Вырос у моря город...

От столицы до Бумердеса около часа езды. Выбравшись из запруженного транспортом центра Алжира, машина мчится по автостраде мимо новых микрорайонов. Многоэтажные дома с цветными панелями, молодые деревья, детские и спортивные площадки... В пригородах столицы особенно ощущаешь размах коммунального строительства: бурно растущий город нуждается в жилье.

 

 

Прямые улицы-аллеи Бумердеса — белоснежного, чистого города — умыты утренним дождем. Пускают «зайчики» солнечные батареи на крышах пятиэтажных домов. Выстроенный по проекту алжирских архитекторов сразу после победы революции, Бумердес стал городом науки и молодости: больше половины населения его — преподаватели и студенты.

У подъезда Национального института легкой промышленности, который построен с помощью Советского Союза, нас встречает один из преподавателей — Василий Иванович Королев.

Крепкий, загорелый, он легкой походкой идет по широкому коридору, заходит в студенческие аудитории, перебрасывается короткими фразами с преподавателями-алжирцами, многие из которых кончали вузы у нас в стране.

— Тут мы проводим время частенько и после занятий, — говорит Королев, — ведем шахматный, спортивный кружки, даже «Умелые руки» и изостудию. Чем больше общаемся со студентами, тем лучше узнаем их интересы, взгляды — значит, нам легче понять друг друга, интереснее работать.

Василий Иванович рассказывает, что сначала в Бумердесе при участии советских специалистов открылся Африканский нефтяной и текстильный центр — первое высшее учебное заведение в Алжире. Затем от него отпочковался институт легкой промышленности.

Студенты здесь со всей страны — дети скотоводов, кочевников, рабочих и ремесленников, приезжают юноши даже из оазисов Сахары. Абитуриенты из глубинки нередко появляются на экзаменах в национальных одеждах, а девушки, которых среди студентов становится все больше, — в длинных платьях, накидках.

Французские военачальники, покоряя алжирские земли, отмечали грамотность населения, умевшего читать и писать по-арабски. Разрушая традиционные школы в деревнях и медресе в городах, французы не создавали другой системы образования. Генерал Дюкро, докладывая в 1864 году Наполеону III о том, какие препятствия чинятся развитию местных, арабских, школ, вставил весьма красноречивую фразу: «Ведем, одним словом, материальное и моральное разорение туземцев».

Сейчас учится каждый четвертый алжирец. В стране сто тысяч студентов, а на берегу моря вырос город науки. Студентов обеспечивают современными общежитиями, стипендией и питанием.

— В нашем институте студенты изучают научный социализм, — продолжает Королев, — читают Маркса и Ленина, задумываются над острейшими социальными вопросами. Особенно над проблемой национального самосознания, объединения арабов в борьбе за свои права...

...В день, когда в Алжир из оккупированного Израилем Бейрута вывезли сначала палестинских детей, а затем и палестинских бойцов Сопротивления, студенты сгрудились у телевизора: шел репортаж из молодежного лагеря, где поселили палестинских ребят. Их требовалось подкормить, а главное — обласкать, успокоить. На экране крупным планом — лица мальчиков и девочек. У всех не по-детски серьезные, замкнутые, с глубокой печалью глаза. Порой кто-либо из детей оживлялся, начинал торопливо рассказывать, затем, видно, вспоминал о взрывах, о страшном — снова пугался, тихо плакал, закрыв лицо руками...

Показали палестинцев, покидающих Бейрут: несломленные, они потрясали над головами оружием, выбрасывали вверх руки, сжатые в кулаки. Среди зрителей сразу вспыхнул спор:
— Жестоко было оставлять их одних...
— Но Алжир помогал как мог...
— Мало этого. Нужно бороться вместе...
— Мы разрознены — в этом слабость арабов...

Я слышал, как бурно обсуждали ребята телеинформацию об усилении американского присутствия в Средиземноморье:
— Они окружили Средиземное море кольцом военных баз...
— Вот планируют установку ракет среднего радиуса на Сицилии. Но ведь они будут нацелены и на Африку...
— Шумят о «советской угрозе», а разве у вас есть здесь военные базы? Нет, только американские...
— Ни для кого не секрет, что «Першинги» и крылатые ракеты могут быть направлены из Европы и на африканские государства, идущие по пути прогресса...

