Август. Мутинская война. Октавиан - консул.

1 января 43 г. до н. э. в должность консулов вступили Авл Гирций и Гай Вибий Панса, оба цезарианцы, оба назначенные непосредственно Цезарем, но оба в общем второразрядные политические деятели. В тот же день они обратились, согласно обычаю, к сенату с докладом о положении государства.

 

 

Заседание продолжалось три дня и было чрезвычайно бурным. Квинт Фуфий Кален, один из сторонников Антония, предложил направить к Антонию послов для того, чтобы попытаться выйти из кризиса мирными средствами. Против этого предложения энергично выступил Цицерон, произнесший во время обсуждения свою пятую «Филиппику». Он добивался учреждения диктатуры (пусть консулы защитят республику и позаботятся, чтобы она не потерпела ущерба; этой формулой в Риме провозглашалось введение диктаторского режима), объявления Антония врагом республики, оказания поддержки Дециму Юнию Бруту, предоставления военной власти (империя) и ранга пропретора Октавиану. Активное сопротивление сторонников Антония не позволило Цицерону полностью добиться своих целей. Сенат решил одобрить действия Децима Брута и сделать Октавиана пропретором, поставить его позолоченную статую, включить его в сенат в ранге квестора и предоставить ему право на десять лет раньше обычного срока добиваться магистратур, в том числе должности консула, денежные выдачи солдатам, перешедшим к Октавиану от Антония, принять на государственный счет, а по окончании войны наделить солдат землей. Употребив стандартную формулу, которою в Риме, как сказано, вводилась диктатура (оказывается, его назначили пропретором для того, «чтобы республика не потерпела ущерба»), Октавиан, тогда уже Август, намекнул в своих «Деяниях», что ему были предоставлены диктаторские полномочия. Ситуация была, конечно, более сложной, однако и непосредственные участники событий видели в предоставлении Октавиану звания пропретора наделение его чрезвычайным империем. Как бы то ни было, заветная цель была достигнута: Октавиан вошел в римское правительство, он стал полководцем республики, а его армия — армией республики. Он выступал теперь в роли человека, борющегося не за свои частные интересы, но за стабильность республики, а Антоний...
Антоний пока еще не был объявлен врагом республики, но сенат отказал ему в Галлии и подтвердил его назначение в Македонию; кроме этого, сенат постановил отправить к Антонию послов. Так или иначе, в нем видели теперь мятежника, осмелившегося выступить против сената. В посольство входили Сервий Сульпиций Руф, тот самый, который в переписке с Цицероном определенно выразил свое недовольство диктатурой Цезаря (по дороге в Галлию он умер), Луций Кальпурний Писон, тесть Цезаря, а также Луций Марций Филипп, отчим Октавиана. Для последнего было важно участие в посольстве Филиппа: Октавиан мог рассчитывать быть через него в курсе всех дел посольства и влиять на послов. Однако в центре событий находился Цицерон.
Посольство должно было сообщить Антонию о решении сената по поводу провинций; сформулировать другие требования к нему было поручено Цицерону. Результат не замедлил сказаться: Цицерон от имени сената потребовал, чтобы Антоний отступился от Мутины, Галлию оставил Дециму Бруту, покинул ее и явился в Италию, а там ждал решения сената, но не приближался к Риму ближе, чем на 200 миль. По рассказу Диона Кассия, Антоний должен был отступиться от Галлии и отправиться в Македонию, а его сторонники должны были разойтись по домам; сенаторы, получившие от Антония наместничества в провинциях, должны были сложить свои полномочия. На эти требования Антоний отвечал нарочито вызывающе: вместо Цисальпинской Галлии, от которой он вроде бы согласился отказаться, Антоний потребовал для себя на пять лет Трансальпийскую; кроме этого, он настаивал на сохранении в силе всех проведенных им законов, добивался денежных и земельных раздач для своих воинов, того же, что было постановлено дать солдатам Октавиана, а также избрания консулами Марка Брута и Кассия. Антоний высказал и прямую угрозу Цицерону, «оскверняющему» сенат. В сенате снова разгорелись бурные дебаты. Цицерон предлагал объявить Антония врагом отечества, тогда как Луций Юлий Цезарь и консул Панса считали достаточным, если Антония объявят мятежником.
