Чингисхан. Окончание похода на Китай

Весною 1214 г. три монгольские армии снова вторгаются в цзиньские пределы. На этот раз они действуют по новой системе, выработанной на основании опыта предыдущих кампаний. При подходе к укрепленным городам монголы сгоняют народ из окрестностей и затем идут на штурм, гоня густые массы населения перед собой на крепостные валы. В большинстве подобных случаев цзиньцы штурма не принимали и сдавали город.

 

 

Терроризованные таким жестоким образом ведения войны и видя, кроме того, что они имеют дело не с нестройными кочевыми полчищами, а с регулярной армией, определенно идущей на полное покорение страны для возведения на ее престол своего вождя, многие цзиньские военачальники, и не только из киданей, но и из чжурчженей, стали сдаваться монголам вместе со своими отрядами. Чингис-хан, как дальновидный политик, принимал их подчинение и услуги, используя их пока для содержания гарнизонов во взятых городах.
В течение кампании 1214 г. армии Чингис-хана пришлось встретиться с новым страшным врагом - моровой язвой, которая стала косить ее ряды. Обессилел также от неимоверных трудов и конский состав. Но монголы уже успели внушить вражескому командованию такое к себе почтение, что в его среде не нашлось вождя, который решился бы атаковать ослабевшую монгольскую армию, стоявшую лагерем под Чжунду. Император предложил Чингис-хану перемирие на условии уплаты ему богатого выкупа и отдачи ему в жены принцессы императорского дома. На это последовало согласие, и по выполнении условий перемирия монгольская рать, нагруженная несметными богатствами, потянулась в родные края.
Одной из причин проявленного в данном случае миролюбия Чингис-хана было полученное им сведение, что непримиримый враг его, Кучлук-хан, завладел Кара-китайской империей, в которой он нашел приют после своего бегства в 1208 г. В этом обстоятельстве Чингис-хан с полным основанием усмотрел угрозу для безопасности своей империи со стороны ее юго-западной границы.
Что касается цзиньского императора, то он, избавившись в силу заключенного перемирия на некоторое время от присутствия смертельного врага, решает ради безопасности в будущем покинуть Среднюю столицу, перенеся резиденцию в один из городов южной части своей Империи. В качестве своего наместника он оставляет в Чжунду своего сына и наследника. В числе приближенных к последнему лиц оказалось несколько пылких патриотов, которые подбивают молодого царевича на то, чтобы возглавить национальное движение, имеющее целью восстановление блеска цзиньского оружия, помраченного в неслыханных поражениях, понесенных от презренных кочевников. Царевич присваивает себе верховную власть, что в населении северной части империи, сильно пострадавшем от монгольского нашествия и настроенном враждебно к Алтан-хану, вызывает взрыв фанатического энтузиазма, под влиянием которого оставленные Чингис-ханом в главнейших пунктах покоренных областей малочисленные монгольские гарнизоны избиваются. Морально оправившаяся армия вновь обретает былую боеспособность и переходит в победоносное наступление против союзника монголов - ляодунского князя. Все это происходит так быстро, что отходящая монгольская армия еще далеко не успела достигнуть своих степей, когда к Чингис-хану поступает донесение о происшедших событиях. Он немедленно приостанавливает отход армии и, несмотря на наступившее зимнее время, снаряжает несколько сильных отрядов: один на юг, в погоню за Алтан-ханом, остальные - для восстановления положения на севере. Главные силы располагаются на зимовку поблизости Великой стены в готовности поддерживать действующие отряды.
Надобности в такой поддержке не оказывается, так как поставленные во главе отрядов орхоны блестяще выполняют возложенные на них задачи. На севере Субутай не только восстанавливает прежнее положение, но, продолжая свое победоносное наступление, "мимоходом" завоевывает Корею. Мухали и ляодунский князь Минга бьют неприятеля в поле и подступают к Чжунду, где недавний энтузиазм войск и населения сменяется полнейшей деморализацией. Эта сильнейшая крепость, которую в течение трех кампаний не решился атаковать открытой силой сам верховный вождь монголов, и теперь еще обороняемая многочисленным гарнизоном, сдается под угрозой штурма орхону Мухали. Это произошло летом 1215 г.
К тому же времени успели прибыть на театр военных действий и главные монгольские силы, зимовавшие близ Великой стены. С ними Чингис-хан разбил армию, высланную с юга на выручку Чжунду Алтан-ханом, настигнуть которого посланному за ним в погоню отряду не удалось. Посчастливилось также спастись бегством и узурпатору-наследнику. При этих условиях даже падение Чжунду не привело к миру. Опираясь на огромные ресурсы остававшихся еще в его руках южных областей империи, Алтан-хан решил продолжать борьбу.
