Возвращение к Ангкор-Вату

Вот уже полгода я мечтал поехать в Ангкор, но все время что-то мешало. У журналистов, работающих в Кампучии, всегда очень много работы и очень мало времени на личные планы. Смотришь, в провинциальном центре открывают новую школу, а в соседней деревне — пхуме — организовали медпункт; в Пномпене у студентов технического института воскресник, на котором ребята расчищают территорию от буйных трав запустения, а на медицинском факультете — первый выпуск. Сегодня у рыбаков на озере Тонлесап началась путина — ранним утром плывешь на длинной узкой пироге от одного заякоренного плота к другому, чтобы снять на пленку трепещущее в неводах серебро, а завтра вышагиваешь по узеньким дамбам среди рисовых чеков и даже пытаешься вместе с крестьянками жать рис, но не успеваешь войти в ритм, потому что время торопит: через три часа ты должен быть на стадионе, где состоится товарищеский футбольный матч между командами Пномпеня и Хошимина...

— Мы сможем выехать в Ангкор послезавтра,— сказал наш гид Сомарин.— Хочу предупредить: это будет не очень-то приятная прогулка — дорога от Кампонгчнанга совершенно разбита.

 

 

Ехать придется со скоростью километров двадцать в час, не больше. Правда, хорошо, что сейчас январь и не очень жарко.

«Не очень жарко» означало, что температура воздуха на солнце доходит всего лишь до 35 градусов по Цельсию.

...Был сезон прахока, и воздух пропитался резким запахом перебродившей на солнце рыбы. Навстречу нам двигались вереницы двуколок, которые тянули меланхоличные буйволы. Крестьяне из деревень, расположенных вдали от реки Тонлесап, везли рис, чтобы обменять его на мелкую рыбешку и тут же, на берегу реки, заняться приготовлением прахока. Повозки небольшие, но на каждой располагалось, как правило, целое семейство.

Прахок — непременная принадлежность кхмерской кухни. Это особым способом приготовленная рыбная масса, которую несколько недель выдерживают на солнце, отчего она приобретает острый вкус, едкий аромат и становится незаменимой приправой к вареному рису. Готовят прахок в январе — феврале, потом хранят в больших глиняных чанах. Запасов обычно хватает на год, а затем — снова в путь-дорогу. К реке...

Мы хотели попасть в Баттамбанг засветло и поэтому, пока не кончился асфальт, мчались с приличной для этих мест скоростью — 60 километров в час. Асфальт кончился перед Кампонгчнангом...

Полпотово воинство, никогда не отличавшееся бережным отношением к творениям рук человеческих, при бегстве рвало минами асфальт через каждые полтора-два метра. В итоге — изрытая воронками лента шоссе № 5 и практически ни одного целого моста.

— Представьте себе тысячи километров разрушенных дорог, сотни взорванных мостов, уничтоженный автомобильный парк,— говорил мне Кхун Чи, министр транспорта Народной Республики Кампучии.— Представьте себе пришедшие в негодность портовые сооружения и затопленные суда; представьте себе десятки заржавевших паровозов и заросшие лианами и бамбуком железнодорожные пути — тогда вы поймете, с чего нам пришлось начинать восстановление транспортного хозяйства страны.

За три года мы полностью отремонтировали шоссе № 1, связывающее Пномпень с Хошимином. Без дорог немыслимо развитие транспорта. Сегодня уже функционирует железная дорога между Кампонгсаомом, Пномпенем и Баттамбангом. С помощью советских специалистов мы наладили работу двух важнейших портов страны. Но все же основным в Кампучии остается автомобильный транспорт. Сейчас главное — это дороги...

...Наш шофер Муй притормаживает «Ладу», чтобы пропустить груженный щебенкой ЗИЛ. Шоссе в этом месте идет по дамбе. На обочине кучи щебня. Рабочие засыпают им воронки. Грейдер ровняет щебень, который затем заливают горячим битумом. По шоколадным спинам дорожных рабочих струится пот: сверху палит солнце, снизу пышет расплавленный битум.

