Интервью с Андреем Шаровым

Когда читаешь резюме Андрея Шарова, становится даже не по себе: «Действительный член Ассоциации Высокой моды и прет-а-порте... автор персональных выставок живописи и графики... художник по костюмам и сценограф... выпустил около тридцати спектаклей в ведущих столичных театрах... член Российского союза художников...» Кажется, модельер с таким количеством официальных регалий не рискнет изобрести ничего сверхъестественного: ни «подмигивающего платья», ни деревянных очков, ни берестяной кепки.

 

 

А Шаров изобрел.

Часто самые интересные высказывания слышишь случайно. Мне запомнилась фраза, сказанная одним из героев фильма Дэвида Кронненберга «Паук»: «Одежда делает нас людьми. Чем меньше мы похожи на людей, тем больше нам нужно одежды...»
По пооводу одежды можно много говорить... Это первое, что «сканируешь» при виде незнакомого человека. Потом можно уже копаться внутри, о душе говорить, о болезнях, но сначала «считываешь» внешность Естественно, человек выбирает свой стиль, и неспроста многие так бережно относятся к мелочам, потому что дня того, кто понимает, каждая деталь имеет значение. Люди соответствуют своей касте.

В бизнесе существуют свои понятия о том, как должен выглядеть человек, в художественно-богемной среде — другие. Думаю, если бы мы все голые ходили, информации было бы гораздо меньше.

Одежда для вас в первую очередь социальный знак?

Не только. Просто есть люди, которые вообще не придают вещам особого значения — что есть, то и надели. А есть те, которые изучают себя, задумываются над тем, что они собой представляют в пространстве, — такие воспринимают одежду как определенную информацию.

Когда вам стало небезразлично, как вы одеты?

В одном журнале опубликовали фотографию, где мне шесть лет — я там сижу за игрушечной швейной машинкой. Может быть, уже тогда.. Наверное, не случайно, что из всех предметов, с которыми фотографировали, я выбрал не мячик, не пистолет, а именно швейную машинку.

Что вас раздражает в моде?

Раздражает, когда наступает пресыщение. Хотя пресыщение раздражает во всем. Когда входишь потом в другое состояние, раздражения становится гораздо меньше. Могу сказать, что в моде «мое», а что «не мое». Prada — это не мое, a McQueen — мое. Gaultier, Vivienne Westwood — мода, которую я понимаю, то, что меня радует и вдохновляет.

Вы пришли в моду из театра?

Если быть точным, начал я все-таки с одежды, потом занимался живописью, пришел в театр, снова вернулся к одежде. Получился такой замкнутый круг. Одеждой я стал заниматься еще при совке, когда мало кто представлял, что такое одежда и как ею нужно заниматься, во всяком случае у нас в стране. Все знали, что есть фабрика «Большевичка», есть «фарца» и еще джинсы Rifle, которые находятся где-то в поднебесье.

Большинство неординарных идей приходит в самом начале, когда не боишься ошибиться. Ничего не заимствовали из собственных экспериментов того времени?

Нет, «оттуда» взять уже ничего невозможно. Все забылось. От того времени осталось ощущение беспредельного счастья, мы были такими жизнерадостными винни-пухами. Мы устраивали нечто среднее между показом, перфомансом и спектаклем, сейчас уже трудно вспомнить, что именно, — зато весело, с задором. Сами сочиняли музыку, даже успешно ездили с этим продуктом по всей стране. Все казалось так легко и просто. Но для чего мы все это создавали, не было понятно ни нам, ни тем, кто на это смотрел. Почему тогда все закончилось? Просто в какой-то момент перестало приносить удовольствие, а когда мне что-то перестает приносить удовольствие, я сразу с этим прощаюсь.

То, что делается под маркой Шарова сегодня, можно отнести к какой-то определенной манере? В начале 90-х некоторым вашим коллекциям приписывали стиль постпанк.

Были разные периоды: и панк, и постпанк... Кем я только не был: и «Раббаном», и «Готье» - сравнения меня нисколько не коробили, потому что назывались достойные имена. Что Шаров на сегодняшний момент? Мне сложно описать, коллекции сильно отличаются, и неизвестно, что мне придет в голову в оледующий момент. Единственное, что могу сказать, — это будут не ложки, не вилки, не береста и не деревянные очки.

Шаров успокоился?

Не то чтобы успокоился. Просто все хорошо сообразно возрасту. Когда человек в 20 лет придумывает деревянные очки, это нормально, в 25 лет он должен делать уже что-то совсем другое, иначе тогда непонятно, что произошло за эти пять лет. В 30 лет — еще что-то. Должно быть движение, развитие, самого себя цитировать уже глупо. Моих цитат, мне рассказывают, и так достаточно по всей стране — и ложки, и янтарь повторяют. Мне-то оно, может быть, и приятно, я просто не очень понимаю тех молодых людей, которым, видимо, уже нечего искать, и они цитируют вещи, которые были сделаны давным-давно и устарели.

Но говорят же, что мода живет за счет повторения и цитирования самой себя.

Да, она циклична, но все-таки развивается по спирали. Она растет, не стоит на месте. Те же 70-е, которые возвращаются, возвращаются не в том же самом виде, а с точки зрения зосприятия человека, живущего в другом веке. Так бы можно было просто достать вещи из сундука, как многие и делают, но это не удел дизайнеров.

Есть в вашем гардеробе вещь, без которой вы чувствуете себя неуютно? Какой-нибудь многолетний фетиш?

Есть — рубашка Moschino. Потрясающий китайский шелк, яркий рисунок: красные маки на черном фоне. Рубашка, конечно, повидала виды, я ее купил в середине 90-х. Практически до дыр стерлась. . Но до сих пор, по особо торжественным случаям, я ее надеваю. Поскольку я никогда не носил ни пиджаков, ни галстуков, для меня черный шелк с красными маками кажется верхом торжественности.

Алла Гугель.