Парус командора

…Вечером 19 июня Сергей Илларионович Сушков во время очередного сеанса радиосвязи сообщил, что в Никольское прибыли тринадцать курсантов ДВВИМУ во главе с преподавателем Александром Ивановичем Гузевым — члены туристского клуба «Аргонавт», те самые ребята, которые должны были ехать на остров вместе с нами.

Экспедиция «Беринг-81» разрасталась.

Курсанты приехали к обеду.

—Разгрузитесь, приходите обедать. На вас готовили.— После скупых приветствий Леньков подошел к Александру Ивановичу Гузеву.— Часть ваших ребят поставим на жилища, а самых крупных — на пушки.

 

 

Старшим по раскопкам будет Андрей Станюкович...

Курсанты после обеда включились в работу, и, надо сказать, глядя на них, мы стали испытывать прилив свежих сил. Вскоре сняли дерн с будущего раскопа и начали выемку грунта. Андрей руководил курсантами с каким-то внутренним тактом. Без лишних слов.

— Добрая школа...— глядя на него, сказал мне Леньков.— Хотя и геофизик. Он ведь с детства в археологии...

Ни мы, ни курсанты не предполагали тогда, что начали они исследовать жилище, в котором провел свои последние дни капитан-командор Витус Ионассен Беринг.

Каждый день приносил все новые и новые находки. Плотницкие и абордажные топоры, наконечники копий, кремни для ружей и пистолетов, бусы, что брали с собой в плавание к американским берегам русские мореходы... Для нас это были не просто находки. Они заставляли обращаться к воспоминаниям современников Витуса Беринга, участников того плавания.

«...Люди не в состоянии здоровьем были,— вспоминал суровые зимние дни 1741 года, проведенные в бухте, Свен Ваксель.— Время зимнее, студеное, а место пустое, не токмо изб или юрт, но и никаких лачуг нет, обогретца и приютитца негде, и валялись все в ямах, покрыты только парусами, и в таком бедном жилье живот свой мучили не девять дней, но девять месяцев. И ежели бы тогда откуда-нибудь приехали и посмотрели б на всех, всех бы за равно почли, и афицера за плотника, и господина за слугу, понеже уже не было разни между кем и ни в чем у слуги с господином, ни у подчиненного с командиром, ни в подчинении, ни в работе, ни в пище, ни в одежде...»

По нашим предположениям, в большой землянке, где работали мы с Силантьевым и ребята из Никольской школы-интерната, жили больные, обессиленные от цинги командиры и рядовые. В их числе, вероятно, были Софрон Хитрово и корабельный комиссар прапорщик Иван Лагунов, Свен Ваксель со своим сыном и Георг Стеллер. Об этом говорили находки в землянке.

Лишь четыре гренадера были в составе экипажа пакетбота «Св. Петр»: Иван Неборонов, Алексей Попов, Андрей и Иван Третьяковы. Трое умерли на подходе к острову, последний уже в землянке. И, возможно, именно ему, Ивану Третьякову, принадлежала найденная здесь же медная портупейная застежка со стилизованным изображением бомбы с зажженным фитилем.

Но вот что странно. В воспоминаниях Вакселя часто говорится о крайней неустроенности жилья, мы же были восхищены той основательностью, тем профессионализмом, с которыми возвели эти жилища моряки 240 лет назад. Внимательный и тщательный анализ двух последних раскопов позволял сделать предварительный вывод, что, углубившись в дюнах примерно на метр восемьдесят, моряки врыли по бокам будущих жилищ толстые столбы, на них укладывали поперечные балки, к которым крепили паруса или шкуры морских зверей, а затем вновь прижимали покрытие балками и присыпали по краям песком. Каждое жилище имело вход с двумя перегородками или завесами, чтобы закрыть доступ ветру и холоду. А очаг, расположенный в землянках, служил не только для обогрева, но и для приготовления пищи. И всему этому были нами найдены доказательства.

— Я думаю, Виталий Дмитриевич, что наше жилище и есть та самая землянка, где жил Витус Беринг,— огорошил однажды за ужином Ленько-ва и всех нас Андрей Станюкович. И положил на стол несколько листков, исписанных математическими значками, рисунками.

