Осень Средневековья

В теории история — процесс непрерывный. Но на практике в ней оказывается множество разрывов и зияющих пустот. В Национальном музее Средневековья в Париже, известном как Музей Клюни, словно кончиками пальцев ощущаешь, как одна эпоха вырастает из другой, что-то разрушая, что-то заимствуя, чему-то благосклонно позволяя доживать свой век. Ход времени здесь будто материализован.

На античных развалинах

Музей расположен в самом сердце Латинского квартала — на углу бульваров СенМишель и Сен-Жермен.

 

 

Туристов сюда влечет не только коллекция, но и архитектура музейного здания.

Давным-давно, когда Париж еще звался Лютецией и входил в Римскую империю, на этом месте располагались термы, остатки которых составляют часть музея. Термы делились на три больших зала: калдарий (для горячих ванн), сейчас практически разрушенный, тепидарий (для теплых ванн) и фригидарий (для холодных), сооруженный по образцу римских терм Траяна и сохранившийся лучше всего. Это единственная римская постройка на территории Франции, где полностью уцелели своды. Помещение так хорошо спроектировано, что даже в самые жаркие дни в этом просторном зале высотой 13,5 метра царит прохлада. Стены и пол обогревались при помощи системы свинцовых и глиняных труб, вода в которые поступала из котлов в подвалах. Летом они открыты для осмотра.

Позднее рядом с античными руинами появились дома, в том числе резиденция Пьера де Шалю, возглавлявшего в начале XIV века одно из самых богатых аббатств средневековой Франции — Клюни в Бургундии. В конце XV столетия другой настоятель Клюни, Жак д`Амбуаз, реконструировал парижскую резиденцию аббатства. Сохранившееся до наших дней здание — шедевр поздней, так называемой «пламенеющей», готики.

После Французской революции особняк Клюни был национализирован. В 1832 году коллекционер Александр дю Сомеррар разместил там свое собрание. В предшествующий период любителей изящных художеств из всей истории искусства интересовали в первую очередь античность и — в меньшей степени — итальянское Возрождение. И лишь эпоха романтизма открыла коллекционерам глаза на красоту неклассических художественных форм. Дю Сомеррар был в этом смысле героем своего времени: он собирал предметы искусства Средневековья. После его смерти в 1842 году здание и коллекция были выкуплены государством. Отошли к музею и термы, расчищенные при Людовике XVIII.

Ныне существующее здание соединяет часть терм и особняк. Этот странный симбиоз дает редчайшую возможность увидеть, как Средние века вырастают из античности. Ведь от смутных столетий раннего Средневековья уцелело крайне мало. Из-за этого возникает превратное ощущение, что античность ушла, не замеченная следующей эпохой, а культура Средневековья строилась практически на пустом месте, с нуля. А между тем она прочно стоит на античном основании. Комплекс Музея Клюни представляет собой метафору этого единства: прекрасный средневековый дом соединен с античными термами и вырастает из их фундаментов, что-то разрушает, что-то прагматично использует. Да и сама резиденция аббатов многократно достраивалась и перестраивалась: так появились ведущие в никуда лестницы, заложенные арки. А потом поверх всего этого легла поздняя архитектура музейного комплекса: современные железобетонные конструкции, стеклянные потолки. В результате возникает ощущение непрерывного развития. Здание растет, как живой организм.

Музей курьезов

Клюни — музей старый. И дело не в том, что его история насчитывает уже почти два столетия, а в том, что он сохранил многие родовые черты музеев XVIII — начала XIX века.

Современный зритель привык к художественным музеям иного рода — просветительским, имеющим деление по хронологии, национальным школам, отдельным мастерам. Главные возможности, которые дает такой музей, — образовательные. Экспозиция превращается в инструмент изучения истории искусства. Нам, привыкшим к залам Эрмитажа и Пушкинского музея, кажется, что такими музеи были всегда. Да и как еще показывать искусство? Конечно, по историко-монографическому принципу. Но, оказывается, музеи просветительского типа существуют не так уж давно. Их история насчитывает чуть более столетия, а раньше все было иначе.