...Мы шли из института жарким африканским полднем к морю по широкой улице, обсаженной эвкалиптами. На берегу — несколько домиков. Это Черные Скалы — рыбацкая деревушка, куда в 1962 году сбежал из слишком беспокойной столицы французский генерал-губернатор со своим штабом и охраной. Но тишина в захолустье оказалась обманчивой: губернатору пришлось вскоре податься в метрополию. Недолго свистел ветер в опустевшей резиденции и брошенном французском ресторанчике. Вскоре после победы революции к шуму морского прибоя примешался гул большой стройки. На берегу начали возводить Бумердес.

Большую площадь, окаймленную газонами, замыкает длинное внушительное здание — Институт нефти, газа и химии.

Отъезд французов-преподавателей в 1962 году очень остро поставил вопрос о национальных кадрах. В разных отраслях хозяйства страны работало всего несколько алжирских специалистов с высшим образованием. Выручила наша страна, оказав экономическую и техническую помощь при строительстве нового института, прислав опытных преподавателей.

Выпускники этого института и созданного при нем техникума составляют теперь ядро квалифицированных специалистов СОНАТРАКа — национальной компании по добыче и переработке нефти и газа, в которой занято более ста тысяч рабочих.

Именно выпускники института — геологи, горные мастера, буровики — трудятся на одном из крупнейших в Африке нефтяных месторождений, Хасси-Месауд, находящемся в Сахаре: там на громадной территории действуют четыреста скважин. Мощные комплексы по переработке нефти и газа, возведенные за последние годы, оснащены самой современной техникой и способны полностью удовлетворить потребности Алжира во всех продуктах нефтехимии. Продажа нефти и газа приносит АНДР 98 процентов валютных поступлений...

Когда мы ехали из Бумердеса, по алжирскому радио шла передача об официальной церемонии с участием представителей СОНАТРАКа и советских строительных организаций, посвященной строительству газопровода через Сахару. В сложнейших условиях, через барханы и камни великой пустыни, под безжалостным солнцем и сквозь пыльные бури, электросварщики и экскаваторщики из Средней Азии и Сибири потянут нитку газопровода к побережью...

Раздвинутые стены

Али Гаси уезжал к брату на свадьбу. За несколько дней мы успели привыкнуть к этому деловому, быстрому представителю молодежной туристской организации «Неджма». В вестибюле университетского общежития на столиках стояли большие бутылки местных Минвод. Али, вертя в руках запотевшую бутылочку «Музайи», вроде нашего нарзана, рассказывал:
— В наших краях большие перемены. Феллахи объединяются в кооперативы, молодежь — и девушки тоже! — получают образование. Даже предприятие по разливу «Музайи» национализировано. А вот свадьбы по-прежнему проводятся по старинке. К женитьбе брата долго готовилась вся семья — копили деньги. Вы не представляете, как дорого обходится женитьба в провинции! Нужно подготовить жилище, купить украшения, одежду, да и гостей приглашают очень много.
— Брат сам привел в дом невесту?
— Нет. Я и говорю: свадьба по старинке. Принято, чтобы браки устраивали родители. Хотя современная молодежь все чаще по любви женится...

Куда бы мы ни заходили — на рынок, в лавочки и магазины, в музеи, кафе и рестораны, — всюду обслуживающий персонал мужчины.

По раскаленным тротуарам плыли белоснежные фигуры, словно сошедшие со страниц «Тысячи и одной ночи». Закутанные с головы до ног в покрывала-хаики, женщины скрывали лица за кружевными платочками. Лишь блестят любопытные глаза, но стоит поймать этот взгляд, как скромно опускаются веки и гасят блеск.

