Прет, брат и вместе с тем злейший враг Акрисия, от души радовался, видя его без мужского потомства и даже — после несомненной, как ему казалось, гибели Данаи — бездетным. Не желая ему со своей стороны доставить того же удовольствия, он развелся со своей женой, от которой у него были только дочери, и уже на старости лет женился на молоденькой и красивой Сфенебее. Сына от нее он действительно получил, но в остальном радости испытал мало.
Случилось однажды, что в его дом завернул сын его коринфского приятеля по имени Беллерофонт.
Этот юноша имел у себя на родине несчастье нечаянно убить близкого родственника. В те древнейшие времена еще не делали разницы между вольным и невольным убийством — пролитая кровь и в том и в другом случае вопияла о мщении, и Беллерофонту пришлось покинуть Коринф. Но это еще было не все: пролитие родственной крови «оскверняло» человека, призывая божий гнев на его голову. Оскверняло не только его, но и всякого, кто вступал в общение с ним. Его поэтому всячески сторонились. Чтобы стать опять человеком между людьми, ему надлежало «очиститься», как указал Аполлон, торжественным, таинственным обрядом: благочестивой кровью жертвенного животного смывалась нечестивая кровь убийства. Но прежде убийца должен был найти очистителя. Для этого убийце надлежало, покинув место преступления, искать убежища в каком-нибудь зажиточном доме и «просителем», с масличной веткой в руках, припасть к домашнему алтарю. Такой проситель ставил себя под покровительство Зевса, и было грешно отвергнуть его благочестивую просьбу. Зато по ее исполнении между убийцей и его очистителем возникали отношения, как между сыном и отцом: очиститель становится покровителем убийцы, давая ему кров и корм, но имея также право требовать от него определенных, услуг.
Беллерофонт явился просителем в дом Прета. Послушный заветам Зевса и Аполлона, Прет очистил его, и тот с тех пор жил в его доме, помогая ему во всех делах, как сын отцу. Он нравился Прету, но на беду еще более нравился его молодой жене, Сфенебее. Ее старый муж стал ей вдвойне противен с тех пор, как Беллерофонт был ее гостем. Ах, если бы он умер, если бы она, унаследовав его царство именем их малолетнего сына, взяла себе мужем своего коринфского гостя! Все сильнее и сильнее мучила ее любовь. Правда, Прет и не думал умирать, но... разве нельзя было смелому человеку, каким был Беллерофонт, силой отправить старика на тот свет? Она доверилась своей старой няне. Та нашла дело вполне исполнимым: ведь убил же коринфский гость у себя на родине человека, и притом совсем без пользы, а тут наградой будут и царство, и молодая красавица-жена!
И вот пошла няня уговаривать Беллерофонта. У того кровь застыла, когда он услышал ее нечестивое предложение.
— Убить? Умышленно убить человека? Мало того, хозяина? Мало того, очистителя? А долг? А правда? А боги?
— «Боги»! — засмеялась старуха. — Да разве есть боги? Ешь, пей, веселись, а о богах не думай. Их хитрые люди выдумали для острастки глупцов.
— Уйди! — крикнул ей юноша.
— Уйти — уйду, а поумнеешь — сам скажешь, что я была права.
Но что было делать? Рассказать обо всем хозяину? Это значило бы совсем разрушить и без того уже шаткий брак. Прет часто отлучался. Вот и теперь его не было. Жить под одним кровом с этой безумной в отсутствие царя было невыносимо. И Беллерофонт отправился на охоту.
Прет вернулся. Сфенебея со страхом дожидалась его возвращения: сказал ему Беллерофонт про нее или не сказал? С первых же слов она убедилась, что нет. Но это только отсрочка — не сказал теперь, может сказать после, если она его не предупредит. Она притворилась несказанно обрадованной возвращением мужа: и смеялась, и плакала — никогда еще он не видел ее такой.
— Что с тобой?
— О, я так рада, что ты вернулся невредим.
— Да разве мне угрожала опасность?
— Не спрашивай!
— Нет, говори, что знаешь!
А ей только этого и хотелось, чтобы он ее строго допросил. После многих принуждений она ему наконец выдала мнимую тайну: Беллерофонт, мол, предложил ей убить ее мужа и жениться на ней.
