юга очень характерен культ места отдыха. Это должен быть самый уютный, самый тенистый, самый красивый уголок. Кресло-качалка — непременный атрибут такого местечка. Южане очень ценят культуру томной лени и расслабленности, а что может быть лучше: подремать под мелодичный скрип качалки и шелест листвы?

Любовь к качалке, верному спутнику сиесты, привела к рождению специальной касты краснодеревщиков, которые производят только кресла-качалки. Труд их, разумеется, ценится очень высоко, а для изготовления качественного кресла прилагаются усилия, равные усилиям по созданию хорошей скрипки.

Подбираются определенные породы дерева для разных частей кресла, строго соблюдается время и температурный режим сушки древесины.

Хозяин дома, Дэйв, трепетно перечислил знаменитых людей, чьи имена теперь навек связаны с креслом-качалкой: Джон Кеннеди успокаивал покачиванием больную спину, решая государственные вопросы в Овальном кабинете; Авраам Линкольн сидел в кресле-качалке в тот момент, когда его убили в Театре Форда; еще один президент, Джимми Картер, распорядился доставить в Белый дом сразу пять кресел — без них пустоват бьш балкон второго этажа; писательница Гертруда Стайн, как истинная американка, не представляла себе жизни без кресла-качалки, — несмотря на то, что жить предпочитала в шато во Франции; она не изменила своей привычке и гостей своего салона принимала, посиживая именно в таком кресле...

У жены Дэйва, Бекки, не хватает времени расслабленно посидеть на веранде. Бекки — страстная садовница и досуг свой тратит на цветы, инжир, орехи пеканы. И заботушка у Бекки соответственная: как уберечь посадки от кроликов, енотов и белохвостых оленей, которые нет-нет, да и забредут на крайний участок Фулфордов из соседнего леска.

Раз в неделю Бекки взваливает на спину мужа опрыскиватель и заставляет его ползать под кустами и деревьями, опрыскивая все вокруг... острым соусом «Табаско».

— А что делать?!. печалится Бекки. — Эта фауна все сметает на своем пути, а олени однажды даже сосенку объели...

Занятию садом и огородом отводится немало времени в тихой неторопливой жизни обывателя американского Юга. Успехи порой бывают поразительны.

Дыни, арбузы, декоративная капуста — все небывалой величины, например, одна дынька потянула почти на тридцать килограммов. За южанами, по результатам выращивания гигантских овощей, — целых три позиции в Книге рекордов Гиннесса!

В пятницу вечером Дэйв предложил мне:
— Если хочешь, можем взять тебя на рыбалку. Наш приятель собирается ловить сомов древним индейским способом.

Соблазн был слишком велик, чтобы отказаться.
Наутро Фулфорды заехали за мной на грузовичке «Форд», багажник которого оказался нагружен бессчетным количеством канистр с питьевой водой.

— Бекки считает, что лучше и полезней дотэнской воды из-под крана ничего нет, — заявил Дэйв. — Ее не переубедишь!

Мы тронулись в путь. Ехали весело: болтали, останавливались перекусить и, наконец, через три часа добрались до места.

На берегу водоема с темной стоячей водой была разбита яркая палатка. Поворачивая к ней с проселка, Дэйв погудел, и из палатки выскочил невысокий бородатый мужичок.

— Пит, — представился он и тут же отправился наливать всем кофе из древнего замызганного кофейника и жарить бекон на еще более замызганной сковородке, поставленной прямо на уголья.

— Пит — неисправимый романтик, — шепнула мне Бекки, — он считает, что на природе обязан себя вести как пионер-первопроходец, например, пользоваться этими ужасными прадедовскими приборами.

После обеда все пошли на берег. Водоем шириной метров пять и длиной метров тридцать оказался рукавом безымянной речушки, густо обросшим кустарником. Точнее, имен за речушкой числилось столько, что остановиться на каком-нибудь одном было невозможно. В списке названий были: Быстрая, Крошка, Дом Сомов, наконец, просто Речка.

С течением лет верхний вход в рукав обмелел, и теперь вода по нему течет только в сильный дождь. Через нижний же вход в рукав заплывают сомы, которым по вкусу жизнь в стоячей воде, где на дне — целые горы плавника.

Пит натянул на себя гидрокостюм и полез в воду. Глубина оказалась невелика, самая большая — по грудь. Осторожно ступая специальными облегающими ногу пластиковыми галошами по дну, Пит продвигался к противоположному берегу. Там он, оглядевшись, сориентировался по каким-то известным ему приметам, набрал воздуха и присел, скрывшись под водой.