Разговор о вековых традициях, о канонах семейного быта алжирцев заходил не раз. Жизнь женщины ограничивалась внутренним двориком, выйти из которого можно было только в дом. За высокими стенами росли девочки — первые помощницы матери: работали на огороде, носили топливо и воду, ткали и шили, готовили еду. Старшие дочери, вступившие в пору девичества, не смели выходить за стены дома с открытым лицом. Отец мог приступить к выбору жениха в приличных домах, когда невесте еще не исполнилось и пяти лет. Согласие родителей всегда было решающим, иначе молодые лишились бы уважения и помощи родственников.

— Меня спрашивали ваши девушки из Якутии про многоженство, — вступает в разговор наш невозмутимый гид Ахмед Айтапар. — Обычай иметь три-четыре жены пришел из прошлого, когда в бесконечных распрях и сражениях гибли мужчины. Женщины должны были много рожать, чтобы новые воины занимали место павших. Но сейчас, как мне кажется, взгляды молодежи на выбор и роль жены меняются...

Гаси наливает «Музайю» в стаканы, улыбается:
— За Айтапара! У Ахмеда одна жена, он ее любит и уважает. Пусть растут здоровыми и счастливыми их дети...

В алжирской семье, особенно крестьянской, и сейчас по многу детей. Рост населения Алжира идет с такой скоростью, что опережает темпы развития экономики. Не случайно правительство озабочено выработкой «мудрой политики» в области демографии.

— Конечно, старикам, людям консервативным, хотелось бы удержать женщину за стенами, во внутреннем дворике. Им не нравится, что девушки стремятся учиться, студентки ходят с открытым лицом. Ведь, получив образование, они становятся независимыми, — говорит Ахмед Айтапар. — Но жизнь идет вперед...
В переменах, наступающих в жизни алжирских женщин, мы убедились на государственной текстильной фабрике, расположенной неподалеку от Тизи-Узу — центра горной Кабилии.

В деревне Мирабо как раз был базарный день. На фабрике нас ждали позже, и мы решили прогуляться по торговым рядам базара-сука.

Несмело пробираемся между палатками с тканями и готовой одеждой, мимо ювелирных и посудных лавок. Раз в неделю сюда съезжаются жители окрестных деревень. На прилавках — пирамиды больших нежных персиков; груды винограда, темно-синего и светло-зеленого; на земле — горы удлиненных, похожих на мяч для регби, арбузов, светло-желтых дынь; со стоек свисают связки перца и лука. Продавцы и покупатели в основном мужчины. Кто-то шутит: «Вероятно, женщин нет на базаре, потому что все они трудятся на фабрике...»

Это, конечно, не так, но первой на фабрике нас действительно встретила Мазуни Хафида — представительница администрации, отвечающая за контакты с общественностью и рекламу продукции. Энергично, решительно она ведет нас по цехам, рассказывая о развитии легкой промышленности в Алжире:
— До победы революции колонизаторы владели почти всеми предприятиями, текстильная промышленность была представлена небольшим количеством мастерских по переработке шерсти. Только после 1962 года стало развиваться текстильное производство, мы начали строить фабрики, причем в этом нам помогали и социалистические страны. Кстати, сейчас мы находимся в цехе очистки хлопка-сырца.

Мазуни Хафида владеет несколькими европейскими языками, моментально отвечает на наши вопросы, в том числе и о роли алжирской женщины в обществе.
— Пока мы идем в лабораторию, я вам скажу вот что. Если раньше женщина была ограничена главным образом своей семьей, крестьянским домом, то теперь она участвует во всех сферах общественной жизни. Когда народ сражался с колонизаторами, мужчинам помогали санитарки и разведчицы. Многие из них геройски погибли — такие, например, как Лейла Сиани и Малика Гаид из «химической группы»: они изготовляли и подбрасывали врагам бомбы.

Женщины сейчас учатся в вузах, борются с неграмотностью в деревне — среди работающих больше всего учительниц, — трудятся в учреждениях. Есть представительницы нашего пола в полиции, в армии. Мне приятно, что много женщин трудится в легкой промышленности. У нас на фабрике они входят в секцию Национального союза алжирских женщин. К сожалению, среди работающих молодых женщин замужних почти нет. Бремя старых обычаев...