Обогащенный огромной добычей, взятой в Чжунду и во время последнего похода, восстановив свою власть в завоеванной части Цзиньской империи, Чингис-хан вернулся в Каракорум, оставив Мухали своим наместником в покоренных областях (с титулом "Го-ван", что по-китайски значит "старший" "почтенный", "государь одного округа") и поручив ему закончить покорение Золотого царства силами оставленного в его распоряжении небольшого отряда.
В китайском походе опять проявились в полном блеске военный и политический гений Чингис-хана и незаурядные дарования большинства орхонов; дарования, выражавшиеся особенно в их умении всегда выгодно использовать складывающуюся бесконечно разнообразную обстановку. Отдельные операции в эту войну не были простыми набегами без плана и системы, а являлись глубоко продуманными предприятиями, успех которых зиждился на рациональных стратегических и тактических методах в связи, конечно, с боевым опытом командного состава и воинственным духом массы монгольского войска.
"Итак, - говорит генерал М. И. Иванин, - ни многолюдность, ни китайские стены, ни отчаянная оборона крепостей, ни крутые горы - ничто не спасло империи цзиней от меча монголов. Цзиньцы не потеряли еще воинственности и упорно отстаивали свою независимость более 20 лет. Но Чингисхан... отогнав императорские табуны и потом заграбив весь скот и лошадей по северную сторону реки Хуанхэ (Желтой), лишил цзиньцев возможности иметь многочисленную конницу и, употребляя постоянно систему набегов, нападал на них когда хотел, даже и с малыми частями конницы разорял их землю и лишал способов восстановить равновесие сил. Цзиньцы должны были ограничиться обороною городов и крепостей; но монголы, продолжая стеснять, опустошать, тревожить эту империю, наконец взяли почти все крепости, частью руками китайцев, частью голодом. Это показывает, какую выгоду имела в то время степная конница, хорошо устроенная, перед пехотой, и какую пользу можно было извлекать искусным употреблением ее. Но к этому надобно присовокупить, что Чингис-хан умел подготовлять войну, разделять неприятеля, привлекать союзников и делать из них могущественное пособие для облегчения успехов своему оружию, например, подготовленным союзом с онгутами он облегчил первые военные действия против цзиньцев, потом, дав пособие киданям (ляодунский князь) разъединил силы неприятеля и отрезал его от севера, набирал из киданей и природных китайцев войска, отвлекал от цзиньцев собственных их подданных, потом получил пособие (войсками) из Тангута и, наконец, дал совет своим преемникам воспользоваться союзом с империей дома Сун - словом, умел действовать так же искусно политикой, как и оружием".
Несмотря на это, пятилетние усилия Чингис-хана и подчиненных ему вождей все-таки не привели к полному покорению Северного Китая. Эта задача, несмотря на то что Мухали-Го-ван явился достойным продолжателем дела своего государя, не была еще выполнена и ко времени смерти Чингис-хана, т.е. к 1227 г. К покорению же Южного Китая - державы Сун - при жизни его не было даже преступлено.
Эта трудность приобщения Китая к Монгольской державе зависела не от военных неудач, не от непривычного для кочевников климата китайской низменности или наличия каких-либо трудноодолимых естественных преград (каковых на ней не встречается), а главным образом от пассивного сопротивления той компактной людской массы, которую представляет население собственно Китая, уже тогда исчислявшееся сотнями миллионов. При этих условиях продвижение на юг могло совершаться лишь с большими усилиями и шаг за шагом, но еще большего труда стоило завоевателям закрепление за собой пройденного пространства, в результате чего завоеванные территории впоследствии часто утрачивались.
В самом деле, оставлять в покоренной стране сильные гарнизоны не позволяла малочисленность оперирующих монгольских армий, выделять же для службы в тылу слабые отряды являлось опасным в том отношении, что они рисковали быть как бы захлестнутыми и утонуть в том человеческом море, которое представляло густое население страны.
Когда наконец после многочисленных усилий монголов в 1234 г. бесповоротно пала самостоятельность Цзиньской державы - после того как Субутаем в результате невероятно тяжелой и кровопролитной осады был взят город Бянь (Кай-фын), южная столица цзиньского императора, - предстояло решить ту же задачу относительно сильного государства Сун, которое во время войны в Северном Китае иногда выступало в роли союзника монголов. Решение этой новой задачи, завещанной Чингис-ханом на смертном одре его преемникам, потребовало опять нескольких десятков лет и было закончено лишь во второй половине XIII века.