Уже 7 января Октавиан явился в своем лагере в Сполетиуме, облеченным знаками пропреторского достоинства, и впервые принес жертву от имени Римского государства. Он спешил продемонстрировать римлянам — и прежде всего своим воинам — прочность своих позиций. И действительно, за эти несколько месяцев Октавиан достиг многого: место в сенате, место в правящей верхушке и, самое главное, в его распоряжении были солдаты. И все же его одолевали сомнения и тревоги, которые, разумеется, он до поры не высказывал вслух. Его серьезно тревожило то, что сенат своими действиями укрепляет положение убийц Цезаря (Брут получил Македонию и Иллирию, Кассий — Сирию, т. е. ключевые провинции Римской державы; им были подчинены и другие провинции Восточного Средиземноморья); пребывание консулов в войске оттесняло пропретора на задний план. Октавиан, конечно, видел, что сенат хочет использовать его в борьбе с Антонием; затем, разумеется, настал бы черед и самого Октавиана. Для того чтобы уцелеть и пробиться к власти, Октавиану предстояло сначала нанести удар по Антонию, а затем одолеть антицезарианскую группировку в сенате. Пока, следовательно, его интересы совпадали с интересами сената; что будет потом, зависело от того, в чьих руках окажется реальная сила. Октавиан беспрекословно подчинился требованию консула Авла Гирция поделить с ним войско и даже уступил ему наиболее ценные в боевом отношении контингенты.
Постепенно борьба вокруг Мутины вступала в решающую фазу. По-видимому, уже в конце января Авл Гирций овладел Клатерной, а Октавиан разместил свои войска у Корнелиева Форума на Эмилиевой дороге. Прошло еще некоторое время, и Гирций и Октавиан овладели Бононией, в середине марта двинулись к Мутине. Туда же направился и Панса с набранными им в Риме новыми легионами. 14 апреля у Галльского Форума состоялось ожесточенное сражение, в котором войска Антония были разбиты, а консул. Панса получил смертельное ранение. Вскоре он умер в Бононии. На следующий день солдаты провозгласили обоих консулов и Октавиана императорами. 21 апреля произошло новое сражение, в котором Антоний потерпел еще одно сокрушительное поражение. Он был вынужден уйти от стен Мутины и направиться в Нарбоннскую Галлию к Лепиду. Консул Авл Гирций в сражении был убит.
Впоследствии Антоний писал, что во время первого сражения Октавиан бежал и лишь через два дня явился в позорнейшем для полководца виде — без плаща и без коня, но Антоний был слишком заинтересован в компрометации Октавиана, чтобы ему можно было доверять. Достоверно известно только, что во втором сражении Октавиан бился как рядовой легионер, в гуще боя, а когда был тяжело ранен аквилифер (носитель орла; изображение орла заменяло знамя) его легиона, Октавиан подхватил орла и долго его носил.
Исход боев под Мутиной был чрезвычайно выгоден прежде всего Октавиану. Марк Антоний перестал — по крайней мере на время — быть сколько-нибудь опасным соперником; к тому же он был вне Италии, где поле действия было предоставлено Октавиану. Оба консула погибли, и реальная военно-административная власть и все войска теперь также сосредоточились в руках Октавиана. Не случайно в Риме упорно держались слухи, что и Панса, и Гирций были устранены их тогда совсем молодым коллегой: Пансу будто бы отравил его врач Гликон, действовавший, конечно, не по своей инициативе, а Гирция заколол сам Октавиан во время боя.
Результаты Мутинской войны — снятие осады с Мутины и бегство Антония из Италии — были восприняты в Риме как выдающаяся победа сената — той сенаторской группировки, которая вела последовательную антицезарианскую политику. В Риме царило ликование; радостно возбужденная толпа заставила Цицерона говорить народу с ростр; на следующий день Цицерон держал речь в сенате; сенат по предложению Цицерона объявил Антония (наконец-то!) врагом отечества, и это означало, что сенаторское большинство уверилось в окончательном поражении Антония. Специальная комиссия должна была проверить действия Антония и расследовать его злоупотребления в связи с использованием документов Цезаря. Не были забыты и победители: Дециму Юнию Бруту был предоставлен триумф, а Октавиану — всего лишь овация.
Командование войсками, предназначавшимися для дальнейшей борьбы с Антонием, также было поручено Дециму Бруту. В оскорбительной для Октавиана форме его солдатам было объявлено, что только часть из них получит награды и денежные выдачи; предполагалось, что в его армию будет внесен раскол. Этого не случилось, но в ней воцарилось глубокое недовольство действиями сената.
