Высокая вода Путораны

К верховьям Хоннамакита

Река Большой Хоннамакит, стекающая с западных вершин Путораны, открывает путь в глубь «Страны озер с крутыми берегами», как назвали этот край эвенки.

Над озером Лама висели низкие лохматые тучи. Видны были лишь нижние части склонов окрестных гор с белыми языками снежников. Капитан «ракеты», отвозивший людей на базу отдыха на берегу Ламы, согласился подвезти и нас. У дальнего, восточного края озера начинался подъем к верховьям Хоннамакита.

 

 

Лил дождь, свинцовые волны с барашками бороздили озеро. Приехавшие на базу аппетитно жевали бутерброды, запивая их горячим чаем из термосов. «Вы хотя бы поешьте в тепле, за столом», — сочувственно обратился к нам капитан. Мы переглянулись — наше путешествие началось, и в действие вступала жесткая раскладка продуктов. На каждого человека полагалось 11 килограммов продовольствия: 4 кг крупы, 4 кг сахара, 2 к сухого молока и 1 литр подсолнечного масла. Плюс к этому на всех килограмм шоколада, полкило изюма, чай, соль, какао. Полкило тушеного мяса мы взяли на первые дни, на путь через перевал, до первой рыбы. Не перекусывать же ценным шоколадом! И тут Галка, присоединившаяся к нам в Норильске, вытащила пакет черных сухарей. Оказывается, узнав, что мы не берем с собой хлеба, она насушила две буханки, хотя бы на первое время.

Капитан не взял с нас денег и, выгрузив отдыхающих, отвез нас еще дальше, к началу волока на Большой Хоннамакит. «Я заеду сюда через денек, может, передумаете,» — сказал он напоследок. Стоя под дождем, мы махали вслед уходящей «ракете» — последнему оплоту цивилизации...

Поднимаемся к перевалу по одному из бесчисленных ручьев, словно в музее прослеживая геологическое строение гор. Реки плато прорезали глубокие ущелья в лавовых породах. Склоны долин поднимаются вверх гигантской лестницей, где каждая ступень-обрыв — это крепкий покров базальтов, лава, излившаяся миллионы лет назад. Пологие площадки между ступенями — горизонты рыхлых туфов, окаменевшего пепла. Мощность лавовой толщи в центральной части Путораны достигает полутора тысячи метров. Там, где склоны долин обнажены, можно насчитать до 40 и более лавовых покровов, наслаивающихся один на другой. С вертикальных уступов ручьи низвергаются водопадами. Такого своеобразного рельефа нигде в нашей стране больше не встретить. Здесь находится мощнейший водопад — Большой Курейский.

Ноги вязнут в мягком ковре багульника, голубики и других кустарничков, подрывающих берега ручья. На склонах — прозрачный лиственничный лес с густым подлеском, подходящим вплотную к воде. Показавшийся сначала сносным 25-килограммовый рюкзак начинает давить на плечи, прижимать к земле, а на крутых подъемах даже ставить на колени. Но терпкий запах багульника и лиственничной хвои — этот кружащий голову аромат сибирской тайги — бодрит и вселяет силы. Мы находимся почти на семидесятом градусе широты, на уровне Мурманска, — и гуляем по лесу! Здесь, на Таймыре, расположены самые северные на нашей планете леса. По долине реки Хатанги они добираются аж до 73 параллели.

Выходим к верхней границе леса. Повсюду — столбчатые камни метровой толщины, правильной пяти- или шестиугольной формы. Они напоминают разрушающиеся циклопические постройки. Так «продуманно» раскололи вертикальные трещины медленно остывавшую базальтовую магму.

Очередной водопад преграждает нам путь наверх. Лезем на стенки каньона, камни шевелятся под нами, раскачиваются. Живописные столбы, еще недавно так радовавшие взгляд, теперь норовят оторваться от стены и увлечь за собой. За участком крутого подъема простирается пологая каменная терраса, далее снова крутой подъем и снова терраса. Вот такие они — горы плато Путорана. Здесь нет острых вершин, и высшую точку горы посреди многокилометрового горизонтального поля каменных россыпей определить на глаз практически невозможно.

Тучи комаров густыми клубами вьются над нашими теплыми телами посреди заснеженной равнины вершинных плато. Комар здесь не штучный — весовой! Идем, проваливаясь в скрытые расщелины между камней, утопая в снегу выше колен, постепенно намокаем и замерзаем. Верховья Хоннамакита безлесны, поэтому несем с собой небольшой запас дров и деревянную раму для будущего катамарана — длинные жерди. Шагаем, словно древние рыцари, с пиками наперевес...