Завоевание Южного Китая сопровождалось одним эпизодом, который даже среди множества легендарных достижений монгольских войск в отношении преодоления естественных преград заслуживает быть особо отмеченным. Этот эпизод и предшествовавшая ему обстановка, по дошедшим до нас сведениям, рисуются в следующем виде.
После долгих тщетных усилий по покорению Сунской державы, несмотря на все одержанные над ее войсками победы, монгольский великий хан Мункэ заключил с нею мир, который, по существу, являлся лишь временным перемирием. Монгольскими войсками в последнюю войну, сначала с успехом, предводительствовал брат хана Хубилай, проявивший при этом незаурядный полководческий талант, но подозрительный Мункэ, опасаясь растущей популярности брата, к концу войны заменил его не менее даровитым молодым воеводой Урянхадаем (Уренгатай, Юран-Хадаго), сыном знаменитого Субутая-багадура.
Наступившей передышкой монголы воспользовались для подготовки нового военного предприятия, которое должно было нанести окончательный удар династии, а вместе с нею и империи Сунов. Дело в том, что в азиатских войнах всегда играл большую роль захват в плен или уничтожение главы враждебного государства, так как, пока лицо это находилось на свободе, трудно было добиться покорности от населения, в массе обыкновенно лояльного в отношении своего законного монарха. Мы видели это еще на примере цзиньского императора, хотя и принадлежавшего к чужеземной династии; тем более это должно было получать значение в войне против южнокитайского государства, которое возглавлялось национальной династией. Для достижения цели захвата сунского императора необходимо было, ведя главную операцию с севера, в то же время попытаться отрезать ему пути отступления на юг, для чего перебросить отряд достаточной силы в район южных границ враждебного государства.
Трудность этой операции, при огромном расстоянии Азиатского материка, усугублялась тем, что она могла обещать успех лишь при условии полной скрытности движения - для того, чтобы не возбуждать у противника преждевременных подозрений. Таким образом, маршрут отряда, предназначенного для этой цели, надлежало проложить вне пределов Сунской империи и притом по местам сравнительно пустынным и малолюдным, для чего ему предстояло пересечь безводные пустыни Восточного Тибета и труднодоступные отроги могучего горного хребта Гималаев, двигаясь в среде малоизвестного и, несомненно, враждебного населения.
Этот кажущийся невероятным по трудности поход был совершен под начальством Урянхадая, потребовав для своего исполнения несколько лет. Скрытность помимо строгого соблюдения тайны в своей собственной среде достигалась до поры до времени тем, что все встречное живое, что могло бы послужить "языком" для неприятеля, без жалости и без остатка уничтожалось. При преодолении пустынь и гор отряд нес огромные потери в людском и конском составах, но это не ослабляло железной энергии его вождя и самоотверженности младших начальников и простых воинов.
Отряд проходит через Восточный Тибет и через Юньнань, вступает в пределы Индокитая, доходит до Ханоя, покоряет страну Тонкий, мстя за оскорбление своих послов, налагает дань на Аннамское царство..., но в результате непрерывных походов, боев, эпидемии и непривычной монголам жары отряд теряет за четыре года 4/5 своего первоначального состава, растаяв до цифры всего 20 000 человек. Впрочем, со свойственным монголам умением пользоваться для своих надобностей местными ресурсами населения Урянхадай перед вступлением в сунские пределы значительно усиливает свой отряд людьми из покоренных племен Индокитая, сохраняя за своими 20 000 монголов значение надежного ядра этой импровизированной армии.
Однако рассчитывать на верный успех всего предприятия можно было только при условии поддержания связи с главными силами монгольской армии, с тем чтобы вторжение во вражеские пределы с севера и юга было выполнено одновременно или, во всяком случае, согласованно. Каким способом было выполнено это условие за 650 лет до изобретения беспроволочного телеграфа, когда единственным средством сношения была посылка конных курьеров, представляется почти непостижимым для современного понимания.
Тем не менее это было сделано, и результат отвечал приложенным энергии и искусству: Сунская держава, атакованная одновременно двумя монгольскими армиями, идущими с севера и с юга, навстречу одна другой, перестала существовать. В состав империи Хубилай-хана, преемника Мункэ, умершего в 1259 г., еще до окончания сунской войны, входят весь Китай в его современных границах и значительная часть Индокитая. Дальнейшему распространению владычества монголов в направлении к экватору помешал только непривычный для кочевников тропический климат Юго-Восточной Азии.