Первое колесо мы сменили в полдень, отъехав от Кампонгчнанга километров тридцать.

— Лучше бы это случилось до Кампонгчнанга,— сетовал Муй,— тогда в городе мы смогли бы залатать баллон. Еще два прокола — и мы застрянем на дороге.

— Ты хочешь навлечь неприятности? — рассердился Сомарин.— Теперь того и гляди полетит кардан.

Муй обиделся.

— Кардан не полетит,— сказал он, вытирая пот со лба.— «Лада» — крепкая машина.

Я решил вмешаться:

— «Лада» действительно очень выносливая машина, но не это главное. У нас прекрасный шофер, и кардан у него не полетит.

Муй смутился, все рассмеялись, и первый инцидент с проколом завершился дружеской трапезой на обочине.

Когда у Муя уставали руки, за руль садился Сомарин, но его хватало километров на пятнадцать. Потом Сомарина сменял я, вел машину километров пять и... сдавался, поскольку вождению я обучался на покрытых асфальтом просторных московских улицах, ездил, правда, и по бездорожью, но это изрытое воронками шоссе даже бездорожьем назвать было трудно.

Порой встречались велосипедисты, весьма ловко маневрировавшие на искалеченной дороге. Пылили редкие грузовики, и после каждой такой встречи пыль густо оседала на наших волосах, лицах, рубашках. Но мы к этому уже привыкли...

...Дома кхмерских крестьян — это очень легкие сооружения на сваях, продуваемые всеми ветрами, если таковые возникают. Строительным материалом служат стволы бамбука и листья сахарной пальмы. Вокруг домов обычно растут бананы, оживляя своей густой зеленью нехитрое поселение, и непременно несколько сахарных пальм.

— Когда я жил в деревне,— рассказывал Муй,— у нас было пятнадцать сахарных пальм. Они требовали постоянного ухода. Те, что растут на полях, уже одичали, и пользы от них немного. Листья идут на кровлю, из них плетут корзины, циновки. Но главное — сок пальмы. Его собирают с тех деревьев, за которыми ухаживает человек. Когда на кроне пальмы распускается цветок, к нему подвешивают бамбуковый стакан, в который стекает нектар. Стакан опорожняют два раза в сутки. Пальмовый сок выпаривают, получая сахар, можно делать из нектара и напитки: пиво, вино. В нашей деревне всегда делали много пива...

...После Баттамбанга пейзаж резко изменился. Исчезли кустарники саванны, не попадаются большие пальмы. Дорога идет меж бескрайних желтых полей, совершенно непохожих на лоскуты рисовых чеков в районе Пномпеня, разделенных узкими дамбами. Немного воображения — и покажется, что путешествуем мы где-то в среднерусской полосе ясным сентябрьским утром. Только сейчас конец января, и если поля в России покрыты снегом, то здесь, в кампучийской провинции Баттамбанг, недавно прошла жатва, и рисовые поля желтеют стерней, которую еще не успели поджечь, чтобы подготовить землю к очередному посеву.

На шоссе оживленное движение. Навстречу нам из Сисопхона велосипедисты везут массу всевозможных товаров, хитро привьюченных к багажникам. Люди спешат на рынок в Баттамбанг. Временами проносятся ярко раскрашенные мотоциклы: за рулем — задорно улыбающийся парень, сзади пристроилась красавица в пестром саронге. Но самым живописным зрелищем был, пожалуй, автобус, с боков которого гроздьями свисали велосипеды, а на крыше тесно сидели веселые мужчины. Для них — в отличие от тех, кто томился в духоте внутри автобуса,— поездка была с ветерком...

Баттамбанг слыл в свое время рисовой житницей Кампучии. Сегодня это одна из самых многолюдных провинций страны: возвращаются к родным очагам крестьяне, угнанные полпотовцами в пограничные районы Таиланда, возвращаются также те, кто был обманут маоистской пропагандой и скрывался в джунглях от «вьетнамского истребления». Люди поверили народной власти, которая пришла на помощь крестьянам в критическое для них время, когда запасы риса были уничтожены бандами, когда нечего было сеять и нечего было есть. И хотя сейчас производство риса еще не достигло уровня довоенных лет, размеры обрабатываемых площадей увеличиваются с каждым сезоном. В некоторых районах провинции на полях появились советские тракторы «Беларусь»...