Водопады, водопады…

Чтобы связать крепкий жесткий каркас для катамарана, нужно девять жердин. Самые мощные пороги Хоннамакита (если не считать нижний каньон после Большого Хоннамакитского водопада) сосредоточены в его верховьях, где еще не встречаются деревья. Но нас шесть человек, и мы смогли перенести через перевал лишь по одной жердине. Может, из-за хлипкости каркаса верхние пороги показались нам самыми страшными?

На крутых высоких валах катамаран изгибается, взбрыкивает, словно норовистая лошадка, пытаясь сбросить седоков. Обычно при сплаве человек, чтобы не выпасть за борт, стоит на коленях, и ноги его закрепляются в стременах -ремнях, обтягивающих бедра. Но из-за отсутствия необходимых для изготовления этой конструкции лишних палок мы просто сидим верхом на рюкзаках — скачем без седла, и на пенных валах и горках — крутых водосливах, словно за шею коня, хватаемся за бока — баллоны — катамарана. У нас всего четыре спасжилета, касок нет и в помине — это совсем не по-спортивному, зато меньше груза на пеших переходах. Юлька и я сидим на кормовой части баллонов и усиленно работаем веслами, оттабанивая корабль от камней. Иногда меня подбрасывает и сгибает так далеко вперед, что кажется, сейчас уткнусь носом в спину Антона. А ведь между нами, в середине почти шестиметрового баллона, есть еще один седок.

На стоянках ходим за дровами с рюкзаком, набирая мелкие веточки карликовых ив и березок. Берега покрыты следами копыт, в этих местах проходит сезонная миграция северных оленей. Реже попадаются отпечатки волчьих лап. Но главным врагом оленей все-таки является человек, это доказал еще канадский писатель-натуралист Фарли Моуэт. Егерь заповедника, уже когда мы вернулись, поведал нам грустную историю. Раньше на Таймыре как-никак контролировали отстрел оленей. Теперь же на путях сезонной миграции их бесконтрольно и жестоко бьют из СКСов (семизарядных карабинов Симонова), многих ранят, и животные погибают, отбежав несколько километров, — так их мясо бесцельно пропадает. Да и отстреленных оленей пускают на откорм песцов на зверофермах. Через заповедник проходит две группы оленей — Бельдунчанская и Котуйская. В мае идут в тундру, на север, выращивать потомство, в октябре, ноябре — обратно в тайгу, зимовать. Сейчас по заповеднику проходит приблизительно 15 тысяч голов, а раньше — около 80 тысяч. «Непрерывным потоком тянулись по озеру, — рассказывал егерь, — все пространство льда до горизонта усеяно было темными колышущимися черточками! А нынче... Отдельными группками идут, легко пересчитать можно. Этак наши дети увидят северного оленя только в зоопарке.»

Река мчится под уклон, неизбежно приближая нас к Большому Хоннамакитскому водопаду. Нервы натянуты, глаза напряжены. Что там, за резким поворотом? Вдруг — высокий слив, падение в бурлящую белую бездну? Как причалить на стремительном течении? В таких волнующих моментах — вся полнота жизни. Но вот трек в сужении русла заканчивается, мы видим впереди водную гладь, страх отступает — это еще не водопад.

За порогами в глубоких ямах стоячей воды на спиннинги ловим рыбу. Счастье не спешит улыбнуться нам. Ах, где же то сибирское рыбное изобилие, когда на каждый заброс лески выуживается добыча? Все это будет впереди, мы еще будем ходить к чашам под водопадами, словно в рыбный магазин. Нам надоест копченая рыба, и мы чаще будем печь ее на рожнах — деревянных рогульках, и дрожащее пламя костра будет просвечивать золотистые, раскрытые словно крылья сочные рыбьи брюшки. Все это впереди, а пока мы криками восторга встречаем первого пойманного хариуса и по традиции тут же съедаем его сырым, обмакивая кусочки нежного мяса в соль.

Рев водопада не слышен с воды, но зато хорошо виден столб брызг, стоящий над падуном. Река перед водопадом замедляет свой бег — нет, здесь нет спокойного плеса, здесь просто быстроток без крутого порожистого падения. Легко причаливаем и бежим взглянуть на водопад.

Широкая река разом проваливается вниз. Под сливом, в сузившемся втрое коридоре — скальном каньоне с отвесными коричневыми стенами — бурлит, пульсируя, огромный пенный котел. На 300 метров вниз в ущелье не видно воды — все скрыто под белыми хлопьями пены. Струя беспорядочно бьется от стенки к стенке, неистовствуя в неожиданно тесном коридоре. Вероятность выжить, упав в этот могучий семиметровый слив, очень мала.

Разбираем катамаран, сдуваем баллоны — нам предстоит пеший переход к озеру Аян. Каньон, начинающийся за водопадом, тянется до самого озера, и мы не решаемся идти по его сложным порогам без страховки второго судна.

