Анна Семеновна Голубкина

Анна Семеновна Голубкина (1864–1927) родилась и выросла в Зарайске, в семье, несколько поколений которой занималось огородничеством.

Никакого – даже начального – образования у Анны Голубкиной не было. Разве что дьячок обучил ее грамоте... Много книг перечитала она в детстве, и тогда же начала лепить глиняные фигурки. Местный учитель рисования уговаривал ее серьезно учиться.

 

 

Родные этому не препятствовали, но сама Аннушка понимала, что значит для крестьянской семьи лишиться работника. Поэтому прошло много времени, прежде чем она решилась покинуть родной Зарайск.

Анне было двадцать пять лет, когда она, по-деревенски повязанная платком, в черной сборчатой юбке, приехала в Москву и поступила в Училище живописи, ваяния и зодчества. «В мастерской между античных слепков, строгая и величавая, она выглядела, как мифическая древняя пророчица-сивилла», – вспоминал учившийся вместе с ней С. Т. Коненков.

«Это была худощавая, высокая, быстрая в движениях девушка с одухотворенным, красивым и строгим лицом», – утверждали одни современники. «...с лицом некрасивым и гениальным», – уточняли другие.

Известная русская меценатка Мария Тенишева рассказывала:

«Вскоре после возвращения А. Н. Бенуа из Петербурга... он стал мне рассказывать о какой-то молодой талантливой скульпторше из крестьянок, очень нуждающейся и подающей блестящие надежды, начал меня уговаривать взять ее на свое попечение, дать ей средства окончить свое художественное образование...»

Тенишева не последовала горячим уговорам Бенуа, на свое попечение не взяла и никаких средств не дала... О чем, кстати, впоследствии очень жалела – когда имя Голубкиной было уже широко известно.

А ведь самобытность и сила таланта Голубкиной действительно уже в годы учебы привлекали к ней всеобщее внимание. Позднее она перешла в Петербургскую Академию художеств. Среди ее профессоров был известный скульптор В. А. Беклемишев, сыгравший в жизни Анны Голубкиной особую роль. В письмах к родным она называла его «замечательно добрым и хорошим человеком», «крупным художником». За этими общими словами скрывалась глубокая, трагическая, безответная любовь, о которой сам Беклемишев, женатый на богатой купчихе и счастливый в семейной жизни, так никогда и не узнал.

В 1895 году Голубкина уехала в Париж – продолжать образование. Со средствами ей помогли семья и Общество любителей художеств. Она поступила в академию Ф. Коларосси, но очень скоро поняла, что там господствует такое же, что и в Петербурге, салонно-академическое направление, совершенно чуждое ей по духу. Этот год оказался весьма тяжелым для молодого скульптора. Анну Семеновну мучили творческая неудовлетворенность, сомнения в верности выбранного пути, неугасшее чувство к Беклемишеву. Некоторые мемуаристы упоминают о ее короткой несчастливой связи с каким-то французским художником и попытке самоубийства... Вовсе не случайно Голубкина заболела нервным расстройством.

В Россию ее привезла художница Е. С. Кругликова. Вернувшись после лечебницы в Зарайск, в родную семью, Анна Семеновна немного успокоилась и стала думать о том, как жить дальше. И в конце концов решила поехать со старшей сестрой Александрой, закончившей фельдшерские курсы, в Сибирь. Здесь она работала на переселенческом пункте, помогая сестре, с которой, как и с матерью, у нее всегда были доверительные отношения. Мать скульптора, Екатерина Яковлевна, умерла в конце 1898 года. Анна Семеновна долго не могла прийти в себя после этой потери и не бралась ни за какую работу, пока не вылепила по памяти ее бюст…

Вторая поездка в Париж оказалась более удачной. Работы Голубкиной увидел сам великий Роден и предложил ей заниматься под его руководством. Много лет спустя, вспоминая год работы с мэтром, Анна Семеновна написала ему: «Вы мне сказали то, что я сама чувствовала, и вы дали мне возможность быть свободной».

Работы Голубкиной, выставленные в парижском Весеннем салоне в 1899-м, имели заслуженный успех. В 1901-м она получила заказ на скульптурное оформление парадного подъезда Московского Художественного театра. Выполненный ею горельеф «Волна» – мятежный дух, борющийся со стихией, – и сейчас украшает вход в старое здание МХАТа.

Еще раз она посетила Париж в 1902 году. Побывала также в Лондоне и Берлине, знакомясь с шедеврами мирового искусства. Из поездки вернулась с огромными долгами; мастерскую снять было не на что, а добывать выгодные заказы Анна Семеновна никогда не умела.

Правда, уже в первые годы двадцатого века некоторые из произведений принесли ей порядочные гонорары. Скульптуры Голубкиной все чаще появлялись на российских выставках, каждый раз встречая восторженный прием. Но все заработанное Анна Семеновна с удивительной щедростью раздавала нуждающимся, знакомым и незнакомым людям, жертвовала на детский сад, училище, народный театр. И даже став знаменитой, жила по-прежнему в бедности, неделями питаясь только хлебом и чаем.