Все отмеченные выше решения были чрезвычайно важными и симптоматичными. Они возвещали наступление нового тура политической борьбы, где основными противниками должны были стать сенат и Октавиан. Собственно, сенат стремился отстранить Октавиана от активной военно-политической деятельности. Особенно существенно было то, что сенат постановил передать Сексту Помпею власть над морем, Марку Бруту — Македонию, а Кассию — Сирию. До Октавиана дошло высказывание Цицерона, что «юнца следует восхвалить, разукрасить, поднять»; смысл этого описания был очевиден: речь шла не столько о земных почестях, сколько о погребальном обряде. Октавиан заявлял, что не допустит ничего подобного, и, конечно, такие остроты не способствовали укреплению взаимного согласия между Октавианом и Цицероном. К тому же, сравнительно быстро выяснилось, что избавиться от Октавиана далеко не просто.
Октавиан не скрывал своего недовольства, и сенат решил его успокоить. Однако, не давая ему должности консула, к чему Октавиан стремился, сенат предоставил Октавиану ранг сенатора-консуляра и право голосовать вместе с бывшими консулами. Впрочем, Октавиан до поры до времени не отказывался от заигрывания с сенаторами. Децим Брут вскоре после снятия осады с Мутины встретился с ним; если до разговора он Октавиану не доверял, то после свидания его отношение переменилось в благоприятную сторону. В Риме встал вопрос о наделении ветеранов землей, и Децим Брут указывал на опасность, проистекающую из того, что ни он сам, ни Октавиан в соответствующую комиссию не входят. И все же это маневрирование не могло заслонить того факта, что Октавиан не передал Дециму Бруту свои войска, на которые тот рассчитывал, и явно демонстрировал свое нежелание продолжать войну с Антонием. Это видел и Брут, жаловавшийся Цицерону: «Если бы Цезарь (Октавиан. — И. Ш.) меня послушал и перешел Аппеннины, я загнал бы Антония в такие теснины, что с ним было бы покончено скорее голодом, чем железом, но ни Цезарю нельзя приказать, ни Цезарь не может приказать своему войску; и то, и другое скверно». Из лагеря Октавиана доносились еще более тревожные рассказы, явно рассчитанные на цезарианцев, которые могли быть недовольны намечавшимся, хотя и иллюзорным, сближением Октавиана с убийцами Цезаря: никакого свидания в сущности не было; Децим Брут прислал к Октавиану послов с изъявлениями благодарности, а он, Октавиан, эту благодарность отверг. «Я не Децима прибыл спасать, — будто бы говорил он, — а с Антонием воевать, с которым я могу когда-нибудь и помириться, а с Децимом все мое существо противится и видеться, и разговаривать! Пускай он спасается, пока граждане так решают». Децим в ответ на такие речи будто бы громко прочитал с другого берега решение сената о предоставлении ему управления Галлией и запретил Октавиану без консулов переправляться через реку в чужую провинцию. Эти слухи едва ли соответствовали реальному положению вещей, и все же они содержали и смертельную угрозу Дециму Бруту, и предложение Антонию.
Положение Антония было сложным. Он направлялся на север; между тем и Лепид, наместник Нарбоннской Галлии и Ближней Испании, и Луций Мунаций Планк, хозяйничавший в Трансальпийской Галлии, и Гай Асиний Поллион, управлявший Дальней Испанией, — все они уверяли Цицерона в своей лояльности по отношению к сенату, и Антонию, казалось, некуда было податься. Войск у него не хватало; он открывал эргастулы и брал в свою армию рабов. Однако решающей оказалась позиция Октавиана.
Еще в 44 г. до н. э. один из соратников Антония, Публий Вентидий Басc, набрал на юге Италии два легиона и двинулся на Рим, намереваясь захватить Цицерона. В Риме известие об этом походе вызвало панику; сам Цицерон бежал из Рима. При таких обстоятельствах Вентидий отправился на соединение с Антонием. Его остановили Октавиан и Авл Гирций; Вентидий задержался в Пиценуме, навербовал еще один легион и там ждал развития событий. Вскоре после событий при Мутине Октавиан стал лагерем возле лагеря Вентидия, однако не предпринимал враждебных действий и не только позволил ему уйти на соединение с Антонием, но и велел упрекнуть последнего в том, что он не понимает их общей пользы. Вообще Октавиан обнаруживал доброе отношение к солдатам и командирам Антония, попавшим в плен, брал их к себе на службу или позволял уйти к Антонию. Одному из них, Децию, спросившему, каковы его намерения относительно Антония, Октавиан отвечал, что его многочисленных намеков понимающему достаточно, а непонимающему еще какие-то дополнительные намеки излишни. В своих письмах Лепиду и Аксинию Поллиону Октавиан предложил им, а через них и Антонию, объединить свои силы. Наконец, Антоний перешел Альпы, и в конце мая на берегу реки Аргентей (ныне Аржан) у Юлиева Форума его войска соединились с легионами Лепида. Последний поначалу сопротивлялся (инсценировал сопротивление?), но солдаты заставили его согласиться.
