Карл III Испанский. Вступление на испанский трон

Когда в 1759 году в Испании открылось наследство, южноитальянские подданные неохотно расставались с Карлом, тогда как его новые подданные, после опыта с двумя его предшественниками, закончившими долгой политической агонией, смотрели на него с ожиданием и надеждой. Остальная же Европа, задыхавшаяся в Семилетней войне, напряженно ждала, будет ли новый король укрепившейся европейской средней державы продолжать политику нейтралитета своих предшественников. 6 октября 1759 года, в день отплытия со всей семьей на испанском конвойном судне, Карл торжественным государственным актом объявил о своем отречении, указав на то, что вся дипломатическая политика столетия доказывает, что объединение королевства Обеих Сицилии с Испанией не встретит поддержки. Поэтому преемником он назначил своего третьего, еще несовершеннолетнего сына Фердинанда и постановил, что право наследования в будущем должно переходить по прямой мужской линии и во вторую очередь по прямой женской линии. Кроме того, Карл учредил регентство, председательствовать в котором должен был назначенный премьер-министром Бернардо Тануччи, и удостоил заслуженных чиновников высокими наградами.

 

 

17 октября Карл наконец сошел на берег в Барселоне под ликование каталонцев. Дальнейшее путешествие было временно отложено из-за болезни членов семьи, так что в Мадрид Карл попал лишь 9 декабря 1759 г. Там, прежде всего при дворе и в административных кругах, царила атмосфера великих ожиданий в отношении кадровых решений нового монарха и будущей политической линии: получит ли снова его мать, Изабелла Фарнезе, политическое влияние? Снимет министров своего предшественника или позволит им остаться? На кого будут возложены важнейшие придворные должности? Как он поведет себе по отношению к духовенству? Будет ли Карл придерживаться той же политической ориентации, что и его предшественник?
Ситуация складывалась совершенно необычная как для Испании, так и для нового короля. Впервые на престол вступал опытный в управлении, зрелый муж, окончательно сложившийся как личность за границей. С другой стороны, для Карла испанское престолонаследие во многих смыслах означало возвращение во времена детства; он не только встретил многочисленных знакомых того времени и свою властную, но при Фердинанде VI отстраненную от политики мать, но и столкнулся со множеством личных проблем: измененный Филиппом V на основании Утрехтского договора порядок престолонаследия препятствовал или осложнял наследование престола рожденными за границей детьми, так что Карл был вынужден утвердить право престолонаследия в Испании за своим вторым по старшинству сыном. 90-летний Мельхор де Маканас, формулировавший монаршую политику его отца, сидел в тюрьме, маркиз Энсенада, высший чиновник Филиппа V и одно время министр Фердинанда VI, был в ссылке; влиятельный иезуитский орден в напряжении ожидал, продолжит ли Карл свою антииезуитскую политику, и т. д.
Короче говоря, в то время, как радость населения, которую Карл почувствовал по пути из Барселоны в Мадрид, была преимущественно подлинной, при испанском дворе и во влиятельных политических кругах Мадрида за фасадом показного, доведенного до нарочитости радостного приветствия, скрывались напряженные ожидания и даже недоверие.
Более того, контраст между Неаполем и Испанией Карл и его свита смогли остро ощутить и в другом отношении, даже если сам король о том не высказывался. По сравнению с Неаполем Испания была более значимой и более крупной монархией, даже не принимая в расчет широко раскинувшиеся заморские колонии. С другой стороны, условия жизни в городах и селах были намного беднее, чем в Италии. Мадрид был одним из грязнейших городов Европы, без канализации, уличного освещения и достойных упоминания городских коммунальных служб. Уже когда королевская семья по пути в Мадрид прибыла под вечер в Алькала-де-Энарес, старый, расположенный почти у ворот Мадрида город, ей пришлось остановиться на ночлег в архиепископском дворце, где напрочь отсутствовали какие-нибудь удобства. Комнаты были почти не меблированы. Пока искали стол, подсвечник пришлось поставить на пол. Не хватило кроватей, так что Карл распорядился постелить свой матрац на пол для обеих своих дочерей; один придворный где-то раздобыл большую подушку для двоих младших принцев, тогда как обоим старшим пришлось расположиться на ночь на стульях.
Королева Мария Амалия, всегда бывшая в Неаполе верной помощницей Карла, неизменно жаловалась в письмах Тануччи на ситуацию в Испании и при мадридском дворе. Королева-мать Изабелла Фарнезе казалась ей в высшей степени необразованной, в лучшем случае умевшей считать только на пальцах. Столица была для нее «западной Палестиной или Вавилоном», а первые дамы Испании, по ее мнению, дурно одевались. Не исключено, что эти едкие, саркастические замечания были вызваны неважным состоянием здоровья Марии Амалии. Однако энергичные меры Карла по улучшению общественного порядка и городской инфраструктуры Мадрида в самом начале правления указывают на то, что критика королевы могла быть не такой уж необоснованной. К тому же в сообщениях многих иностранных путешественников второй половины XVIII века единодушно отмечалось, что испанские города и в особенности столица заметно уступали сравнимым с ними по величине европейским.
С более широкой, учитывающей экономические и социальные структуры испанской монархии точки зрения, необходимо признать, что ситуация в столице во многих отношениях отражала проблемы и недостатки, присущие монархии в целом. Несмотря на реформаторскую политику предшественников Карла III в XVIII веке, страну, пожалуй, удалось пока модернизировать лишь в отдельных сферах. Коренные проблемы монархии, лишь постепенно оправляющейся от упадка XVII века, оставались по-прежнему нерешенными. Таким образом, перед Карлом III стояла задача, которая была гораздо сложнее, чем та, которую ему пришлось решать в королевстве Обеих Сицилии.
