Как было изобретено «лекарство от всех болезней" — аспирин

Это рассказ про панацею, несовершенство законодательства, государственный антисемитизм и вечное людское стремление переписать историю — чтобы хоть так в историю попасть. Все эти коллизии сплелись в истории об аспирине — одном из тех считанных лекарственных средств, которые действительно изменили мир.

Непобедимая температура

Прав был жюльверновский моряк Пенкроф, который на необитаемом острове отказывался собирать лекарственные растения — зачем, мол, нам болеть, раз докторов у нас нет? Человеческий род, разумеется, страдал от болезней всегда, а по мере развития медицины лишь давал им все новые и новые названия.

 

 

Половина человеческих хворей еще сто лет назад именовалась общим словом «жар» — и вот этот жар люди как раз лечить и не умели, вне зависимости от того, шла речь о раке или о простуде. Снять боль, избавить от страданий и, может быть, тем самым спасти несчастного — задача эта казалась столь же элементарной, сколь и неразрешимой. Во времена Чехова внутренние болезни лечили, по большому счету, так же, как во времена Сервантеса. Отвары из кориандра и шалфея, листьев окопника и коры хинного дерева, бананов и алоэ — вот та номенклатура лекарств, которыми врачи пользовали своих клиентов для понижения температуры и унятия боли. Впрочем, нельзя утверждать, что химия совсем уж бездействовала, у аптекарей всегда можно было разжиться опиатами — самыми надежными обезболивающими средствами доаспиринной эры, имевшими, впрочем, один (как тогда казалось) существенный недостаток — высокую цену. В 1763 году преподобный Эдвард Стоун, сельский викарий из Оксфордшира, открыл мощнейшее жаропонижающее действие, производимое отваром ивовой коры (впрочем, за две тысячи лет до него подобный эффект отмечал еще Гиппократ). Полвека спустя француз Анри Леруа и итальянец Рафаэле Пириа независимо друг от друга получили из коры салицин — элемент, как раз и ответственный за лечебное воздействие отвара. Салицин был хорошим средством, да только редким и недешевым, как любая продукция, производимая из натуральных компонентов. Более доступная салициловая кислота и действовала хуже, и разрушала — с ураганной скоростью — желудочно-кишечный тракт больного. С таким багажом по-прежнему массово изнемогающее от боли человечество подошло к концу XIX века.

Лакокрасочное производство и фундаментальная наука

Компанию, ныне известную как Bayer, основали 1 августа 1863 года фабрикант Фридрих Байер и специалист по производству красителей Иоганн Фридрих Вескотт. Их бизнесом стали краски — в те времена отрасль индустрии весьма доходная — и в этом бизнесе партнеры преуспели. Вескотт был талантливым инженером-практиком, и разработанная им технология производства дешевых красителей из каменноугольных смол принесла Friedr. Bayer & Co. быстрые и большие деньги. На четвертом десятке лет существования Bayer потомки Байера и Вескотта владели большой, хотя отнюдь не гигантской компанией с десятками фабрик за рубежом (в Москве такая открылась в 1876 году) и более чем 11 тысячами сотрудников. На рынках США и Южной Америки (не говоря уже о родной Германии) Bayer был ведущим игроком. Одним словом, это было современное и динамичное предприятие, имя которого, однако, вряд ли когда-нибудь стало бы легендарным. Для этого, как известно, нужен всего лишь случай, счастливое стечение обстоятельств.

У Bayer были, разумеется, свои химические лаборатории, достаточно хорошо оборудованные, чтобы решать не только прикладные задачи, но и заниматься отвлеченными, почти теоретическими проблемами. Превращение салициловой кислоты в ацетилсалициловую, которая обладала всеми достоинствами как салицина (эффективность и безвредность), так и салициловой кислоты (дешевизна), относилось к разряду именно таких проблем. Впрочем, в науке часто бывает сложно отличить трансцендентальную проблему от практической.