Прет души не чаял в своей молодой жене и доверял ей безусловно: он не усомнился в вероломстве своего гостя и был им глубоко возмущен. Но казнить гостя, и притом им же очищенного, эллинский закон ему не дозволял — он придумал другое. Призвав Беллерофонта, он передал ему запечатанное письмо к своему тестю Иобату, отцу Сфенебеи, царю далекой Ликии в Малой Азии. Беллерофонт немедленно отправился туда, обрадованный в душе, что покинет дом Прета: уж очень трудно в нем дышалось в последнее время.
Как водится, Иобат сначала угостил посла своего зятя, а затем уже потребовал его письмо. Прочел — и вздрогнул: Прет излагал в нем мнимое преступление Беллерофонта и поручал Иобату его казнить. Он покачал головой. «Сам, — подумал он, — не может совершить греха и требует, чтобы грех совершился; ведь теперь его обидчик — мой гость». Беллерофонту он, однако, не выдал своих чувств, а, подумав немного, сказал ему следующее:
— Я просил моего зятя прислать мне могучего мужа для борьбы с чудовищем, наводящим ужас на нашу страну.
— Что же это за чудовище?
— Зовут его Химерой.
Беллерофонт рассмеялся. Дело в том, что «химера» по-гречески значит «коза».
— Знать, и подлинно слабый народ ваши ликийские воины, коли даже коза наводит ужас на них.
— Я рад твоей смелости, но ты не знаешь этого страшилища. У него только туловище, как у козы — правда, исполинской. Голова же львиная, и багровое пламя пробивается через его медную пасть, а хвост, как у змея. К тому же оно крылатое и сверху бросается на людей: кого изомнет копытами, кого зашибет хвостом, кого спалит огнем, кого загрызет зубами. Но ваша Эллада — родина героев. У меня же, — прибавил он с улыбкой, — еще дочь-красавица осталась. Сыновей у меня нет, и я стар.
Так говорил он, соблазняя юношу, а про себя думал: «Погубит тебя Химера — так или иначе, а поручение моего зятя будет исполнено».
На следующий день Беллерофонт отправился на рыбацкой лодке к лесистой горе Краг, обычному месту пребывания Химеры. Бродит он, бродит — вдруг слышит позади себя топот коня, но такой звонкий и легкий, какого он никогда еще не слышал. Оглядывается — да, конь, да не простой, а крылатый. Вот, думает, поистине диковинная страна: и козы крылатые, и кони крылатые. На всякий случай взял свое копье наперевес. Но конь так дружелюбно, подойдя к нему, ткнул его мордой в бок, что у него все недоверие прошло. «А что, — подумал, — если я вскочу ему на спину?» И вскочил. А тому, казалось, только это и нужно было. Понес его по лугам вдоль опушки леса да вдруг как расправит свои могучие крылья, как поднимется на небеса — дух захватило у седока, но и хорошо же, так хорошо! Вот уже и лысая вершина горы. Вся Ликия как на ладони, и беспредельная гладь синего моря, и корабли на нем, точно мухи. Но пока он упивался чудной картиной, послышался рев, шипение. Он обернулся — видит, Химера прямо на него несется. Но и его конь не оплошал: рванул в сторону — чудовище пронеслось мимо. Взглянул конь косым взглядом укоризненно на своего седока: ты что, мол, ее копьем не поразил? «Дай привыкнуть, — подумал тот, — теперь я рад и тому, что усидел». А Химера уже повернула и снова устремилась на него. На этот раз конь внезапно спустился — Химера пронеслась сверху, сверкая своими медными копытами. Опять укоризненный взгляд коня: уж так удобно было пырнуть ее прямо в живот! «Да кто тебя знает, что ты надумаешь? Видно, следующий раз пустишь ее низом — одно только и осталось».
Он угадал верно: конь при третьей встрече взмахнул крыльями и поднялся немного, пропуская Химеру под собой. И Беллерофонт, прильнув к его гриве, вонзил ей свое копье глубоко в затылок.
Копье осталось в ране. Тщетно извивала Химера свой хвост, стараясь вышибить копье. Силы оставляли ее, все слабее и слабее становились взмахи ее крыльев, все ниже и ниже спускалась она. Наконец она сникла и стремительно понеслась на нагорный луг Крага. Конь плавным полетом спустился туда же. Только теперь мог Беллерофонт рассмотреть ее как следует. Что за странное соединение несоединимых, противоречащих друг другу частей! Никто не поверит, чтоб такое существо было возможно, но как оно все-таки смело, благородно, красиво! Конечно, герой был рад, что он и жизнь свою спас, и подвиг совершил, но все же ему стало почти жаль, когда огонь медной пасти погас и вместе с ним погасли и стальные очи Химеры.