— Вот, смотрите. Это процент вероятности. А это соотнесенность находок с количеством людей в жилищах и продолжительностью жизни в них. Беринг жил один — это факт. Единственная находка в этой землянке — шипы для обуви, необходимые при хождении по льду.

— А ведь на деревянных судах на севере использовались такие вот приспособления,— не удержался я.— Вспомните первые рейсы в Арктику...

— Не торопись. Формулы еще не доказательство,— попытался остановить нас Леньков.

— Это первое,— продолжал Андрей.— Второе — как была сделана эта землянка? Хотя бы очаг или стены. Почти везде — остатки тлена дерева или брезента. Мало наносного мусора, очень мало золы — очаг горел совсем недолго...

— Беринг жил на острове всего месяц,— вступил в разговор Геннадий Силантьев.— И вполне возможно, что после его смерти никто уже не жил в этой землянке. Она стала как бы священной...

Мы спорили потом еще не раз по этому поводу и все-таки сошлись во мнении, что небольшое, аккуратно сооруженное жилище с лежанкой над полом, сохранившей еще тлен не то кошмы, не то звериной шкуры, почти полностью обшитое досками и брезентом, с очагом, где был найден кирпич с клеймом в виде андреевского флага,— та самая землянка, в которой умер почти заваленный осыпавшимся песком капитан-командор Витус Ионассен Беринг.

...Вечером 27 июня яхтсмены, приплывшие на остров на яхтах «Чукотка» и «Русь-2», устанавливали метрах в пятидесяти от берингова креста на склоне мыса Командор две мачты с поперечной перекладиной. На небольшом искусственно насыпанном бугорке, на металлическом основании — раме были уложены пять деревянных плит с именами тех, кто не возвратился на родную землю, чей прах покоится в океанской пучине и в земле острова.

Уже не первый год яхтсмены под руководством мастера спорта, доцента ДВВИМУ Леонида Константиновича Лысенко совершают плавания по маршрутам Витуса Беринга, пользуясь картами и маршрутами, смоделированными военным историком Аркадием Александровичем Сопоцко. В этот раз яхта «Чукотка» доставила на остров Беринга мемориальные плиты.

Пришел на яхте в бухту Командор и Федор Конюхов — два с лишним года по собственным эскизам делал он эти мемориальные плиты.

Примерно за год до встречи на острове я было предложил Федору как-то оплатить часть его работы. Ведь вполне правомочно было бы, если бы в создании этого мемориала участвовали моряки пароходств дальневосточного бассейна.
— Нет, не могу. Понимаешь, Борис, это мой личный вклад,— ответил тогда Федор Конюхов.— Мое огромное уважение к подвигу русских моряков...

Федор сам подбирал материал, сам сушил его и обрабатывал, вываривал многократно по старинным русским рецептам, «чтобы стояли сотню лет и боле», сам вырезал на них имена членов экипажа пакетбота «Св. Петр».

Утром 28 июня много людей прибыло в бухту Командор. Как парус Беринга, символизирующий подвиг русских моряков, белел на склоне мыса парус яхты, закрывающий плиты...

И вот сброшен парус с мемориальных плит. Загорелись фальшфейеры. Разорвали тишину над бухтой автоматные очереди. Мемориал открыт...

Вновь начались рабочие будни. Ребята попытались проникнуть к пушкам. Но тщетно. Едва углубились за восемьдесят сантиметров, в раскоп пошла вода. Делали сливные желоба, откачивали воду ведрами — все напрасно.
...4 июля был самым трудным днем экспедиции.

Двадцать часов потребовалось экскаватору, чтобы добраться из поселка до бухты Командор. До бухты Буян «Беларусь» почти дошла своим ходом, а дальше — на коротком буксире за вездеходом через каменные россыпи, по забитым гниющими водорослями берегам.

— Где копать? — был первый вопрос экскаваторщиков, едва мы подошли к «Беларуси».

— Может, сначала пообедаете? — предложили мы.

— Нет. Потом...

Останавливать Валерия Бургардта, когда все буквально наэлектризованы ожиданием, было невозможно. И мы бросились вытаскивать доски, брусья, листы железа, чтобы облегчить работу машине.

— Ничего, я сам,— одернул нас Валерий.— Копать глубоко?