Тут на сцене появляются четыре персонажа, каждому из которых суждено было сыграть в истории с аспирином ключевую, но своеобразную роль. Профессор Генрих Дрезер возглавлял исследовательский департамент Bayer, доктор Карл Дуйсберг с 1888 года ему ассистировал, молодые химики Феликс Хоффман и Артур Эйхенгрюн работали под их началом. Хоффман и Эйхенгрюн были довольно похожи друг на друга: почти ровесники, сыновья фабрикантов из западной Германии (один шваб, другой вестфалец), выпускники престижных университетов (Эйхенгрюн учился в Аахене и Берлине, Хоффман — в Мюнхене, зато у будущего нобелевского лауреата Адольфа фон Бауэйера), они пришли в Bayer c разницей в два года, Хоффман — прямо со студенческой скамьи. Корпоративная легенда гласит, что отец Хоффмана страдал ревматизмом, а салициловую кислоту применять не мог из-за проблем с желудком. Отец и стал для Хоффмана подопытным кроликом — ни Дрезер, ни Дуйсберг в затею по синтезу ацетилсалициловой кислоты поначалу не верили и реальной пользы от работ Хоффмана не видели. Впрочем, производство лекарств не было для Bayer побочным направлением — к середине 90?х годов XIX века компания производила, в частности, фенацитин, один из лучших в то время антидепрессантов. Но понадобился отдел профессора Дрезера, чтобы Bayer стал тем, чем он является сейчас. 10 августа 1897 года Хоффман сообщил Дрезеру и Дуйсбергу о предварительных результатах: ему удалось получить ацетилсалициловую кислоту. Одиннадцать дней спустя Хоффман сделал еще одно открытие в той же области: получил диацетилморфин — полусинтетический опиат, более известный впоследствии как героин. Его предполагалось использовать как более сильное обезболивающее, нежели полученная ранее ацетилсалициловая кислота.

Клинические испытания продолжались полтора года. Дрезер из двух разработок своего отдела сделал ставку на героин как более сильно действующее средство, осторожный Дуйсберг полагал, что героин — это все же чересчур (побочные эффекты от его употребления стали очевидны ученым сразу же) и больше симпатизировал аспирину. Решено было запускать в продажу оба продукта. Согласно законам Германской империи, химические соединения не подлежали патентованию, однако можно было зарегистрировать уникальный товарный знак. Слово «героин» произошло, разумеется, от «героический», с «аспирином» история чуть сложнее. «A» взяли от «ацетила», spir от латинского названия травы лабазник, spirea, богатой салицином, in — как типичное окончание для слова, обозначающего лекарственный препарат. Аспирин стал официальной торговой маркой компании Bayer 6 марта 1899 года. Продавался он в виде порошка и по рецепту, но эти сложности ему ничуть не помешали: доступный благодаря трансконтинентальному характеру Bayer повсюду в цивилизованном мире, недорогой, безвредный (ну, почти безвредный) и главное, эффективный, аспирин в мгновение ока стал самым популярным обезболивающим на планете. Боль, бесконечно мучившая человечество веками, отступила благодаря команде немецких химиков.

Историческая справедливость

Судьбы руководителей проекта сложились настолько по-разному, что впору говорить о некоей предопределенности. Профессор Генрих Дрезер стал первым официальным героиновым наркоманом в истории, активным популяризатором нового наркотика и первой его знаковой жертвой: он умер от остановки сердца в 1924 году. Кардиологические достоинства аспирина, к изобретению которого он приложил руку, стали известны лишь четверть века спустя. Карл Дуйсберг превратился из ученого в администратора, в 1900 году стал президентом Bayer, а после того, как в 1925 году компания вошла в концерн IG Farben, возглавил наблюдательный совет нового промышленного гиганта. Феликс Хоффман проработал на Bayer всю свою жизнь и снискал главным образом посмертную славу: до 30-х годов считалось, что великое лекарство — плод коллективного труда «специалистов компании Bayer».

А что же Артур Эйхенгрюн, четвертый упомянутый нами (пока что вскользь) «отец» аспирина? Вводя в действие этого нового героя нашей истории, мы должны сказать два слова об этике науки. Открытия, как известно, бывают не только революционными. Иногда ничтожная корректировка уже давно известного решения приносит ученому баснословную славу, а его предшественник остается в безвестности. Например, работы байеровских ученых по аспирину и героину базировались на плотном фундаменте, который заложили, скажем, француз Шарль Герхардт или англичанин Олдер Райт. Однако насколько корректно утверждать, что именно Герхардт первым получил ацетилсалициловую кислоту (за сорок пять лет до Хоффмана), а Райт — диацетилморфин (за двадцать пять)? Наверное, нет, коль скоро их работы остались полузавершенными набросками, интересными лишь коллегам по цеху. Уговорившись об этом, вернемся к Эйхенгрюну.