По наблюдению известного музеолога Кеннета Хадсона, есть еще одна услуга, которую музей может оказать посетителям. Она состоит в развитии их любопытства (точнее того, что наиболее полно выражается английским словом curiosity). Владельцы кунсткамер XVIII века особенно не стремились ни располагать экспонаты привлекательным образом, ни хоть как-нибудь их пояснять. Того, что «куншты» существуют и собраны воедино, уже было достаточно, чтобы вызвать изумление, взволновать соприкосновением с неведомым. Интересно проследить, как слова «curious » и «curiosity», игравшие важную роль в Европе XVII— XVIII веков, в течение XIX столетия постепенно выцвели под влиянием новых представлений о респектабельности и научности. В английском языке прилагательное «curious» до сдачи своих позиций выражало широкий спектр положительных свойств и имело три различных значения:
• аккуратный, скрупулезный, внимательный к подробностям, стремящийся безупречно исполнить работу;
• прилежный в учении и жадный до сведений;
• возбуждающий интерес своими качествами или новизной.

Существительное «curiosity» означало и «усердие», и «странность», и «тонкое понимание, умение разбираться в чем-либо». Почти невозможно было представить себе умного и сведущего человека, который не был бы «curious». Тот факт, что сегодня это слово почти всегда означает «забавный, чудной, курьезный», красноречиво говорит о культуре нынешней эпохи. Стремление разобраться в чем-то самостоятельно стало признаком личности едва ли не маргинальной. А Клюни — это как раз музей для тех, в ком тяга к систематике не убила простое человеческое любопытство.

Трудно сказать, почему именно Клюни сохранил черты допросветительского музея. Отчего здесь жив дух древлехранилища, глиптотеки, «палаты диковин». Что это — магия архитектуры, влияние характера коллекций или хитроумный замысел экспозиционеров? Бродя по музею, решительно невозможно догадаться, что ждет тебя на следующем шагу. Почему за XII—XIII веками вдруг следует античность? Почему в одном зале выставлены изделия из кости IV века и религиозная живопись XIII столетия? Экспозиции представляют собой мешанину разнородных объектов, причем публику этот хаос явно устраивает, она чувствует себя в нем уютно. Посетитель может свободно потакать своим прихотям и выбирать то, что его влечет. Никто не пытается направлять его мысли в заданное русло, делать за него выбор. Здесь он — сам себе вожатый в мире искусства. Музей оказывается комфортным для тех, кого интересует не столько смена эпох и стилей, сколько само «тесто» культуры — тщательность и сложность ювелирного изделия или бытового предмета. Даже путеводители по Клюни не предлагают посетителю готовых маршрутов, а просто акцентируют внимание на жемчужинах собрания.

Не теряйте голову

В 1757 году королевский архитектор Жак-Анж Габриель спроектировал между садом Тюильри и Елисейскими полями удивительной красоты площадь. Она была названа именем правящего монарха — Людовика XV, а в центре установили его конную статую. По горькой иронии судьбы жизнь его сына — Людовика XVI оборвалась именно на этом месте. Во времена революции памятник снесли, а вместо него установили статую Свободы и гильотину. С появлением этих символов светлого будущего площадь, разумеется, получила новое имя — Революции. Здесь в 1793 году помимо короля сложили головы еще и Мария-Антуанетта, и герцог Орлеанский Филипп Эгалите, и многие другие представители родовой знати. Когда ряды аристократов сильно поредели, полетели головы революционеров. На том же месте в 1794 году были казнены Дантон, Демулен, СенЖюст, Робеспьер… По окончании террора гильотину убрали, статую Свободы заменили древнеегипетским обелиском из храма Амона в Фивах, а площадь с присущим французам юмором переименовали в площадь Согласия.

Зачем мы вспоминаем эту кровавую историю? Затем, что в ней была еще одна страница, с которой можно познакомиться именно в Музее Клюни. Оказывается, во времена Французской революции головы рубили не только людям, но и скульптурам. В 1793 году были низвергнуты с постаментов и обезглавлены (правда, без помощи гильотины) каменные статуи библейских царей, украшавшие западный фасад собора Нотр-Дам. Сами фигуры в первой половине XIX века попали в музей, а отрубленные головы бесследно исчезли. Полтора века спустя их случайно нашли во время строительных работ в 9-м округе Парижа. Сегодня в зале № 8 Музея Клюни посетителя ждет удивительное зрелище: статуи экспонируются отдельно, а головы — отдельно. Интересно, что реставраторы и не пытались возвратить головы на их законные места. Для Франции такое действие было бы антиисторичным: отрубленные головы в этой стране воспринимаются как черта национальной самобытности. Но и помимо статуй из НотрДам скульптурное собрание Клюни великолепно. В сводчатом зале напротив представлены образцы романской церковной скульптуры. В числе наиболее ранних — 12 капителей из нефа церкви Сен-Жермен-деПре (начало XI века). Голова ветхозаветной царицы с портала базилики Сен-Дени серьезно повреждена, но от этого не теряет своей архаичной величественности. Помимо каменных изваяний в Клюни хранится прекрасная деревянная скульптура. Да и чему тут удивляться, ведь в Средние века искусство резьбы по дереву в Западной Европе процветало.