— Метра полтора. Может, чуть больше,— ответил Андрей.

С каждым новым движением ковша котлован углублялся и все теснее становилась толпа, окружившая раскоп. Металлический скрежет под песком заставил нас насторожиться. Экскаватор копнул еще раз, выпрямил стрелу, и все замерли в недоумении... Будто огромный маятник, на зубьях ковша мерно покачивалась... гнутая-перегнутая кровать.

Ковш экскаватора развернулся на 45 градусов, и кровать увенчала верхушку насыпанного из грунта холма. Андрей не выдержал, подошел к ней вплотную и с недоверием потрогал руками.

— Вторая половина двадцатого века,— промычал он.

— Ладно. Давайте попробуем в других аномалиях,— прервал молчание Леньков.

Лишь потом в поселке Андрей признался, что тогда уже не верил ни на грамм в другие аномалии. Но смолчал.

Расставив лапы-опоры на мокром песке, экскаватор принялся раскапывать прибрежную полосу в другом месте и через полчаса поднял металлическое ограждение кормы деревянного судна. Не обрадовала и третья аномалия. Она принесла лишь две трубы и металлический поплавок, каких множество валялось по берегу.

— Есть что-либо еще? — для Андрея вопрос Бургардта был подобен хуку.

— Есть,— спокойно сказал Андрей.

— Показывайте. Попробуем...— сказал другой экскаваторщик, Леонид Чернышев.

Андрей до сих пор не говорил нам о четвертой аномалии, а тут вдруг уверенно указал на новое место, метрах в сорока пяти от остатков сгоревшей избушки в скрывающейся во время прилива полосе. Примерно там, где были нарисованы орудия на схеме экспедиции 1966 года. Однако копать долго тут не удалось. Начинался прилив, и в котлован стала поступать вода...

— Завтра все станет ясно,— сказал вечером у костра Андрей.— Они там — в воде.

Но до завтра нас отделяла ночь. Весь лагерь: семеро археологов, школьники Никольского, курсанты — все, кажется, спали беспокойно. Пушки были для каждого из нас теперь единственной целью. Мы практически завершили исследования жилищ, собрали археологический материал. Но пушки... Без них уезжать было нельзя. А в запасе оставалось лишь три-четыре дня.

— Сели,— печально изрек вдруг Андрей, возившийся со своей аппаратурой на выброшенных морем бревнах, и сам опустился на песок.— Аккумуляторы сели,— он вопросительно смотрел на меня.— Если не заменим, искать пушки бесполезно...

Запасной аккумулятор от моей радиостанции оказался длиннее и больше штатного, и его пришлось прикреплять веревочками к ремням прибора. Андрей ходил по берегу вдоль промерочного шнура вслед за Леньковым, в руках которого был датчик магнитометра; аккумулятор болтался и шаг за шагом бил Андрея чуть ниже поясницы. До нас едва слышно доносился треск самописца над каждой точкой съемки.

Экскаваторщики приехали перед обедом — они ночевали в избушке в семи километрах от нашего лагеря.

— Где будем работать? — как всегда, будто прямо с порога, спросил Бургардт.

— Здесь,— носком сапога Андрей начертил на песке круг и еще раз негромко, но уверенно повторил: — Здесь.

Меняясь по очереди, Леонид Чернышев и Валерий Бургардт выбрасывали на край котлована кубометровые куличи, которые довольно скоро начинали терять форму и вновь сползали в котлован. Порывшись в одном месте, экскаватор переходил на новое, и мы переносили туда бревна, деревянные брусья, доски, подкладывали их под опорные лапы машины.

Через два часа стало слышно, как зубья экскаватора зацепляют в глубине что-то явно металлическое. Время от времени кто-то из нас спускался в котлован и длинным щупом пытался простучать под бурой жижей то, что скрывалось в глубине.

— А может быть, это выступ скального основания? — первым высказал предположение Леньков.

— Очень даже возможно...— Олег Галактионов вылез из котлована, с его одежды и сапог ручьями сбегала вода.— Ладно, пойду обедать...