...В Сисопхоне мы прощаемся с дорогой № 5, идущей дальше в сторону таиландской границы, и сворачиваем на дорогу № 6. Отсюда до Сиемреапа — ближайшего от Ангкора крупного города — не более ста пятидесяти километров.

— Если повезет, через пять часов будем в Сиемреапе,— говорит Сомарин, доедая теплый и очень сладкий арбуз.

После Баттамбанга Сисопхон кажется маленьким и захолустным. Город сильно разрушен, большая часть жителей ютится в лачугах из жести и фанеры. Главная достопримечательность городка ныне — это рынок.

В Пномпене я беседовал с одним из работников министерства торговли.

— Сейчас мы вынуждены мириться с таким положением дел,—. говорил он. — И рынок до поры до времени останется основным источником снабжения населения. Постепенно, по мере восстановления промышленного производства и выпуска необходимых народу товаров, которые будут продаваться в магазинах по твердым ценам, мы сумеем подорвать позиции рыночных торговцев...

При Пол Поте все виды торговли были упразднены, а ныне в Пномпене и других городах уже открыты первые государственные магазины, где можно приобрести рис, рыбу, прахок, ткани, кухонную утварь...

...Как ни старались мы одолеть основную часть пути до полудня — ничего из этого не вышло. И вот уже два часа дня, а мы все еще только на полдороге к Сиемреапу. Солнце жарит немилосердно, «Лада» раскалена, встречный поток воздуха опаляет руки и лица. Правую руку, высунутую из окна автомобиля, я обмотал шейным платком — иначе будет ожог. Муй побледнел от напряжения и усталости, окрест — куда ни глянь — ни души.

Земля растрескалась от зноя, каналы обмелели, а в иных местах и вовсе пересохли, но меланхоличные буйволы сумели все же отыскать остатки влаги и лежат задумчиво, погрузившись по шею в кофейную жижу. Сухой сезон...

...Вдруг «Лада» резко затормозила. Сомарин, в очередной раз стукнувшись головой, сокрушенно вздохнул.

На обочине дороги стояли два «джипа», в пересохшем канале колесами к небу лежал грузовик, вокруг которого суетились солдаты. Чуть поодаль пасся буйвол; на шее у него сидела белая птичка...

Кхмеры называют буйвола «крабай». Крабаи огромны и флегматичны, но порою бывают злыми, и тогда их упрямство превосходит ослиное.

В деревне Тасасдам, где мы остановились у придорожной харчевни, чтобы выпить пальмового пива, Сомарин и Муй завели длинный спор.

— «Лада» хорошая машина, но очень маленькая, а крабай очень сильный,— говорил Муй, считавший, что нам повезло с задержкой в Сисопхоне.

— Грузовик большая машина, но шофер очень глупый,— гнул свою линию Сомарин.

— При чем здесь шофер? — возражал Муй, в котором заговорила профессиональная солидарность.— Ты бы смог наехать на крабая?

— А зачем на него наезжать? — не понимал Сомарин.— Нужно было остановиться и подождать, пока бык пройдет...

Когда Муй резко притормозил на дороге, я, грешным делом, подумал, что здесь совершено нападение. Небольшие банды полпотовцев временами просачиваются в глубь кампучийской территории и атакуют одиночные автомобили.

Дорожный разбой или ночные налеты на мирные уединенные деревни потом изображаются как «замечательные успехи» полпотова воинства. Правда, иные мои коллеги из французских и американских журналов в минуты откровения признавали, что «успехи» эти весьма сомнительны, но частенько встречались мне и репортажи, где авторы пытались подать бандитов как героев. Я видел реакцию кампучийцев на такие репортажи. Как можно обелять этих изуверов, возмущались люди, когда они повинны в смерти миллионов соотечественников, когда они настолько погрязли в злодеяниях, что страх перед судом народа превратил их в зверей, забившихся в логово джунглей?