...И мы называем поныне красивые, но несбыточные мечты химерами, и нам порой бывает жаль, когда они умирают под безжалостным ударом действительности.
Конь снова дружелюбно ткнул Беллерофонта мордой в бок и прервал его размышления. Он вынул копье из раны Химеры. Но надо принести царю и приметы в доказательство, что она действительно им убита. Не желая портить красивого зверя, он вышиб ему копьем оба нижних клыка и взял их с собою. Там, внизу, ждала его рыбацкая лодка. Но как быть с конем? Не хотелось разрывать дружбы, скрепленной общим боем. Да чего проще? Конь есть, так и лодки не надо. Он снова вскочил ему на спину. Конь весело заржал и понес его воздушными путями в столицу ликийского царя.
Удивился Иобат: неужели боги защищают и награждают преступников? Но делать было нечего — верный своему обещанию, он выдал за Беллерофонта свою младшую дочь Филоною и объявил его наследником своего царства.
Гибель Беллерофонта.
Началась для Беллерофонта счастливая жизнь: и семья, и царство, и военные заботы, и дела мира — но он не хотел расставаться со своим любимым конем, и этим он присвоил себе силу выше той, что дается человеку. Если бы этот конь мог говорить, он сказал бы Беллерофонту, что его, рожденного из крови Медузы, послала к нему сама Афина-Паллада, чтобы он на нем сразил Химеру. Но Беллерофонт этого не узнал. Победу над Химерой он считал своим подвигом, за который он никого благодарить не обязан. И все чаще вспоминались ему кощунственные слова тиринфской старухи, что богов нет вовсе.
Он не понимал коня, но зато конь прекрасно понимал его. После того первого подвига с Химерой Беллерофонт стал требовать от коня других подвигов — конь соглашался, но с каждым разом все неохотнее: приходилось его упрашивать, он точно грустил о прежней воле и не одобрял ненасытности своего хозяина.
Незадолго до своей смерти Иобат призвал своего зятя и потребовал от него, чтобы тот откровенно рассказал ему о его отношении к Сфенебее. Беллерофонт исполнил его волю. Легче стало старику.
— Да, — сказал он, — теперь я вижу, что боги есть.
И он показал ему письмо Прета. Вздрогнул Беллерофонт, краска гнева залила его щеки. «Нет, — подумал он, — теперь я убедился, что богов нет. За мое благочестие я стал жертвой клеветы, меня отправили на верную смерть, и если бы не мой подвиг — мои кости тлели бы теперь на вершине Крага!»
Похоронив царя, он вернулся к своим мрачным мыслям. «Есть боги? Их нет, — исступленно твердил он. — Скольким добрым живется худо, сколько злодеев осыпано дарами счастья!» И все же сомнение мучило его. «Сверкают храмы, пылают алтари, с дымом фимиама возносятся и молитвы смертных к небесам. Разве это было бы возможно, если бы не было богов? О, кто разрешит мои сомнения? Если бы отправиться на Олимп!.. Но, увы, это выше человеческих сил!»
Он радостно вздрогнул. «Выше сил? Человеческих — да, но не моих! Мне доступна заоблачная обитель, мне служит крылатый конь!»
И Беллерофонт отправился на луг, где отдыхал его конь.
— Еще одну, последнюю службу потребую я от тебя, верный товарищ!
Нехотя вышел к нему добрый конь. Беллерофонт вскочил на него:
— Вверх!
Конь взмахнул несколько раз крыльями — и повис в воздухе. Его косящий глаз был вопросительно устремлен на седока.
— На Олимп! — исступленно продолжал несчастный. — В заоблачную обитель. Я хочу знать, есть ли боги, или нас тешат детскими сказками!
И с этими словами он в первый раз впился своими шпорами в бока благородного коня. Тогда конь круто, стремглав, понесся к земле. Не усидел Беллерофонт; свалившись с коня, он беспомощно простер руки — ив следующее мгновенье уже лежал на траве своего луга.
Разбитого, внесли Беллерофонта в его дворец. Молодая жена, малолетние дети с плачем окружили одр умирающего.
— Молись богам! — кротко упрашивала Филоноя.
Но Беллерофонт тихо ответил:
— Я был благочестив...
— Молись богам! — настойчиво повторяла она. Но он оставался при своем:
— Я был благочестив всю... всю жизнь. С этими словами он и умер.