За ним потянулись от раскопа другие ребята. Но едва перевалили они через первую дюну, ковш экскаватора вывернул из мутной коричневой жижи длинный толстый предмет, и тишину над бухтой резанул крик: «Вот она!..» Все внутри меня замерло. Я ясно видел, как вывернулось из воды массивное тело пушки, затем оно повернулось в ковше и соскользнуло казенником в котлован, в коричневую смесь воды, гальки и песка. Мы бросились в котлован, надо было не дать орудию погрузиться на дно. Тогда вновь придется вслепую искать его в этой темной жидкой взвеси...

— Веревку!.. Конец давай! Давай скорее конец!

Мокрые, грязные, но счастливые, мы были заняты лишь одним — старались не упустить под воду первое из орудий пакетбота «Св. Петр».

— Вира помалу! — скомандовал Леньков.
— Не торопитесь. Дайте сделать кадр,— попросил кто-то.

Только теперь, когда более чем 400-килограммовая пушка, крепко схваченная петлей из строп-ленты, зависла над котлованом, мы увидели, что вокруг собрались все, кто был в бухте. По лайде бежала наша Лариса Сычева, на ходу открывая фотоаппарат...

Курсанты подложили под пушку доски, закрепили за буксирный крюк вездехода, и он уже пятится задним ходом, а за ним на коротком буксире тянется по лайде пушка, оставляя на песке глубокий след...

За два месяца до начала экспедиции в «Камчатской правде» была опубликована статья «Последний автограф командора» за подписью заведующего кафедрой архивоведения Уральского государственного университета А. Черноухова. В ней шла речь о новых документах, подтверждающих, что орудия, ядра, якоря и многие металлические предметы и оснащение экспедиции Витуса Беринга было изготовлено на заводах Екатеринбурга и Каменска — ныне Свердловска и Каменска-Уральского. Я приведу несколько строчек из этой статьи: «26 марта 1734 года прибывший по поручению Витуса Беринга в Екатеринбург штурман Семен Челюскин «руку приложил» в получении очередной партии припасов, среди которых было сорок восемь судовых якорей и четыре пушки.

Ныне можно легко определить, принадлежала ли пушка экспедиции: на всех орудиях экспедиции Беринга должно стоять клеймо — указом требовалось «для печатания надписей на пушках сделать свинцовую доску, на которой вырезать словами такс: Каменский завод и год 1733»...».
Пока мы поднимали вторую, третью и четвертую пушки (в тот день эта четвертая была последней — начался прилив), Марина Сергеевна Шемаханская со школьниками расчищала надпись на стволе первого орудия. Но полностью расчистить и разобраться в клейме мы смогли много позже, лишь на борту теплохода, возвращаясь домой. Тогда-то сумели полностью прочитать кажется, на стволе шестого орудия: «КАМЕНЪСКО ЗАВОДЪ 1733».

Да, это были орудия с пакетбота «Св. Петр», оставленные на берегу 13 августа 1742 года, когда 46 моряков под командованием Свена Вакселя покинули бухту на борту построенного ими гукора — небольшого парусного судна длиною в одиннадцать метров. Это были те самые пушки, которые не один год искали все предыдущие экспедиции.

Ужин в день 5 июля 1981 года был праздничным и веселым. Но вечером нас ждал еще один сюрприз...

Почти каждый день Геннадий Силантьев после ужина вновь возвращался к землянкам. Был он в большой землянке и в этот вечер. Мы с Леньковым решили заглянуть к нему.

— Долго ты еще думаешь работать? Ночь на дворе,— сказал Леньков.

— Сейчас пойду, Виталий Дмитриевич,— отозвался Силантьев.— Вот только что-то интересное нашел. Похоже, шкатулка...

В стенке раскопа у самой земли была видна покрытая ржавчиной часть какого-то прямоугольного предмета.

— Я постучал по нему, вроде бы полый внутри.— Геннадий вновь стукнул дважды пальцем по стенке находки.— Слышите? Может, внутри документы?

— Надо звать Марину Сергеевну,— сказал Виталий Дмитриевич и, присев на корточки, стал рассматривать предмет.— Ты ее уже отснял?
— Сейчас...