Впрочем, в тот день на дороге № 6 разбойных нападений не было...

...Когда к чему-то стремишься долгое время, а потом приближаешься к цели, в душе возникает некая пустота, потому что стремление уже утрачено, а постижение еще не наступило. Эта мысль пришла в голову в прохладном холле гостиницы «Ангкор» в Сиемреапе, куда мы наконец добрались, преодолев более четырехсот километров трудной дороги. Из Пномпеня в Сиемреап меньше часа полета, а на машине мы добирались два дня. Самолет летит напрямик над великим озером Тонлесап, а нам, чтобы обогнуть озеро с северо-запада, пришлось сделать огромный крюк. Но, как ни тяжела дорога, если бы мне предложили еще раз отправиться в Ангкор и предоставили право выбора транспорта, я вновь назвал бы автомобиль.

...Когда-то туристские проспекты компании «Шелл», орудовавшей в Кампучии (торговля нефтепродуктами и туризм, по мнению заправил фирмы,— вещи взаимосвязанные), предлагали туристам десятки маршрутов к древней столице кхмеров и обещали комфортабельную прогулку с массой всевозможных развлечений.

Возможно, так и было, но сегодня нет туристов в Сиемреапе. Городок, расположенный по берегам тихой речки, укрылся в тени больших зеленых деревьев и кажется погруженным в дрему...

Немного посетителей и в гостинице, из окон которой видны вдалеке пять башен Ангкор-Вата (иногда это название пишут Ангкорвоат). Не вернулась еще в Кампучию пора туризма, прерванная с началом американской интервенции.

На камни Ангкора, повидавшие на своем долгом веку немало войн, в последнее десятилетие падали бомбы с американских бомбардировщиков, залетали сюда снаряды и мины, с помощью которых проамериканский режим Лон Нола пытался подавить борьбу патриотических сил. К ранам на знаменитых барельефах галерей Ангкор-Вата, нанесенным временем, прибавились свежие шрамы от автоматных пуль и осколков мин. Остановились реставрационные работы, и огромные каменные плиты, извлеченные из основания храма, остались лежать на земле, поросли густой травой, а тропические дожди смыли с них номера, проставленные реставраторами...

Потом война окончилась. Но люди, захватившие власть и назвавшие, словно в насмешку над святыней кхмеров, свой высший орган «Ангка», считали, что камни все стерпят. Людоедские амбиции функционеров «Ангки» требовали миллионов человеческих жизней, и окрестности Ангкора стали местом массовых казней и захоронений, а у подножия знаменитого храма высшие чины полпотовского режима проводили конференции, во время которых оглашались все новые указы, требовавшие истребления «враждебных элементов», «враждебной культуры», «враждебной идеологии». Здесь же звучали бредовые притязания на территории соседних государств, в первую очередь социалистического Вьетнама.

Многое повидали камни Ангкора...

С тех пор как француз Анри Муо наткнулся во время своих блужданий по камбоджийским джунглям на сказочный «мертвый город», Ангкор, или, как его называли кхмерские хроники, Яшодхарапура, столица великого государства Юго-Восточной Азии Камбуджадеши, всплыл из глубин мифологии и стал реальным географическим понятием, потеряв связь с легендой о божественном происхождении знаменитого храма Ангкор-Вата...

Но еще долгие годы исследования шедевров древнекхмерской культуры продолжали оставаться делом отдельных энтузиастов, которые никак не могли отвоевать у джунглей каменное сокровище. И только в первой четверти XX столетия Ангкор стал постепенно превращаться в огромный музей под открытым небом, раскинувшийся на десятки километров. Начались реставрационные работы, и тихий провинциальный Сиемреап зажил бурной жизнью. Ангкор наводнили туристы, а Анри Маршалю, в ту пору смотрителю ангкорских руин, помимо реставрационных работ, пришлось заняться... частной детективной практикой. А что поделаешь, если туристы растаскивали шедевры древности...