Хозяйка лаборатории Салиха Кассель объясняла, как девушки определяют длину и качество нитей хлопка, показывала, задорно потряхивая косами, цех традиционного рисунка, где женщины подбирают нитки для платков...

Салиху я вспомнил через несколько дней на Алжирской ярмарке, которая проходит в предместье столицы. На ярмарке обязательно открывается павильон одной из наших союзных республик и проводится День СССР.

В павильоне АНДР нельзя было оторвать глаз от серебряных украшений, керамических сервизов, ковров и покрывал. Конечно же, здесь были широко представлены изделия легкой промышленности — современная обувь, одежда, ткани...

Рядом с нами эти красивые вещи рассматривала алжирская семья. Две женщины, пожилая и помоложе, были в традиционных белых покрывалах-хаиках, совершенно скрывающих их фигуры. Несколько легкомысленно на их фоне выглядел глава семьи в тенниске, светлых брюках и сандалиях. А дочь — она мне напомнила Салиху Кассель — была в майке с ярким рисунком и узких вельветовых брючках. Чувствовалось, что у разных поколений представления о моде явно не совпадали. Как не совпадали, наверное, взгляды на семью, работу, выбор пути в жизни...

Сахарская роза

Порыв ветра хлопнул дверью веранды, теплая волна воздуха мягко ударила через окно — задребезжали стекла, где-то сорвалась рама. Я вышел во внутренний дворик лицея. Лицо обожгло горячее дыхание пустыни, грудь сдавило тисками. Ветер рвал листья с пальм, гнул деревья до земли, ломал вершины, подхватил белье нашей хозяйки, сушившееся во дворе, и унес его вместе с веревкой. Гоня плотную стену раскаленного воздуха на Тизи-Узу, ветер властвовал в городе.

— Сирокко, из Сахары. На гигантской сковороде самой жаркой пустыни от перепадов температуры возникают сильнейшие вихри. Мало того что пески занимают большую часть нашего Алжира, так еще в них рождается проклятый сирокко, иссушающая сила которого чувствуется не только в Кабилии, но и в Европе... — Жестикулируя, с веранды спускается худощавый юноша с оливковым обветренным лицом. Как раз сегодня он привез в общежитие лицея группу темнокожих курчавых ребят.
— Сирокко прилетел сам по себе, мы тут ни при чем, хотя тоже оттуда — с юга Сахары, — улыбается Омар Дака.

Он живет здесь, заканчивает экономический факультет университета в Тизи-Узу. Сам вызвался ехать за две с лишним тысячи километров в город Таманрассет — в составе отряда волонтариата. Эти отряды добровольного труда, в которых участвуют студенты, лицеисты, рабочая и сельская молодежь, вносят вклад в осуществление аграрной реформы, ведут культурно-просветительную работу среди крестьян в деревнях, в отдаленных районах страны.

— Раньше я сутками плелся бы туда с караваном верблюдов под раскаленным солнцем, — рассказывает Дака. — Представьте: барханы сменяются солончаками, потом перед вами одна лишь каменная россыпь. От дневной жары и ночного холода скалы растрескиваются и превращаются в щебенку, Лишь изредка мелькнет в стороне скалистый останец. По вечерам с пути каравана разбегаются тушканчики, светятся в темноте глаза фенеков — небольших пустынных лисичек. Утром встанешь — и опять до боли в глазах всматриваешься в зыбкое марево, ожидая спасительного оазиса. И вот видишь: пальмы склоняются над прозрачной водой. Но это миражи. Так было веками. Теперь по караванным тропам прокладываются асфальтированные дороги. О них кочевник и мечтать не смел...

Омар Дака вспоминает, что недавно алжирские газеты писали о прокладке новых многокилометровых участков дорог в пустыне. В Таманрассет можно теперь добраться на автомобиле по Транссахарской магистрали. Без дорог немыслимо освоение Сахары, богатства которой стали доступны только после победы революции.