Вскоре пришла Марина Сергеевна, тут же извлекла предмет из стены жилища — он напоминал ларец или шкатулку с ручкой на верхней крышке. И весь был покрыт крупными темно-коричневыми наростами проржавленного песка.
Осторожно, будто хрустальную вазу, Марина Сергеевна и Геннадий перенесли находку в лагерь археологов. Позже мы узнали, что Геннадий нашел в жилище металлический анкерок, в которых и сегодня, как в прошлые времена, хранят моряки пресную воду. То, что напоминало ручку, оказалось горловиной анкерка, заросшего ржавчиной!

— Ну вот тебе и документы...

— Да ведь это же лабретки! — в волнении воскликнула вдруг Фаина Ивановна Тимохина, обнаружив в верхних наслоениях анкерка две костяные палочки, не вызвавшие у нас никаких эмоций.— Понимаете, лабретки!

Осознал я значение этой находки лишь в Никольском. Руководитель еще одной экспедиции, занимающейся поисками следов неолита и палеолита на острове, этнограф Роза Гавриловна Ляпунова буквально пришла в смятение, увидев последние находки.

— Вполне вероятно,— говорила она, бережно держа на ладони две небольшие костяные палочки,— что это из коллекции Георга Стеллера, о потере которой он очень сокрушался многие годы. И, кроме того, у нас в стране нет ни одной четко обозначенной по времени и месту нахождения подобной находки... Вам удивительно повезло...

Георг Стеллер писал, что на лице у местных жителей «были украшения из камня и кости. У одного через носовую перегородку воткнута палочка из сланца длиной дюйма полтора, наподобие грифеля; у другого вдета кость под нижней губой, у третьего такая же кость имеется во лбу, у четвертого были кости в крыльях носа...».

Да, именно лабретки и кусок окаменелого моллюска юрского или мелового периода — белемнит, или в просторечии «чертов палец», применявшийся для остановки крови при ранениях, были найдены в анкерке Мариной Сергеевной Шемаханской...

Вечером 5 июля я передавал в Никольское:

— «Альтаир-7», я «Альтаир-8». Поднято четыре орудия. Просим оставить экскаватор до окончания работ...

Второй день работы на котловане принес еще два орудия. Больше не успели — начался прилив. Но самое неприятное было в том, что появилась течь в патрубке гидравлической системы левой лапы-опоры экскаватора.

— Ничего,— успокаивал Леонид Чернышев.— Вечером постараюсь что-либо сделать. Там ведь еще есть пушки?

— Есть,— без колебаний ответил Андрей.

К Станюковичу возвращалась уверенность. Действительно, едва ли мы смогли бы найти на огромной площади бухты орудия и притом на трехметровой глубине без квантового магнитометра и самого Андрея.

На следующий день, вновь промерив прибрежную полосу, начали очередные раскопки, но смогли поднять лишь одно орудие. Причем в этот момент у котлована были два человека: Андрей и Леонид Чернышев. Мы уходили в лагерь на очередной сеанс радиосвязи, а когда вернулись, пушка лежала на песчаной лайде.

За два последующих часа удалось вытащить из мутной жижи лишь палубный рым и несколько болтов. Скорее всего пушки действительно, как и высказывал предположение Станюкович, были уложены на остатки палубного настила затянутого в песок пакетбота.
Когда поднимали седьмую пушку, трубка гидравлики экскаватора окончательно переломилась, и теперь при каждом движении ковша из трубки струей било масло, а сам экскаватор заваливался на левую сторону, грозя рухнуть в котлован.

— Пора заканчивать,— первым решился я.— Завалится наша «Беларусь» — не достанем.

Но Чернышев будто и не слышал. Однако после третьего напоминания он вышел из кабины и со стороны посмотрел на свою машину.

— Сделал ты более чем достаточно,— сказал Леньков.— Заканчивай...

— А сколько еще там?
Нам всем не хотелось прекращать работу. Кто и когда еще приедет в бухту, чтобы поднять оставшиеся в глубине орудия? Будет ли шторм, который сумеет освободить от трехметровых наслоений песка и гальки пушки пакетбота? Этого никто не знал.

— Сколько их там? — вновь повторил свой вопрос Леонид Чернышев.

— Три или четыре. Сказать трудно...

— А что говорит твой прибор?

— Он лишь дает наличие аномалии... На другой день мы покидали бухту.