— Ангкор нужно всеми силами спасать,— говорит УК Кун, работник министерства культуры, информации и прессы.— Это национальная гордость кхмеров. Пять башен Ангкор-Вата на наших знаменах — символ свободной Кампучии. Но трудность восстановления этого исторического памятника в том, что всю документацию увезли французы, после того как реставрационные работы в Ангкоре были прерваны. У нас же, к сожалению, нет реставраторов, нет опыта подобных работ. Сейчас возник новый проект спасения Ангкора. Он разработан реставраторами из Индии, Советского Союза и Польши. Уже проведены первые исследования, но работа предстоит долгая... Пока же мы пытаемся сохранить то, что осталось...

...Утро было солнечным, в траве стрекотали кузнечики, вода в канале, омывающем пять километров стен храма, испещрена листьями лотосов и кажется застывшей, как и каменная громадина под голубым небом.

Мы стояли у западных ворот храма, откуда начиналась дорога, вымощенная огромными светло-серыми камнями.

Я не был одинок в своем волнении. Сомарин, Муй и два юных солдата, которых нам прислали для охраны, взирали на храм серьезно и отрешенно, а ведь всего несколько минут назад все весело смеялись и шутили, тесно сбившись внутри «Лады». Величие Ангкор-Вата заставляло говорить вполголоса; впрочем, говорить и не хотелось.

Освещенные ярким солнцем, башни храма казались огромными белыми бутонами лотоса. Древние зодчие добились идеальной симметрии. С дороги можно было видеть только три башни — центральную и две из четырех, расположенных по углам. По мере приближения к храму, Ангкор-Ват рос, обретая облик человеческого творения и утрачивая символический образ высокой горы Меру, где живут боги. Но потом, когда мы поднялись по крутым лестницам на террасу главной башни и посмотрели окрест с высоты двадцати трех метров, каждого снова посетило ощущение, будто он взобрался на диковинную гору.

От взгляда вниз захватывало дух. Огромная территория с геометрически четко расположенными дорогами и прудами, галереи первой террасы, внутренние дворики второй — все это было далеко под нами, а вверх на высоту сорока двух метров головокружительно устремлялась лотосоподобная башня, украшенная каменным орнаментом.

Легенда гласит, что ангкорский храм — творение бога Прах Энтрейя — Индры, подарившего Ват принцу Преах Кет Малеа. Полюбившийся Индре принц был, к сожалению, земным существом и не мог долго оставаться на небесах, у бога. Но поскольку Преах Кет Малеа привык к величию небес, Индра, чтобы как-то скрасить его земное существование, велел своему зодчему — Прехписнуке построить божественный храм, подобного которому нет на земле.

Эта легенда убедительна, по крайней мере, в одном: действительно, нет на земле второго Ангкор-Вата, как нет второго Акрополя, Колизея, как нет второго Тадж-Махала и второй церкви Покрова на Нерли...

История не сохранила нам имен гениальных зодчих, создавших Ангкор-Ват. В отличие от легендарного Прехписнуки они были земными людьми, утвердившими в камне славу их монарха, по повелению которого было создано это чудо света. А вот имя монарха хроники увековечили. И не потому что король Сурьяварман II, правивший Камбуджадеши в первой половине XII века, был великим правителем и полководцем. Возможно, он так и остался бы одним из шеренги многочисленных камбуджадешских варманов (монархов), не приди ему в голову мысль воздвигнуть беспримерный храм.

Строительство длилось много лет. Это был титанический труд. Подсчитано, что на Ангкор-Ват пошло столько же камня, сколько на древнеегипетскую пирамиду Хефрена. А ведь каменоломен поблизости не было...

Над нами в высоком небе плыли белые облака. Далеко внизу шли куда-то по своим делам два монаха-бикху. Их шафрановые тоги почти сливались с пожелтевшей густой травой, покрывавшей землю по обе стороны дороги. Вода в прудах казалась зеркалами, в которых отражены силуэты башен. Два голубых зеркала в желтизне травы.

Через два дня мы уехали. Нас ждали дела в Пномпене. Об Ангкоре можно рассказывать очень долго, но это будет уже другая история, а этот рассказ — о дороге и о стремлении один раз увидеть, чтобы запомнить навсегда.