На озере Аян

Озеро Аян протянулось среди гор длинной узкой лентой с севера на юг, образуя в южной части два длинных залива — «штаны», как называют их местные жители. На севере из озера вытекает река Аян несущая свои воды к морю Лаптевых. Здесь горы расступаются, и до самого побережья тянется болотистая тундра.

Сильный северный ветер позволил нам поднять парус на нашем «фрегате» — квадратный полиэтиленовый тент. Зашелестела вода под носами баллонов, запенились бурунчики, для нас ветер стих, катамаран потянуло против течения к воротам озера.

Избушка-кордон заповедника стояла на западном берегу озера. Да, росомаха поорудовала в ней неплохо: на полу ровный грязный прилипший слой — месиво из муки, крупы, изюма, бумаги. Но стеклянные банки с маринованными помидорами, несколько банок консервов, чудом уцелевшие остатки крупы и муки пополняют наши скудные запасы. Топором разрубаем окаменевшие буханки черного хлеба, вырубаем куски плесени, поселившейся внутри, с наслаждением грызем уцелевшие от порчи корки.

Ураганный ветер клонил деревья к земле. От обильного непрекращающегося ливня по склонам озера, через лес, между стволами, пренебрегая руслами ручьев, бурля и пенясь, неслись мутные потоки с высокими стоячими валами. На сутки жуткой непогоды маленький безлюдный кордон стал нашим прибежищем...

На южном кордоне нас радушно встретили егеря заповедника, угостили сагудаем — сырой рыбой, замоченной в уксусе с луком и перцем. Ведро этого удивительного кушанья легко уместилось в наших желудках. Здесь, на южном кордоне, хариусов ели только собаки, и то неохотно, люди же готовили рыбку повкуснее — гольцов, сигов, ряпушку.

От озера поднимаемся на плато, делаем описание растительности, вновь прослеживая, как тайга из лиственницы Гмелина сменяется горными кустарниковыми и лишайниковыми тундрами; на вершинах тундра уступает место безжизненным голым скалам и каменным осыпям, среди которых можно отыскать агаты — молочно-голубые или розовые, полосатые на сколе, покрытые сверху щеткой кристаллов...

Снова бушует, неистовствует Аян. Моторка, лавируя между волнами, тянет наш катамаран против ветра ко входу в южную «штанину». На середине озера ветер стал попутным, перебираемся с лодки на катамаран, при качке это сделать нелегко — наше судно то проваливается вниз, то взмывает к борту моторки. Прощаемся с егерем и Антоном, он остается и улетит в Норильск на ближайшем попутном вертолете.

Теперь нас пятеро. Поднимаем парус. Болтанка тут же прекращается, корма временами уходит под воду, мы приобретаем хорошую скорость — близкий берег проносится мимо. Наш путь из сердца Путораны — озера Аяна — продолжается дальше, на юг.

По реке Наледной

Северные реки на мелких широких разбоях русла промерзают зимой до дна. Грунтовые воды, ища выход, просачиваются, пробиваются на поверхность, изливаются и замерзают. Некоторое время, пока ослабевает напор водных масс, движущихся с верховьев долины, на замерзшие натеки ложится снег. Снова скопившиеся воды пробиваются наружу и застывают очередным слоем. Так образуются наледи, не тающие даже летом.

В двухметровых, слоистых на изломе ледяных полях река проложила извилистые проходы. От наледи откалываются большие обломки льда, этакие сухопутные айсберги, так и оставшиеся на мели и не достигшие моря...

Егерь кордона на озере Дюпкун, что лежало на нашем пути, рассказал про дальнейший путь: «Река Наледная? О, я над ней на вертолете пролетал, на «буране» зимой ездил. Нет, водопадов на ней нет, плывите спокойно. Выплывете в Хантайское озеро — а там уж и до поселка рукой подать».

Наледная часто разливается, теряется среди камней. Нелегко отыскивать среди многочисленных проток основную струю, мы нередко садимся на мели, перетягиваем груженый катамаран через булыжники. Постоянное соскакивание с борта и впрыгивание на него лишают сил. Скользкие камни норовят уронить тебя в воду, мы радуемся, если удается проплыть метров 50 без препятствий.

Наконец, река сузилась и быстро понеслась под уклон. Впереди на воде угадывался резкий перепад высоты — видимо, мы подплывали к порожистому участку, и тут Юлька углядела чуть заметную зловещую водяную пыль. «Водопад!» — как выстрел из пистолета прогремело спокойно произнесенное слово. Ожесточенно работая веслами, причаливаем за несколько метров до уреза воды. Бежим вперед, видим шестиметровый слив, кричим от радости, обнимаемся и целуемся. Мы живы!