Перед тем как погрузиться в вездеход, вновь прошли вдоль засыпанных теперь уже жилищ — таков закон археологических исследований: закончил раскопки — законсервируй раскоп. По тропинке поднялись к мемориалу морякам пакетбота «Св. Петр». У наших ног лежала вся бухта Командор. И опустевшие дюны на правом берегу реки. Там, где еще вчера мы поднимали из-под песка пушки, безмятежно плескались волны.

Как и в день нашего прибытия, ярко светило солнце. Начинался отлив, и все отчетливее выступали из воды каменные рифы, через которые 5 ноября 1741 года был переброшен пакетбот «Св. Петр».

«Закончив приготовления к походу и перейдя на борт нашего судна, мы

13 августа подняли якорь и подтянулись на варповом якоре до глубины пяти, семи и девяти сажен. Затем мы пустили в ход наши восемь весел и стали отгребать от берега. Отойдя примерно на две немецкие мили, мы попали в полосу легкого попутного ветра и воспользовались им для продолжения нашего плавания. Оно (гукор «Св. Петр».— Б. М.) шло под парусом так хорошо, как только можно ожидать от судна такого типа, делало четыре, пять и до шести узлов, свободно маневрировало как по ветру, так и против ветра...» — писал Свен Ваксель.

Но впереди у моряков были новые испытания. Уже через два дня они вынуждены были бросить на волю волн единственную шлюпку, бороться с внезапной течью и освободиться во имя своего спасения от части балласта и собственного багажа. Лишь через 14 дней, 27 августа 1742 года, гукор «Св. Петр» с сорока шестью моряками под командованием Свена Вакселя вошел в Авачинскую бухту и бросил якорь в Петропавловской гавани.

Для нас же все было проще. На борту теплохода «Петропавловск» мы покинули остров, названный именем капитана-командора Витуса Ионассена Беринга.

Во Владивосток мы входили ясным солнечным днем, а на корме пассажирского теплохода «Туркмения» Дальневосточного пароходства на черных лафетах стояли две очищенные от многолетней ржавчины, гальки и песка пушки пакетбота «Св. Петр». Четыре орудия мы оставили на острове Беринга, их установили у входа в Алеутский музей. Седьмое жители Никольского должны были привезти сами и также установить у музея.

За дни, проведенные на борту теплохода, мы подготовили орудия к консервации, а столяр Артур Никитович Дульнев по карандашным наброскам сделал первые через 240 лет лафеты для орудий.

И вот наконец ученый совет Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВНЦ АН СССР. Детальный отчет руководителя экспедиции Виталия Дмитриевича Ленькова, выступления членов экспедиции, выставка археологических находок. Поздравления и вопросы, вопросы...

Экспедиция «Беринг-81» оказалась успешной, и это стало возможным благодаря поиску и изучению документов А. Сопоцко, мужеству и самоотверженности яхтенных капитанов В. Манна и Л. Лысенко, совершивших не один поход под парусами по маршрутам русских мореходов, накопивших огромный опыт дальних плаваний и вполне обоснованно мечтавших о более сложных и дальних океанских маршрутах.

Успех этот стал возможен благодаря помощи сотен людей. Ребят из Никольской средней школы-интерната и их воспитателей Т. Соловей и Л. Севастьяновой, курсантов ДВВИМУ, помощи советских, партийных и хозяйственных организаций и работников Приморья, Камчатки, Командор.

Успех экспедиции — итог коллективного стремления людей сохранить память о подвиге русских мореходов, познать реальную картину этого подвига.

Впереди большая и кропотливая работа. Еще предстоит обобщить результаты экспедиции, ответить на многие вопросы не только археологов, но и специалистов по парусному вооружению и оружию XVIII века, профессиональных моряков.

Но один из важнейших итогов экспедиции «Беринг-81» состоит в том, что согласно сообщению на ученом совете директора Института истории, археологии и этнографии, члена-корреспондента АН СССР Андрея Ивановича Крушанова принято решение о создании в институте нового сектора, который будет заниматься изучением истории освоения и исследования Дальнего Востока, первых русских морских путешествий в Тихом океане и в водах дальневосточных морей.

Значит, впереди новые экспедиции, новые находки и открытия.