Единственное желание

Музею Клюни принадлежит уникальная по своей сохранности коллекция античных и средневековых тканей. До конца романской эпохи Западная Европа производила только простую ткань, а потому византийские шелка и восточный текстиль пользовались большим спросом. Торговля этими товарами была важной частью средневековой экономики. С XIII века европейский рынок постепенно заполняют изделия из драгоценных тканей местного производства.

Особое место среди них занимают гобелены. В средневековой Европе они использовались не только для украшения замков и храмов, но и для сохранения в них тепла. Гобелены прикрывали холодные шершавые каменные стены. Обычно на них изображались нравственные, исторические и библейские сцены. Стоимость исходных материалов и сложность художественного замысла ковров свидетельствовали об уровне доходов заказчика. Изображение на готических гобеленах обычно плоскостное, угловатое, сдержанное по цветовой гамме.

В Музее Клюни хранится несколько наивный по сюжету, но оттого еще более трогательный гобелен «Подношение сердца» (начало XV века). «Репортажная» серия ковров «Сцены из жизни сеньоров» посвящена повседневной жизни знати начала XVI века: «Вышивание», «Чтение», «Прогулка», «Охота», «Купание» и «Галантные сцены». Из числа религиозных композиций очень хороши «Освобождение Св. Петра из темницы» (середина XV века) и «Житие Св. Стефана» (около 1500 года).

Все гобелены выполнены чрезвычайно изящно, но, только попав в зал № 13, понимаешь, что такое настоящий шедевр. Кстати, сам зал в форме ротонды был специально сооружен для демонстрации этого самого знаменитого экспоната — серии ковров «Дама с единорогом» (конец XV века, юг Нидерландов). Они представляют собой замечательный образец стиля «мильфлер» («тысячи цветов»), в котором фон понимается как декоративная плоскость, плотно заполненная изображениями цветов и зверушек. В данном случае главными героями из числа представителей животного мира оказываются лев и единорог. В искусстве Средних веков и Ренессанса единорога было принято изображать как белое животное, напоминающее коня с винтообразным рогом во лбу. По утверждению средневековых источников, заслуживающих всяческого доверия, единорог отличался неукротимым нравом. Животное яростно боролось при малейшей попытке поймать его, но девственница могла приручить единорога одним прикосновением руки. Поэтому единорог символизировал целомудрие и чистоту. В христианском искусстве он иногда выступает в качестве атрибута Девы Марии. Что касается льва, то этому зверю приписывались многие значения. Согласно бестиариям (средневековым сборникам статей о реальных и фантастических животных) детеныши льва рождались мертвыми, и только через три дня отец возвращал их к жизни своим дыханием. Поэтому в Средние века лев символизировал Воскресение. Сочетание льва с единорогом, таким образом, может трактоваться как символ спасения, дарованного праведницам.

Первые пять гобеленов серии посвящены аллегориям чувств — «Зрение» (Дама с единорогом, смотрящим в зеркало), «Слух» (Дама слушает музыку), «Вкус» (Дама пробует сладости), «Обоняние» (Дама вдыхает аромат цветов) и «Осязание» (Дама касается рога единорога). Последний гобелен называется «Моему единственному желанию». На нем изображена Дама, которая заключает все свои чувства в ларец, чтобы, освободившись от них, целиком посвятить себя Богу — ее «единственному желанию».

Искусство иррационального

Ближайший родственник гобелена — витраж. Они оба связаны с архитектурой, входят как составные части в общий декоративный ансамбль здания. В отличие от гобелена витраж не столько воспроизводит действительность, сколько преображает ее, придавая реальным предметам долю иррациональности и мистицизма. Свет, проходя через витражное стекло, видоизменяет сделанный на нем рисунок, окрашивает детали обстановки в новые цвета, разбрасывает по интерьеру красочные пятна. Они движутся вместе с солнцем, постоянно меняя свою яркость и насыщенность.

Витраж изготавливался так. Художник рисовал так называемый «картон» — детальный набросок будущей композиции в размер окна. Затем намечал на этом картоне основные линии композиции и прокладывал по ним свинцовые перемычки. Пустоты в каркасе заполнялись кусками разноцветного стекла, которые предварительно обрезались под размер. После этого композиция устанавливалась на стеклянной подставке против света и расписывалась специальными прозрачными красками. На последней стадии витраж обжигали, в результате чего стекла вплавлялись в свинцовую оправу.