Децим Брут в этой новой обстановке попытался бежать в Македонию к Марку Бруту, но по дороге попал в плен к галльскому вождю Камиллу и по требованию Антония был умерщвлен. Началась новая полоса заигрывания сената с Октавианом; сенат пытался использовать Октавиана против Антония и Лепида, и Октавиан вроде бы пошел навстречу сенату, желая добиться вожделенного консульства. В свою очередь он предложил Цицерону добиваться совместно консульства, и Цицерон обещал поддержать его кандидатуру. Однако ничего из этого не вышло: интересы Октавиана и сенаторской верхушки были слишком несовместимы. Выборы Октавиана в консулы затягивались, а его солдаты. явно по его наущению, дали клятву не воевать с ветеранами Цезаря, т. е. с солдатами Лепида и Антония. Антоний в конце концов снова стал грозным соперником, но и он нуждался в Октавиане, как Октавиан нуждался в нем.
Как можно видеть, Октавиан все более настойчиво и энергично добивался для себя консульства. Его опорой были его солдаты, которым сенат задерживал наградные; Октавиан убеждал их, что единственное спасение и для него, и для них — стать ему консулом. Только тогда останется в силе то, что дано им, солдатам, его отцом, Цезарем, только тогда будут организованы новые колонии, где солдаты получат земли, только тогда им будут выданы награды. Наэлектризованная такими речами сходка отправила в Рим делегацию центурионов потребовать для своего предводителя консульской власти. Сенат упирался (претендент, мол, слишком молод); центурионы указывали на исторические примеры (Корвин, Сципионы, Помпей, Долабелла, Цезарь), когда люди добивались консульства задолго до наступления узаконенного возраста. Диалог приобретал все более напряженный характер; один из центурионов, некто Корнелий, пригрозил потрясенным сенаторам мечом: «Если вы консульство не дадите Цезарю (Октавиану. — И. Ш.), это даст». Цицерон отвечал: «Если так вы просите, пусть он возьмет его». Как и следовало ожидать, центурионы, возвратившись в лагерь Октавиана, консульства ему не привезли. Легионы пришли в неистовство; они требовали, чтобы их немедленно повели на Рим и там на специальном заседании народного собрания они сами изберут Октавиана в консулы как сына Цезаря. Октавиан воспользовался этим взрывом энтузиазма и двинул свои войска на Рим. В городе началась паника, люди бежали куда глаза глядят в поисках спасения от неминуемой кровавой бани, сенат, не располагавший воинскими контингентами, метался от одного решения к другому. Прибытие из Африки двух легионов побудило его решиться на сопротивление, но из этих планов ничего не вышло. Октавиан вступил в Рим; находившиеся там войска приняли его сторону. Цицерон попытался возобновить контакты с Октавианом; Октавиан заметил только, что Цицерон пришел к нему последним из друзей. И все же ожидавшийся с таким страхом и, казалось, неминуемый разгром города не состоялся. Октавиан, разумеется, легко добился своего: он был избран в возрасте двадцати лет консулом вместе с Квинтом Педием и в должность вступил, по-видимому, 19 августа 43 г. до н. э.; его усыновление было окончательно оформлено куриатными комициями, и он был внесен в родовые списки Юлиев Цезарей; Октавиан внес предложение начать судебные процессы против убийц Цезаря. По закону Педия они подвергались лишению огня и воды, т. е. обрекались в лучшем случае на изгнание. По этому закону заочно были осуждены Марк и Децим Бруты, а также Гай Кассий; впрочем, Децим Брут, как сказано, вскоре погиб. Марк Брут и Гай Кассий, находившиеся на Востоке, конечно, были смертельными врагами; тем более Октавиан нуждался в союзе с Антонием и Лепидом. Солдатам Октавиан роздал по 2500 денариев из государственных и личных средств. Законы, объявлявшие Антония и Лепида врагами отечества, были отменены. Сенат делал вид, что все указанные решения он принял добровольно, и Октавиан охотно принял эту игру. Правда, один из сенаторов, Сульпиций Корона, вздумал оправдывать и прославлять Марка Брута. Октавиан воздержался от каких-либо мер против него; он хорошо понимал, что сенаторы втайне одобряют Сульпиция и что ему, Октавиану, важно снискать репутацию милосердного правителя. Пройдет совсем немного времени, и Сульпиций попадет в список проскрибированных.
Статья получена: www.world-history.ru