Он был, как мы уже сказали, коллегой Хоффмана по исследовательскому отделу, ровесником и вообще человеком одного круга. Имелась лишь небольшая разница — Эйхенгрюн был евреем. Ни во Втором Рейхе, ни в Веймарской республике ему это нисколько не мешало. Да и при нацистах его судьбу нельзя считать особенно трагичной: правда, ему пришлось продать принадлежавшую ему преуспевающую фармацевтическую фирму (из Bayer Эйхенгрюн ушел еще в 1908 году), но жизни его ничто не угрожало аж до 1944 года, когда его бросили в концлагерь. Пять лет спустя, перед смертью, Эйхенгрюн опубликовал в журнале Pharmazie статью, посвященную 50?летию аспирина. В ней он фактически приписал изобретение века себе, а Хоффмана (уже три года как умершего) выставил нацистом и антисемитом. Последнее было необоснованной ерундой, а вот с режимом Гитлера Хоффман действительно был на короткой ноге: в середине тридцатых его провозгласили «гордостью немецкой науки», «гением, спасшим человечество» и так далее. Фанфары и впрямь звучали громкие, но вопрос, сколько тут было лысенковщины, а сколько — проблем той самой научной этики, оставался в 1949 году открытым. Даже на волне тотальной денацификации статья Эйхенгрюна прошла незамеченной. Об Эйхенгрюне забыли на пятьдесят лет — надолго, но не навсегда. Чуть позже вернемся к нему и мы.

Аспирин forever

А аспирин продолжал жить своей жизнью Самого Популярного Лекарства на Земле, распространяясь повсеместно и неизменно облегчая людям жизнь. Уже с 1915 года его стали продавать без рецепта, чуть позже неудобные в применении порошки были заменены таблетками. С середины двадцатых годов аспирин стали активно применять для лечения люмбаго и невралгии. Правда, не обошлось и без извилистых поворотов судьбы: после Первой мировой «аспирин» надолго перестал быть товарным знаком фирмы Bayer на самом перспективном рынке — североамериканском (война Bayer за право исключительно производить лекарство с таким названием шла повсеместно и десятилетиями — как тут не вспомнить проблемы патентного законодательства в Германии в конце позапрошлого века! — и в России, например, завершилась победой лишь в 1999?м, в год столетнего юбилея аспирина).

После Второй мировой у аспирина вообще началась новая жизнь: калифорнийский врач Лоуренс Крейвен поставил практические опыты на четырех сотнях сердечников и сделал поразительное открытие: аспирин серьезно снижал риск кардиологических заболеваний. Ныне четыре из десяти таблеток аспирина в мире глотают с целью профилактики сердечно-сосудистых заболеванияй (и только каждую четвертую — от головной боли). В 1952 году появился детский аспирин щадящей концентрации, а в 1969?м на легендарную марку поработал самый мощный рекламный носитель — космос: таблетки аспирина включили в персональные аптечки астронавтов «Аполлона». К столетнему юбилею, отмеченному с должной пышностью, выпустили триллионную таблетку (подсчет, впрочем, вроде бы довольно условный). Впрочем, годовщину отметили не только здравицами. В British Medical Journal напечатали статью Уолтера Снидера, профессора кафедры фармакологии Страйтклайдского университета, что в Глазго. Суть ее — если в двух словах — воспроизводила тезисы заметки 1949 года, подписанной Артуром Эйхенгрюном: Хоффман — возвеличенный нацистами рядовой практик, а жертва холокоста Эйхенгрюн — подлинный изобретатель аспирина, незаслуженно забытый миром гений. Оснований для такого вывода у Снидера было ровно два: тихая, совсем пенсионерская жизнь Хоффмана на старости лет (как будто от настоящего ученого непременно требуется кричать о своих заслугах на каждом углу) и национальность Эйхенгрюна.

Эффектная и логичная выходила картина: чистокровная посредственность вольно или невольно (то, что Хоффман был лично порядочным человеком, признавал даже Снидер, приписавший всю историю гитлеровской пропагандистской машине) вознесена на пьедестал, а ущемленный в правах великий ученый отправлен в концлагерь Терезиенштадт. Как нельзя лучше в эту новую хронологию ложились и некрасивые эксперименты концерна IG Farben (в который входил Bayer) с газами в концентрационных лагерях и общее представление о германской химической индустрии времен Третьего Рейха как о чем-то подозрительно-опасном и грязном.

Bayer, разумеется, выступил с опровержениями, которые Снидера и поклонников его теории не удовлетворили. Вернее, удовлетворили: немецкий концерн, по их мнению, повел себя чересчур спокойно, даже тихо. А стало быть, рыльце у Bayer в пушку. Простая мысль о том, что, избавив человечество пусть не от болезней, но от боли, можно позволить себе не суетиться и отмахиваться от интерпретаторов как от мух, обличителям в голову не приходит. Что тоже, впрочем, совершенно естественно.