— Да-да! Говорить теперь о бесплодности пустыни — это анахронизм. — В голосе Омара глубокая убежденность.— Сахара сказочно богата, специалисты называют ее «бездонным морем» сокровищ. Достаточно упомянуть оазис Хасси-Месауд, который в былые времена знали лишь погонщики верблюдов (там теперь добывается нефть), или Хасси-Рмель, где ныне расположен известный газодобывающий комплекс. Сахарские недра берегут много полезных ископаемых — уголь, золото, железную руду... Часть месторождений открыта, разрабатывается. Есть шахты и под Таманрассетом, с которым дружит Тизи-Узу...

Кабилы уже ездили на юг Сахары, помогали местной молодежи организовывать культурный досуг, налаживать учебу. Сам Омар Дака занимается не только культурно-просветительной работой, но и помогает разрешать экономические проблемы. Например, у туарегов — бербероязычных кочевников Сахары — товарно-денежные отношения находятся в самой зачаточной форме. Омар Дака и его товарищи стараются приобщить туарегов к более современным формам хозяйствования.

Омар подзывает стройного бронзоволицего мальчика с большими бархатными глазами под длинными загнутыми ресницами. Надир Мулайа учится в колледже, он доволен путешествием через всю страну, но и по своему родному городу скучает.

...Таманрассет — город невысокий. Вдоль улочек тянутся глинобитные домишки, в одном из них живет семья Надира — родители, двенадцать братьев и сестер. Красные волны песка со всех сторон окружают городок. Ребята любят выходить на окраину города к каменным стенам, сдерживающим наступление барханов на оазис.

Здесь вместе со взрослыми ребята высадили саженцы финиковых пальм. Это непросто: надо выбрать кубометры песка — яму роют глубиной в пять-семь метров. Метровые саженцы из питомника нужно посадить, чтоб у пальмы были «ноги в воде, а голова в пекле». Тогда только вырастет хорошее дерево, приносящее много плодов. В богатом урожае заинтересованы все жители. Как для кабилов маслины, так для сахарцев, оседлых и кочевых, финики — главное блюдо.

Из пальмовой рощи видны отроги хребта. Там, рассекая закатное солнце, высится пик Хогар. Глядя на него, мечтал Надир о дальних краях, где плещется необъятное море: в нем столько воды, что по ней даже плавают большие белые корабли. На них уехал во Францию миссионер отец Фуко, желавший во что бы то ни стало обратить туарегов в христианство.

Надир и его братья с детских лет слушали рассказы своего отца Ахмеда Мулайа, как их предки сопротивлялись колонизаторам, как боролись против французских войск, упорно пробиравшихся в оазисы и города Сахары. Даже после установления военного порядка кочевники сумели объединиться и подняли восстание. Когда Ахмед подрос, сам ушел в горы к партизанам, чтобы, сражаясь вместе с ними, прогнать колонизаторов.

Последний мэр, француз Жан-Мари, решил не возвращаться на родину и поселился высоко в горах. Метеоролог и физик, Жан-Мари многие годы ведет метеонаблюдения, следит за выпадающими осадками, изучает их ритмичность, исследует возможности использования дождевой воды для земледелия. По его утверждению, здесь еще многое можно сделать. Туареги его работу уважают, они поднимаются к ученому в горы один-два раза в месяц, приносят еду, отправляют его научные заметки в метеоцентр.

...Надир из Таманрассета особенно любил дни свадеб, когда невесте дарят верблюда, старинные ожерелья, пояса ручной работы. Окончатся празднества — и семьи кочевников снимаются с места, с детьми и скарбом разъезжаются по пустыне.

Снова они встречаются уже на ярмарке, куда собираются странствующие люди со всего юга Сахары. Кочевники продают изделия из верблюжьей шерсти, жалобно блеющих баранов. Рядом кричат ослы, ржут лошади. Щеголихи выбирают пестрые ткани, украшения, тончайшие хаики с нарядной отделкой. Почтенные старцы задумались перед висящими бурнусами: какой цвет — черный, белый, коричневый — больше соответствует закату жизни? Возле лавок-мастерских ремесленников — всегда толпа. Как не приобрести обувь, которую изготавливают только здесь? Фасон пустынных сандалий несложен: подошва из верблюжьей кожи да петля для большого пальца. Но для жизни в песках лучше не придумаешь. И конечно, кочевники набирают в мешки зерно, сыр, сушеные и свежие фрукты... И каменные розы...