После этого небольшого отступления от хронологического порядка нашего повествования, отступления, которое мы считали необходимым сделать в интересах цельности темы и чтобы дать краткое понятие о наследии Чингис-хана в Азии, вернемся к нему самому, пока еще здравствующему и полному сил, размышляющему в своей столице Каракоруме об использовании опыта своего только что законченного пятилетнего китайского похода.
Опыт этот был во всех отношениях плодотворен. Военное искусство монголов сделало большие успехи главным образом в смысле заимствования у противника идей и применения к военному делу техники. В следующих походах мы уже видим в монгольской армии наиболее совершенные из имевшихся в ту эпоху военных машин, и монголы не являются перед неприятельской фортификацией в таком беспомощном положении, в каком они часто оказывались перед китайскими крепостями. Кроме того, сам Чингис-хан и старшие вожди его армии, люди исключительно практического опыта, и в то же время в большинстве даровитые и любознательные, могли путем сопоставления данных своего конкретного опыта с выводами хорошо разработанной у китайцев, их военными писателями Сун-дзы, У-дзы и Си-Ма, теории военного искусства, обобщить и привести в систему свои идеи о ведении войны и боя, создавая свою собственную, конечно ненаписанную, теорию стратегии и тактики.
Еще значительнее, быть может, чем в военной области, были приобретения монголов в отношении общей культуры и задач гражданского управления. После взятия в 1215 г. Чжунду Чингис-хану был представлен взятый в плен знаменитый философ, поэт и астролог того времени Елюй Чуцай, которого называли "совершеннейшим из людей". Он был потомком дома киданей, царствовавшего в Северном Китае до цзиньской (чжурчженской) династии. Чингис-хан, приняв его, сказал:
- Дома Ляо и Цзинь всегда были во вражде, я отомстил за тебя.
- Отец мой, дед и я, - возразил Елюй Чуцай, - были подданными цзиней; я был бы виноват в криводушии, если бы питал враждебные чувства к прежнему государю и отцу.
Благородство ответа и наружность Елюй Чуцая понравились Чингис-хану. Свободный от национальных предрассудков, что особенно поражает в человеке его эпохи и его среды, Чингис-хан своим гениальным умом тотчас же постиг всю пользу, которую можно извлечь из этого чужеземца, привлечением его высокой умственной культуры на службу государству. Не особенно доверяя способностям своих героев-сподвижников в области гражданского управления, он поручает это дело пленному философу. Елюй Чуцай стал непременным советником по соответствующим вопросам у монгольского монарха, который ценил его за выдающийся ум и держал всегда в своей ставке. Елюй Чуцаю приписывается следующее изречение, откровенно высказанное Чингис-хану: "На коне можно завоевать мир, но править миром с коня нельзя".
Этот государственный муж организовал административную и финансовую части империи и сумел даже провести некоторые военные реформы - вероятно, из имеющих отношение к технической и военно-административным специальностям - по образцу китайской армии; Елюй Чуцай оказывал также благотворное личное влияние на Чингис-хана, сумев приохотить его к работе мирного характера и умеряя иногда вспышки его необузданного темперамента природного кочевника без школы. Между прочим, по его докладу был учрежден государственный архив Монгольской империи.
Плодотворная работа китайского философа продолжалась и при первых преемниках Чингис-хана.
Вообще монгольские монархи не чуждались сношений с выдающимися иностранцами, а Чингис-хан нередко даже нарочно искал встреч с такими людьми, с намерением использования их знаний и советов для своих государственных целей или собственного самообразования.
Так, услыхав однажды про знаменитого даосского монаха Чан Чуня, занимавшегося отысканием философского камня, он выписал его из Пекина в Среднюю Азию, где вел в то время войну с Хорезмшахом, и спросил у него "лекарство для вечной жизни".
- Небо отвергло Китай за его чрезмерную роскошь и гордость. Я же, обитая в северных степях, не имею в себе распутных наклонностей, люблю чистоту и строгость нравов, отвергаю роскошь и следую умеренности. У меня одно платье, одна пища, я в тех тряпках и то же ем, что едят коровьи и конские пастухи... В семь лет я совершил великое дело - утвердил единодержавие во всех странах света... Ты, учитель, сроднился с истиной и шествуешь по правилам... Твоя святость прославилась, и доблести проявились... Поэтому я прошу тебя подвигнуть святые твои стопы; не думай о дали песчаных степей, или пожалей о народе, или по милости ко мне сообщи мне средство сохранения жизни.
Чан Чунь ответил грозному повелителю, что средства для получения бессмертия не существует, но есть средство для продления жизни. На это Чингис-хан не рассердился, а поблагодарил за правдивость и чистосердечие.

Статья получена: www.world-history.ru