«Костюм ее, – вспоминала одна знакомая, – всегда состоял из серой юбки, блузы и фартука из холстины. В парадных случаях снимался только фартук».

Вся аскетически строгая жизнь ее была посвящена искусству. Она говорила дочери своих друзей, Евгении Глаголевой: «Если ты хочешь, чтобы у тебя из твоего писательства что-нибудь вышло, не ходи замуж, не заводи семьи. Искусство связанных не любит. К искусству надо приходить со свободными руками. Искусство – это подвиг, и тут нужно все забыть, все отдать, а женщина в семье – пленница...» И признавалась: «Кто не плачет над своей вещью, тот не творец».

Не имея своей семьи, Анна Семеновна воспитывала племянницу Веру, дочь старшего брата. Часто и подолгу жила у родных в Зарайске, помогала сестре по хозяйству, наравне со всеми работала в огороде. И это, как ни странно, ничуть не мешало ее творчеству...

В предреволюционные годы Зарайск являлся одним из мест ссылки. В доме Голубкиных постоянно собирались «политически неблагонадежные лица», высланные из столиц, и местная революционно настроенная интеллигенция. Неторопливо, но заинтересованно велись за самоваром долгие разговоры о будущем России. Анна Семеновна не могла не увлечься идеей всеобщего братства, справедливости и счастья. Она даже распространяла нелегальную литературу... Но однажды, когда речь зашла о неизбежности революционного переворота, пророчески сказала: «Страшно, как много, много крови прольется».

Во время событий 1905 года она оказалась в Москве. Очевидец вспоминает, что когда казаки разгоняли людей нагайками, Анна Семеновна бросилась в толпу, повисла на узде лошади одного из всадников и в исступлении кричала: «Убийцы! Вы не смеете избивать народ!»

Спустя два года ее арестовали за распространение прокламаций. В сентябре 1907-го суд приговорил художницу к годичному заключению в крепости, но по состоянию здоровья ее освободили под залог. Еще долго Анна Семеновна оставалась под надзором полиции. Вот еще одна горько-провидческая фраза из ее письма:

«По нашим временам ничего гадкого случиться не может, потому что оно уже есть».

Когда началась Первая мировая, Голубкиной было уже пятьдесят. Критика писала после ее персональной выставки в Музее изящных искусств: «Никогда еще русская скульптура так глубоко не хватала за сердце зрителя, как на этой выставке, устроенной в дни великих испытаний». Весь сбор с выставки Анна Семеновна пожертвовала на раненых.

Горячий характер Голубкиной делал ее довольно неуживчивой даже с близкими людьми. Один из камней преткновения между нею и современниками – покупка ее работ.

«Есть вещи замечательные – главным образом портреты, – писал о выставке Голубкиной попечитель Третьяковской галереи художник И. Грабарь. – Я купил бы вещей 6-7, но она вроде Коненкова: есть нечего, но меньше 2500-3000 рублей и не подступайся. Просто несчастье эта босяцкая гордость и «презрение к буржуям», какими она считает каждого человека, носящего не грязный и не мятый крахмальный воротник».

Что ж – именно такие деньги галерея платила за наиболее выдающиеся произведения русских художников, а частные собиратели покупали их за гораздо большую цену! Для Голубкиной и Коненкова примером служил их старший современник Валентин Серов, строгий и принципиальный, когда речь заходила об оценке работы художников.

С той самой выставки не было продано ни одной скульптуры Голубкиной. Из музейных залов они перекочевали в какой-то подвал, где простояли без присмотра долгое время, вплоть до 1920-х годов... А тогда, в 1915-м, Анну Семеновну вновь настигло нервное расстройство. Доктор С. В. Медведева-Петросян рассказывала:

«Я увидела высокую, средних лет, болезненного вида женщину, с почти мужскими чертами некрасивого лица. Она улыбнулась мне, и что это была за обаятельная улыбка, какой необычайной лучистостью светились ее засиявшие серые глаза, какая притягательная сила исходила из всего ее существа! Я сразу была покорена ею... Больную мучила мрачная тоска и бессонница, однако и в худшие минуты своей болезни ее прекрасный моральный облик не был омрачен нетерпеливым словом или резкой выходкой. Все очень любили ее».

Голубкина не допускала посторонних в свою душу, отказывалась позировать для портретов. На все подобные просьбы Михаила Нестерова восклицала:

«Что вы! Меня писать! Да я с ума сойду! Куда мне с моей рожей на портрет! Я – сумасшедшая». (Вспоминая Анну Семеновну спустя годы, художник сказал: «Это был Максим Горький в юбке, только с другой душой...».) И на правах мастера советовала своим ученикам: «Человека ищите. Если найдете человека в портрете – вот и красота».

Даже фотографировалась Анна Семеновна крайне неохотно. Н. Н. Чулкова, жена литератора, вспоминала: «...говорила, что она не любит свое лицо и не хочет, чтобы существовал ее портрет. «Лицо у меня актерское, резкое, не люблю его». А на редкой фотографии ее молодости – милая девушка с русой косой...