Плывем, преодолевая пороги, и за каждым поворотом нам мерещится новый водопад. Сижу на носу, передо мной возвышается, защищая от высоких валов, голова нашего зверя-катамарана — более толстый, чем в средней части, наплыв баллона. Пятнистый цвет оболочки придает голове сходство с драконьей. Прямо мне навстречу несется скальный отвес... Отчаянно гребя, мы пытаемся уйти, избежать удара. Но струя бьет прямо в стену. Понимаю, что уже не увернуться, что столкновение неотвратимо, обреченно убираю весло, зачем-то снимаю кепку и, отпрянув назад, приготавливаюсь быть размазанной по скале. Резкий удар, голова зверя задирается вверх, откидывается назад, принимая на себя всю мощь столкновения, и, словно мячик пинг-понга, стена отщелкивает наш могучий «корабль», течение подхватывает его и относит в сторону. Прижим пройден без потерь!

На крутых поворотах кормовые гребцы лихорадочно теребят носовых: «Не пора ли пристать, видно ли впереди воду?» «Вода видна», — успокаивают носовые. Если видна, значит, нет крутого падения, нет водопада. На очередном повороте, не видя впереди безопасной глади за валами, на ходу зыскакиваю на затопленную каменную косу и прямо на стремительном течении пытаюсь удержать нашу нагруженную махину, хотя ясно, что сделать это в принципе невозможно, будь я даже Иваном Поддубным. Пока катамаран делает оборот вокруг носа, Шурик, привстав, мгновенно оценивает ситуацию и, словно моряк, с долгожданным вожделением орущий с клотика: «Земля!», кричит мне: «Вижу воду! Прыгай!» Катамаран уходит, тащит меня за собой по воде, о камни биться не хочется, и в мгновение ока я оказываюсь верхом на баллоне...

Вот вам и безопасная из иллюминатора вертолета речка Наледная!

Где тут взлетная полоса?

Хантайское озеро встречает нас ветром в лицо. Грести невозможно, пережидаем сильный дневной ветер и идем ночью. Продукты на исходе, но ведь мы почти в поселке, он должен быть тут, за ближайшим мысом — именно это место обозначил на карте егерь. Почему же не видно огней, не слышно моторок, лая собак? "Уже поздно», — успокаиваем себя. А вот и фонарь мелькнул сквозь деревья! Заходим за поворот и видим яркую луну на уже темном заполярном сентябрьском небосклоне. Поселка нет...

И все-таки мыс обитаем. Утром знакомимся с охотником, живущем в единственной здесь избушке. До поселка еще 80 километров по прямой. Угощаемся хрустящим свежевыпеченным хлебом. Что бы мы делали без добрых людей, встретившихся нам на пути?

К вечеру поднимается попутный ветер. Не теряя времени, ставим мачту, парус и тут же отчаливаем. Ветер свежеет, переходит в штормовой. Гнется хрупкая лиственничная мачта, спускаем гик пониже. Но совсем парус убирать нельзя, мы потеряем управление, нас развернет боком к волне, начнется качка, и через какое-то время, в нормальном или перевернутом положении, нас припечатает к берегу, будет тереть о скалы, бить о камни.

Корма ушла под воду, и назад просто страшно оборачиваться. Огромные хищные волны с белыми гребнями пены нагоняют нас и, кажется, легко могут поглотить наше, раньше казавшееся таким огромным, ныне крохотное суденышко. Где-то под баллонами полощется, разбухая, в капроновом мешочке, кружка гороха — последняя еда. До ближайшего берега несколько километров. В надувных емкостях нашего катамарана нет страховочных перегородок — мы облегчали вес — и любой прокол или расползание шва одного из баллонов грозит смертью в ледяной воде. Мы все отчетливо понимаем это, все боимся, но молчим и не признаемся друг другу. Все ясно без слов. Попутный ветер бывает не каждый день, и мы сознательно идем на риск, на огромной скорости приближаясь к финишу маршрута. Держись, наш старенький, дырявый, весь в заплатах кусок полиэтилена!

За вечер и полночи мы преодолели расстояние до поселка. Горы расступились, прибой грохотал по гальке. В накате волны мы выбросились на отмель недалеко от поселка, а утром подгребали к нему на стихающем ветру.

«Где тут у вас взлетная полоса?!» — воскликнул Шурик, выскочив навстречу первому человеку на берегу.

«Да где хошь...» — опешил тот.

Ну откуда было взяться взлетной полосе в этом далеком, затерянном на краю гор среди озер и болот маленьком поселке, где рядом с деревянными домиками стояли чумы. Вертолет из Норильска прилетал сюда раз в месяц, и нашей еще одной удачей, очередным везеньем был именно этот день, день нашего прибытия, день, когда сюда залетал вертолет.