Несмотря на труды бенедиктинца отца Фейхоо, который оживленной публицистической деятельностью стремился распространить в Испании идеи Просвещения, несмотря на увеличение с двадцатых годов столетия потока публикаций, памфлетов и меморандумов, разбирающих проблемы модернизации страны и возвращения ее былого процветания и политического величия, духовно-научная атмосфера в Испании невыгодно отличала ее от других стран Западной, Центральной и Южной Европы. Но чем сильнее все сходились на том, что испанская политика должна быть направлена на то, чтобы по возможности скорее вернуть прежнее величие страны, тем сильнее расходились мнения относительно того, как лучше этого достичь. Хоть и существовало единство в том, что испанская Америка должна играть важную роль как символ величия и источник богатства, все же преобладали разногласия относительно того, как структурировать колониальную державу. Карл в самом начале своего правления дал понять, что намерен уделять Америке особенное внимание, но предусмотрительно поостерегся объявить ясную программу. Возможные альтернативы, обсуждавшиеся еще до его вступления на престол, остались открытыми.
Карл, еще с Неаполя отлично осведомленный о политической и кадровой конъюнктуре испанского двора, все же, вернувшись из-за границы после долгого отсутствия, сначала даже не счел уместным проводить какие-либо решительные изменения. Он оказал своей матери все надлежащие почести и принес ожидаемые от перворожденных личные жертвы, но с самого начала держал ее подальше от всех политических дел.
Новый король сохранил кабинет министров своего предшественника под руководством премьер-министра Рикардо Уолла и сменил лишь министра финансов. На эту должность был назначен человек, успешно исполнявший ее уже в Неаполе — маркиз Скилачче, сицилиец весьма скромного происхождения по имени Леопольдо ди Грегорио, который при Карле сделал успешную служебную карьеру в финансовой администрации и был пожалован дворянским званием и назначен министром. Это был динамичный, весьма словоохотливый человек с невероятной работоспособностью, огромным опытом в служебных делах, но недостаточно дипломатичный и со склонностями, мало отвечающими испанскому образу жизни — как характеризовал его Феррер дель Рио. Более того, Карл вызвал из ссылки маркиза Энсенаду, не прибегая, впрочем, больше к его услугам, и освободил Мельхора де Маканаса из-под стражи — меры, которые были истолкованы как расстановка знаков препинания, но которые Карл в своей частной переписке объяснял соображениями справедливости. В придворном штате новый король также не предпринял существенных перестановок. Графа Аранду, вдохновителя влиятельной дворянской фракции, он отправил послом в Польшу; ввиду семейных связей с саксонско-польским правящим домом, это был важный пост, пусть даже политически не слишком значимый. В качестве нового духовника Карл выбрал монаха из той же францисканской конгрегации, откуда происходил его духовник в Неаполе; до этого тот вел чрезвычайно простую, уединенную жизнь.
В свое время было много споров о том, объяснялось это поведение Карла его совершенно подчиненной придворному порядку натурой, опасением больших перемен или это было выражение политического благоразумия и тактической ловкости. Несомненно, верно и то, и другое. В таком огромном и громоздком механизме, как испанский двор с его сложной системой центральных органов власти и находящейся в фазе становления системой кабинетного правления с государственными секретарями, служащими связующим звеном между королем и центральными совещательными органами, невозможно было осуществить радикальные кадровые и организационные перемены, ощутимо не нарушив преемственность функционирования государственной машины.
Государственные секретари еще не занимали положения всемогущих министров при неограниченно самодержавном короле. Вскоре это показало свержение министра финансов Скилачче. Лишь назначение Скилачче обнаруживает, что Карл исходил из своего неаполитанского опыта, рассматривая государственные финансы «nervus rerum» всей политики. Это ярко подчеркивает то обстоятельство, что сразу же после приезда в Испанию он освободил своих новых подданных от задолженностей по налоговым платежам, сохранившимся со времен правления его предшественников.
Примерно через шесть месяцев ситуация настолько упорядочилась, что в июле 1760 года Карл смог официально отпраздновать свое вступление на трон, после чего штаты санкционировали право на трон его сына Карлоса. 13 июля состоялся торжественный въезд в Мадрид, сопровождавшийся многодневными народными гуляниями, театральными представлениями и боями быков. Еще при подготовке этих празднеств Карл дал понять, что в будущем одной из его главных забот будет придание столице более респектабельного урбанистского вида. Вместе с тем серьезно заболела после падения с лошади королева Мария Амалия. В начале сентября ее состояние резко ухудшилось, так что двору пришлось преждевременно вернуться из летней резиденции в Мадрид. 27 сентября 1760 года супруга Карла умерла. Преданный семье монарх поклялся больше не связывать себя брачными узами и распорядился, чтобы впредь ему всегда накрывали на стол вместе с его семьей, что, впрочем, не касалось его матери.
Смерть королевы означала не только тяжелую личную утрату для Карла. Супруга умело ограждала его от всех дворцовых интриг и боролась с рутинной политикой. В частности, Мария Амалия, как следует из ее писем Тануччи, была убеждена в том, что лишь последовательная политика нейтралитета Фердинанда VI в Семилетней войне была выгодна Испании. Это убедительно свидетельствует, что политически здравомыслящая, но намеренно остающаяся в тени своего супруга королева играла существенную роль в доныне столь удачливой государственной деятельности Карла.

Статья получена: www.world-history.ru