Немногим известно, что портрет Голубкиной все же существует! На картине В. Маковского «Вечеринка» (1897) она, еще совсем молодая, скромно стоит у стола. Уговорил-таки художник попозировать, пусть и для сцены из народной жизни...

«Художница (сомнений быть не может!) вполне умышленно препятствовала сбору и публикации материалов, которые были бы посвящены ее биографии, – считает исследователь жизни и творчества скульптора А. Каменский. – Пожалуй, ничто так не ценила Голубкина, как способность отстраняться от самого себя, полностью растворяться в своем деле, стать эхом людских переживаний...»

Она и местонахождение проданных своих скульптур никогда не записывала. Много сил приложили устроители ее музея, когда в 1932 году собирали работы мастера воедино, в помещение ее бывшей мастерской. Некоторые из произведений не найдены до сих пор...

...После известия об Октябрьской революции Голубкина сказала: «Вот, теперь у власти будут настоящие люди». Но вскоре узнала о расстреле двух министров Временного правительства, с одним из которых была знакома (позднее писали, что их расстреляли анархисты). И когда к ней приехали из Кремля, предлагая работу, Анна Семеновна со свойственной ей прямотой ответила: «Вы хороших людей убиваете», – и отказалась.

Несмотря на это, в первые послереволюционные месяцы Голубкина вошла в Комиссию по охране памятников старины и искусства и в органы Моссовета по борьбе с беспризорностью. Грязных, оборванных мальчишек она приводила к себе в мастерскую, кормила, оставляла ночевать – даже после того, как однажды они ее ограбили и чуть не убили.

Знавшие Голубкину утверждали, что она легче других переносила тяготы тех лет, потому что привыкла к лишениям и «не замечала их теперь». Ради заработка известный скульптор расписывала ткани, вырезала украшения из кости, но денег едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду... Бралась за частные уроки, нередко бесплатные – как правило, гонорар платился «натурой»: например, одна из ее учениц отапливала мастерскую мастера.

В 1920-1922-м Анна Семеновна преподавала в художественных мастерских, но ей пришлось уйти оттуда из-за недоброй атмосферы. Ей было под шестьдесят, к старым недугам от постоянного недоедания и волнений прибавилась тяжелая язва желудка. Иное резкое слово или грубый выпад против нее могли обернуться мучительными болями и надолго лишить душевного равновесия. Однажды какой-то тип бросил скульптору в лицо, что она уже умерла для искусства. Художница ответила, что она, может, и умерла, но жила, а ее злобный оппонент был мертв всегда. Уволившейся Анне Семеновне пришлось-таки лечь на операцию...

Прямая до резкости, она и в искусстве не умела быть другой. В свое время отказалась лепить бюст Шаляпина – просто не могла работать над портретами людей, к которым почему-либо у нее возникло двойственное отношение. В 1907 году создала портрет Андрея Белого – совершенный профиль... лошади! Не терпела суесловия и безудержных похвал. Когда однажды ее скульптуры сравнили с античными, она резко ответила: «Это в вас невежество говорит!» Валерий Брюсов при появлении Анны Семеновны в литературно-художественном кружке обратился к ней с «высоконапыщенной речью». Вздрогнув, Голубкина отвернулась, трижды махнула на него рукой, повернулась и ушла.

В 1923 году скульптор приняла участие в конкурсе на изготовление памятника А. Н. Островскому. Представила девять эскизов-вариантов, двум из которых были присуждены премии. Но первое место и право изготовить памятник получил другой автор – Н. Андреев. Анна Семеновна, глубоко оскорбленная, приехала в зал заседания и стала крушить свои модели: «Сравнили его Островского с моим! Гадость, и больше ничего».

Последняя работа Голубкиной – «Лев Толстой» – неожиданно явилась косвенной причиной ее смерти. В молодости Анна Семеновна однажды встречалась с «великим старцем» и, по свидетельству очевидца, о чем-то серьезно с ним поспорила. Впечатление от этой встречи осталось таким сильным, что много лет спустя она отказалась использовать при работе его фотографии и «делала портрет по представлению и по собственным воспоминаниям». Блок, склеенный из нескольких кусков дерева, был массивен и тяжел, и Анне Семеновне двигать его нельзя было ни в коем случае после операции, перенесенной в 1922 году. Но она забыла о возрасте и болезнях: когда с деревянной махиной безуспешно воевали двое ее учеников, отстранила их плечом и со всей силой двинула неподатливое дерево. Вскоре после этого почувствовала себя плохо и заспешила к сестре, в Зарайск: «Она меня умеет лечить... Да я дня через три приеду...»

Отъезд оказался роковой ошибкой. Профессор А. Мартынов, долгие годы лечивший художницу, говорил, что немедленная операция наверняка спасла бы ее...

Анна Голубкина умерла 7 сентября 1927 года в родном Зарайске.