Окна из кусочков цветного стекла вошли в употребление во времена поздней античности. Но еще много веков витраж оставался чисто орнаментальным. Изображения с фигурами появились только в конце X столетия. К числу ранних сохранившихся образцов принадлежат витражи, изготовленные для базилики Сен-Дени и датирующиеся 1144 годом, — гордость коллекции Клюни.

Своего подлинного расцвета искусство витража достигло в XIII веке, чему немало способствовало развитие архитектурных конструкций. Готика перенесла тяжесть сводов на столбы, систему аркбутанов и контрфорсов. Стена перестала выполнять функции опоры, что позволило прорезать в ней большие окна.

К этому периоду относятся витражи, привезенные в Клюни из Сент-Шапель и замка в Руане. Отреставрированные в середине XIX века клюнийскими мастерами, они так и остались в знаменитом особняке. Руанские витражи интересны тем, что форму в них моделирует не только краска, но и само стекло, имеющее разную толщину в различных частях композиции. Кроме того, эти витражи выполнены с применением техники гризайль (монохромная роспись). Такое соседство многоцветного стекла с одноцветным не только позволяло лучше освещать помещения, но и придавало витражам особую изысканность. Об одном из них, называющемся «Шахматисты», хочется рассказать немного подробнее. Это едва ли не самый древний сохранившийся витраж с галантной сценой: дама и кавалер играют в шахматы. Конечно, эту картину на стекле неверно рассматривать как чистое произведение бытового жанра. В литературе и искусстве позднего Средневековья игра в шахматы являлась метафорой любви. Тем не менее в «Шахматистах» довольно точно переданы стиль и дух эпохи. Дама одета и причесана в соответствии с модой XV столетия: лоб подбрит (что зрительно делает его более высоким), на ней характерный головной убор и длинное платье с меховой оторочкой.

Не все то золото…

Искусство оправы камней и технику перегородчатой эмали германские народы переняли у греков и римлян. В V веке вестготы основали собственное королевство на юге Франции и Пиренейском полуострове. Как всякие правители, вестготские короли старались украсить свою резиденцию. Возможности для этого у них имелись почти неограниченные: в 410 году они захватили Рим и вывезли оттуда казну римских императоров. Вестготские мастера изготавливали по заказам двора из римского золота и серебра редкие по красоте изделия так называемого полихромного стиля. Историческая судьба поделила сокровища вестготских королей между двумя странами — Францией и Испанией. Французская часть коллекции хранится сегодня в Музее Клюни.

Но предметы эпохи раннего Средневековья — это только начало ювелирной экспозиции. Дальше можно увидеть необычайно ценные богато отделанные кресты, роскошные реликварии, алтарные доски и многое другое. Гордостью коллекции является тончайшая золотая базельская роза — древнейшее из подобных украшений. Золотых дел мастер Минуккио да Сиена создал эту скульптуру в 1330 году для авиньонского папы Иоанна XXII.

Вряд ли найдется другое собрание, где бы столь полно и многогранно было представлено искусство эмали. Зритель имеет возможность сопоставить изделия, выполненные в технике перегородчатой и выемчатой эмали, приемы мастеров византийской, маасской, рейнской и лиможской школ. Интересно, что западноевропейские эмальеры, в отличие от своих византийских коллег, в качестве основы для изделий чаще использовали не золото, а позолоченную медь. Поговорка «Не все то золото, что блестит» обретает в этом разделе музея особый смысл.

С красной строки

В Средние века на смену античному папирусному свитку приходит пергаментный кодекс. Крупнейшим собранием папирусных свитков древности была Александрийская библиотека. Многие просвещенные правители с завистью поглядывали на это чудесное хранилище человеческой мысли. Но соревноваться по количеству и качеству папируса с его родиной — Египтом — было затеей безнадежной. И цари Пергама перенесли соперничество в новую сферу: они начали изготавливать книги из тонко выделанной ослиной и телячьей кожи. Этот материал со временем стал называться пергаментом.

Первоначально пергаментные листы были велики по размеру — раза в четыре больше листа современной книги. Пользоваться ими было неудобно, и листы начали складывать пополам. Так появились дипломы (греч. diploma — «сложенный вдвое»). Число дипломов росло, и их стали сшивать в кодексы (лат. codex — «ствол, пень, книга»). Так на смену корзинам с папирусными свитками постепенно пришли библиотечные полки с книгами.

С XI века из Аравии в Европу стали завозить бумагу. Поскольку и пергамент, и бумага были дорогими, место экономили, сплошь покрывая страницу текстом или деля его на два столбца. Благодаря выразительному каллиграфическому почерку каждый лист превращался в художественное произведение.