Пока Омар неторопливо переводил взволнованный и романтичный рассказ Надира, мальчик приносит и протягивает мне подарок:
— Возьмите, это наша роза...

«Сахарская роза». Она лежит на ладони: кажется, будто нежные лепестки ее внезапно схватил мороз и они окаменели, вот даже капельки росы сверкают. Рассмотришь вблизи — восхитишься рукой мастера, который так искусно высек тонкие лепестки, удачно оживил камень кристаллами-росинками...

В действительности это произведение самой природы. Уже вернувшись из Алжира, я прочитал, что еще в XIX веке академик В. М. Севергин рассказывал о «гипсовых цветах», а впоследствии их увидел в Каракумах и описал академик А. Е. Ферсман. Оказывается, каменные цветы образуются в результате роста кристаллов гипса в кавернах песка. Сквозь верхний слой просачивается вода, фильтруются растворы, содержащие сульфатные соли. Они питают растущие в пустотах кристаллы, которые превращаются в сказочные цветы. Их разыскивают в пустыне, выкапывают из песка и бережно укутывают: лепестки «пустынных роз» легко обламываются.

Уезжая, я старательно уложил розу в бумагу. Память о Сахаре, что подарил мне Надир из Таманрассета...

Кабильский танец

Тизи-Узу... В памяти встают уходящие к горизонту курчавые от кустарника холмы, плантации оливковых деревьев, упорно карабкающиеся по крутизне, еще выше — стада овец, а на самых вершинах — домики кабильских крестьян, высвеченные солнцем. Плодородный край, населенный трудолюбивыми и отзывчивыми людьми, — Большая Кабилия.

В переводе Тизи-Узу означает «холм, поросший дроком». Не так уж давно это название соответствовало действительности. Русский ученый и путешественник Петр Александрович Чихачев, посетивший Алжир в 1877—1878 годах, упоминал и о деревне Тизи-Узу. Описывая эту деревню, расположенную на высоте 650 метров над уровнем моря, с населением примерно 500 человек, Чихачев приводит любопытный эпизод: «В окрестностях Тизи-Узу львы встречаются редко, но леопардов довольно много. Накануне два кабила охотились на кабанов и бросали камни в кусты, чтобы выгнать оттуда зверя... Однако на этот раз вместо кабана появился огромный леопард, бросился на одного из охотников и опрокинул его на землю. К счастью, его товарищу удалось метким выстрелом смертельно ранить зверя в голову. Раненого охотника с трудом перенесли в деревню, где он несколько недель боролся за жизнь, так как леопард нанес ему многочисленные раны».

Мы много ездили и еще больше ходили пешком по вилайе Тизи-Узу. Но ни в районе текстильной фабрики, ни около известного поселка Уадис, построенного советской молодежью на месте сожженных колонизаторами деревень, конечно, уже не встретили никаких опасных хищников. Тизи-Узу вырос в большой областной город. О прежней деревушке, пожалуй, напоминает лишь французская казарма. Не найти маленькой гостиницы, приютившей Чихачева, исчезли и поразившие его грязные немощеные улочки и жалкие лачуги...

Неповоротливый автобус осторожно пробирается по тенистым улицам, где на тротуарах под пестрыми тентами посиживают за столиками молодые и старые алжирцы, прихлебывая кофе из маленьких чашечек. Улицы сходятся у центральной круглой площади, окруженной невысокими, старой застройки, домами с балконами. Наконец автобус выбирается из хитросплетения узких улочек и, набирая скорость, мчится к виднеющимся вдали многоэтажным домам.