Время от времени он высовывался из воды — каждый раз в новом месте, снова набирал воздух и погружался в темную воду. С берега мы могли следить за его подводными передвижениями по пузырькам воздуха, поднимавшимися к поверхности.

Через полчаса Дэйв не выдержал:
— Пойду помогу! — Он тут же облачился в свой пижонский малиновый костюм и побрел на помощь Питу.

Похоже, рыба только и ждала появления под водой душки Дэйва в ослепительном костюме, потому что не прошло и пяти минут, как Пит метнулся к нему, шаря под водой руками и отворачиваясь от плещущего хвоста.

Еще через мгновение, заорав и заулюлюкав, рыболовы взметнули на вытянутых руках сома размером с полено. Взвесив его потом, выяснили, что сом потянул почти на шестнадцать фунтов (около восьми килограммов).

На мой вкус, жаренный на углях сом с брюхом, нафаршированным орехами и зеленью, весьма хорош, хотя и жирноват.

По отзывам рыболовов, подводная охота настолько захватывающа, что, попробовав разок, уже не изменишь этому хобби никогда.

Суть поимки сома сводится к следующему: рыбак шарит руками в кучах затонувшего плавника, полагаясь отчасти на удачу, отчасти на точное знание привычек этой рыбы. Нащупав под какой-нибудь корягой рыбину, охотник старается ухватить ее за нижнюю челюсть.

Если такой ловкий финт не получается, он дает рыбе захватить свою руку пастью, а потом хватает ее за жабры изнутри.

Приходится проявлять осторожность: порой в плавнике встречаются змеи или черепахи. Эти твари несравненно зубастей и увертливей сомов, запросто могут и цапнуть.

Когда сом ухвачен, следует его вытащить из воды. Тут надо действовать ошеломляюще-внезапным рывком, либо, наоборот, потихоньку, стараясь уворачиваться от хвоста.

Придумали ловить рыбу таким образом индейцы, жившие в бассейне Миссисипи. В незапамятные времена они достигли замечательного мастерства в искусстве ловли сомов руками и передали свой опыт первым франкопоселенцам на территории современной Луизианы.

Этот вид спорта быстро распространился и по другим местностям, где водится тихий и достаточно неповоротливый сом.

Конечно, по прошествии времени власти стали оберегать сома от чрезмерного уничтожения, запрещая кое-где ловлю. Современным рыбакам, в отличие от индейцев, приходится теперь подлаживаться под правила и законы.

Кстати, в России рыбаки тоже умеют воспользоваться ленью и туповатостью сома. На волжских плесах и прибрежных отмелях до сих пор находятся любители заколоть сома с лодки острогой, причем происходит охота, как правило, ночью, при свете мощного фонаря или факела...

Мы вернулись в Дотэн поздно вечером того же дня, а назавтра, перед моим отъездом, устроили «отвальную» вечеринку в маленькой закусочной, где за семь долларов полагалась порция под названием «все, что ты можешь съесть». То есть, можно было подходить к буфету за добавкой столько раз, сколько хочешь и можешь.

Да, было чем полакомиться в тот прощальный вечер (блюда выбирались традиционные, южные): жареные свиные ребрышки под пряным соусом, печеные куриные крылышки, пропитанные острейшим соусом «Табаско», жаренные на углях гигантские креветки, овощи и фрукты без счета и меры...

Меню в кафе было напечатано в виде старинного газетного листка под названием «Тополиная крона». Тополиная крона (Poplar Head) — прежнее имя Дотэна, данное ему, разумеется, за обилие тополей в окрестностях.

Составители меню резвились, видно, вовсю: газетка была испещрена забавными заметками и выдержками из кодекса поведения в общественных местах, например, вроде такого: «Ругаться, плеваться и стрелять из револьвера в кафе строго запрещается. Штраф 25 долларов!»

Полной неожиданностью для меня стала заметка, перепечатанная из издания 1892 года:
«Пароход «Индиана» отправился из Филадельфии с грузом зерна и муки в помощь многострадальным жителям России. Вскоре еще один пароход, «Миссури», повезет в голодающую Россию более 3000 тонн продуктов питания. Этот груз — подарок фермеров южных штатов Луизианы, Теннесси и Алабамы».

Кто бы мог подумать — в крошечном Дотэне, в далекой жаркой Алабаме, где нога русского человека, если и ступала, то крайне редко, — вдруг узнать что-то новое о России! Пролежав век, эта новость покрылась патиной и перешла в разряд антиквариата. Вот таким замысловатым образом, благодаря случайному совпадению, и протянулась ниточка, навсегда связавшая в моих мыслях Алабаму и Россию, — и на сердце потеплело.

загрузка...