Первую строчку абзаца в Средние века выделяли красной краской (отсюда наша «красная строка»). Другим украшением листа были большие богато орнаментированные заглавные буквы — инициалы (от лат. initiо — «начинаю»). Но особую ценность древней рукописной книге придает миниатюра, щедро украшавшая страницы.

С распространением грамотности, возникновением светской и куртуазной культуры спрос на книги в Западной Европе увеличился. Изготовление рукописной книги перешло из монастырей в городские мануфактуры — мастерские, организованные по принципу разделения труда. На смену монастырскому мастеру, начинавшему изготовление рукописи с выделки пергамента и заканчивавшего переплетом, пришли узкие специалисты: переписчики, рубрикаторы, иллюминаторы…

В результате в средневековых (особенно парижских) мастерских выработался свой особый стиль. Прекрасные образцы его — два часослова первой половины XV века, хранящиеся в Музее Клюни. Их страницы украшены цветными миниатюрами, на которых изображены знаки зодиака и полевые работы, соответствующие каждому месяцу года.

Прелесть экспозиции Клюни состоит в том, что манускрипты здесь можно листать. Страницы иллюминированных рукописей зажаты между тонкими пластинами плестигласа, и их можно переворачивать, не опасаясь повредить уникальные изображения.

Единство, соразмерность и порядок

Свое завершение эти понятия находят в Боге. Поэтому, высекая пристенную статую, средневековый скульптор детально прорабатывал невидимую зрителю спину фигуры. Современного человека поражает тщательность исполнения расположенных на огромной высоте готических химер. Мастер не мог слукавить, поскольку его работа была частью служения Всевышнему. Другим следствием средневекового мировидения стало особое отношение к бытовым предметам — ведь они тоже часть божественного мира. Культура этой эпохи не знала деления на «высокое» и «низкое».

Экспозиция Музея Клюни вполне адекватна представленному материалу. Художественные произведения показываются вперемешку с обыденными вещами: ложками, сундуками, башмаками, гребнями… И, в сущности, между первыми и вторыми нет разницы.

Из числа занятных предметов, которые наверняка привлекут ваше внимание, могу назвать формы для выпечки облаток (лепешек из пресного теста, используемых в католических церквах для причащения). Они напоминают щипцы с длинными ручками и двумя пластинами-штампами на концах. С помощью таких щипцов необходимые для Евхаристии лепешки можно штамповать в прямом смысле этого слова.

Совсем экзотическая вещь — так называемые «пояса целомудрия». По-видимому, они предназначались для прекрасных дам, чьи желания были более разнообразны, чем у Дамы с единорогом. По мнению знатоков и тонких ценителей этих предметов домашнего обихода, два пояса целомудрия, выставленные на обозрение публики в Музее Клюни, имеют лучшую в мире сохранность.

Эстетика увядания

Клюни — музей старый. И веяния современности словно обошли его стороной. Сегодня любой европейский музей — часть огромного маховика туристического бизнеса. Не составляют исключения и музеи Парижа. В последнее десятилетие значительно вырос поток туристов из России, и музеи оперативно реагируют на происходящие изменения. При входе в Нотр-Дам или СентШапель вы получаете бесплатную листовку-путеводитель на русском языке, в Музее Родена или Версале можно взять автогид и прослушать увлекательную экскурсию на чистейшем русском. В киосках Музея Орсэ русскоязычные издания — от кратких путеводителей до шикарных альбомов — занимают целую полку. В Клюни ничего подобного нет.

И все же путеводитель на русском языке еще не стал повсеместным явлением в европейских музеях. А вот полный набор музейной литературы на английском — непреложный закон. Мне казалось, что исключений тут не бывает. Однако долгие поиски хоть чего-нибудь, напечатанного на языке Шекспира, предпринятые мною в музейном магазине, дали единственную находку: старый путеводитель 1993 года, изданный, кстати сказать, не Музеем Клюни, а Объединением национальных музеев Франции.

Другой современный стандарт — обязательное наличие музейного кафе. Вопрос здесь не в том, что в Париже или ином европейском городе негде пообедать, а в том, что музей давно воспринимается как часть индустрии досуга. Возможность, не покидая здания, отдохнуть и перекусить, а потом продолжить осмотр экспозиции — это часть само собой разумеющегося комфорта. В Клюни кафе нет.

Пламенеющая готика — последний стиль уходящего Средневековья — словно окрасила Музей Клюни чертами увядания. Он весь немножко в прошлом. Вы любите историю? Вам интересно, какими были музеи во времена наших бабушек и дедушек, — посетите Клюни.