— Это новый Тизи-Узу, — поясняют сопровождающие нас активисты из местного комитета Национального союза алжирской молодежи. — Небольшие дома — это кооперативное строительство или индивидуальная застройка. А вот те два высотных здания в стороне — дома для рабочих, они построены только что, за два последних месяца. Там дальше, на холмах, — университетский городок. Он еще не достроен, возводятся учебные корпуса и общежития, но в аудиториях занимаются уже несколько тысяч студентов. Представляете, наши кабильские парни из горных деревушек кончают университет и едут на стройки страны, обучают грамоте детишек. Невозможно было бы так быстро готовить специалистов без помощи преподавателей из стран социализма, из Советского Союза...

За двадцать лет в АНДР создан и укрепляется государственный сектор в промышленности, сельском хозяйстве, проведена аграрная реформа. Население пользуется бесплатным медицинским обслуживанием. В госпиталях, поликлиниках, медпунктах работают тысячи алжирских врачей, медсестер, много здесь и советских медицинских работников. (Когда эта статья готовилась в набор, стало известно, что в МИД СССР подписан очередной протокол о культурном и научном сотрудничестве между СССР и АНДР на 1983—1984 годы. Там, в частности, предусмотрено, что число советских медиков, работающих в Алжире, будет увеличено. Примеч. ред.)

— Кстати, в госпиталь Тизи-Узу приезжают крестьяне из самых дальних деревень, чтобы попасть на прием к советским терапевтам, хирургам, которые делятся своим опытом с нашими врачами. Вы, наверное, не знаете, что в больнице работает медсестрой Малика Думран — известная у нас певица...

Об исполнительнице песен на кабильском языке Малике Думран нам уже рассказывали. Выросшая в крестьянской семье в горах Кабилии, она сумела окончить медицинское училище. С детства участвуя в праздниках односельчан, видя их танцы, подпевая грустным и веселым народным песням, она сама стала сочинять песни — и музыку и стихи.

...Темными вечерами в Тизи-Узу мы ходили ужинать в столовую мимо здания курсов повышения квалификации. За высокими освещенными окнами сидят молодые люди, что-то записывают, слушают человека у черной доски, иногда встают и говорят сами. На улицах постоянно встречаются плакаты: крестьянин, солдат и рабочий сидят у развернутых учебников. Каждый четвертый алжирец учится. В стране более четырех миллионов школьников, 160 тысяч учащихся центров профессионального обучения. В один из таких профтехцентров мы были приглашены.

Его директор — спокойный седоголовый человек Али Азуни — ждал нас у входа под яркой эмблемой: множество ладоней поддерживали восходящее солнце и цифру 20 — столько лет строится новая жизнь в республике. Азуни ведет нас через мастерские и аудитории, вслух сравнивая местные ПТУ с советскими. Он бывал в Советском Союзе изучал систему профессионально-технического образования...

В механической мастерской неуклюжие подростки в синих комбинезонах переносили металлические детали.
— Это новички, мы их собрали со всей Кабилии. Будут грамотными специалистами, — уверенно говорит Азуни.

В одном из классов он подводит нас к худенькому пареньку с черной шапкой курчавых волос, склонившемуся над чертежной доской. Тот белозубо улыбается, представляется — Мулюд Те-селья. Он приехал в Тизи-Узу из далекой деревушки, где живет всего несколько семей.
— Что ты чертишь, Мулюд? — ласково спрашивает директор, похлопывая паренька по плечу.
— Проект новой деревни — вот клуб, почта, рынок, — с удовольствием показывает на своем чертеже мальчик. — Там будет хорошо жить...
Сквозь открытые окна слышится с улицы тягучая мелодия. Это приехал молодежный ансамбль «Львята» (вероятно, название шло от могучих львов, бродивших когда-то по кабильским холмам). «Львята» побывали на фестивале народной музыки в Валенсии, где заслужили одобрение жюри и темпераментной испанской публики.

Не прошло и пяти минут, как весь профтехцентр высыпал на улицу, ребята в комбинезонах самозабвенно танцуют под национальные мелодии...

На следующий день на рассвете мы уезжали в столицу, и на «холме, поросшем дроком», вслед нам зазвучала прощальная кабильская мелодия. Позади оставались студеные реки, зеленые холмы Кабилии и скалистые вершины массива Джурджура, розовевшие от солнечных лучей.