Видеть вечность в чашечке цветка и чая…

Невозмутимость духа, созерцательность, дзэнская отрешенность и в то же время пристальное внимание к миру - все это отразилось в одном из самых экзотичных японских ритуалов - в чайной церемонии. Японцы всегда видели радости жизни там, где не-японцы не видели ничего. «Есть жесты, или строго определенные движения, способные воздействовать на душу, успокаивать ее», - считали мастера чайной церемонии. И размеренной изысканностью ритуального чаепития создавали у человека такое состояние, при котором душа особенно чутко отзывалась на вездесущую красоту природы.

В чайной церемонии все имело огромное значение, начиная от специального домика и заканчивая временем суток, в которое проводилась эта церемония.

 

 

Чайные домики строились и в дзэнских монастырях, и в городах, вблизи от основного жилого дома; вокруг них непременно разбивались чайные сады. Возведение домиков и устройство садов имело свою философию, в основе которой лежало четыре принципа: гармония, почтение, чистота и тишина - это аксиома: не могло быть и речи о том, чтобы хотя бы один из этих принципов был проигнорирован. Хозяин, мастер чая, приглашал гостей в строго определенное время. Одновременно могло присутствовать не более пяти человек. Гости собирались примерно за полчаса до начала церемонии и сидели на специальной скамье для ожидания. Внутренне они готовились к участию в таинстве чаепития. Долго ли коротко ли, уж и не знаю, проходили те отведенные полчаса…

И вот ритуал начинался. Умиротворенные (но не утомленные) ожиданием, гости проходили в священный сад. Священный, потому что именно он символизировал границу двух миров, материального и духовного, был каким-то третьим измерением, неизвестным для науки. Молча, медленно шли приглашенные по этому саду, отрешаясь от мира повседневности, психологически готовясь к восприятию чего-то очень важного… С тем, чтобы дать почувствовать уже наполовину посвященным, идущим сквозь сад, чувство вабы (спокойного вкуса) и сибуми (умеренности), вдоль узкой тропы, ведущей к чайному домику, устанавливалась изгородь и укладывались камни. Гости переступали с камня на камень, как будто преодолевая последние препятствия на пути к достижению гармонии. Вот-вот - и они окажутся у заветной цели. В конце сада, перед самым входом в домик, ставился таз для омовения рук и полоскания рта водой (в зимнее время хозяин готовил теплую воду, а в темное время суток выносил светильник). Итак, прошествием по длинной каменистой тропе, обрядом омовения, дух, сливаясь с телом, подготавливался к вхождению в чайную комнату. Комната же была тем пространством, где дух насыщался. Гости один за другим входили в дом, оставляя обувь на плоском камне у входа, последний из них с легким стуком закрывал дверь, давая знак хозяину, что все собрались и ждать больше некого.

«Все тихо, просто было» в этом домике. В своей конструкции он исходил из традиционной для Японии каркасной системы и традиционного строительного материала - дерева, сохраняющего свою естественную кору. Иногда домик снабжался скользящими дверьми, покрытыми белоснежной полупрозрачной японской бумагой. Потолок отделывался бамбуком или тростником, фактура стен была открытой и ценилась очень высоко. В самых первых чайных домах окон не было, а свет проникал лишь через вход для гостей. Потом стали делать окна, но они были расположены нерегулярно и на разном уровне от пола. Кроме того, окна не имели рам и закрывались маленькими раздвижными створками, оклеенными бумагой - ничего добротного, построенного на века, как у гоголевского Собакевича. Напротив, во всем мобильность, легкость, воздух. Вход в самые первые чайные комнаты делали низким. В этом был свой символический смысл - любой человек, независимо от сословной принадлежности, ранга и чина, должен был нагнуться, чтобы перешагнуть порог чайной комнаты, или, как тогда говорили, «оставить меч за порогом». Этикет создавался постепенно и начинался он с мельчайших подробностей организации внутреннего пространства домика. Для того, чтобы создать эффект жилища отшельника, хозяин не заводил в комнате ничего лишнего, бесполезного. Каждый мастер чая нес ответственность за чайную церемонию в соответствии со своими собственными представлениями о мире, составом приглашенных и конкретными особенностями момента, вплоть до погоды и сезона. Хозяин выступал в роли импровизатора, создающего всякий раз совершенно иное, неповторимое действо, используя основные уже сложившиеся клише. Именно в невозможности абсолютного повтора была особенная привлекательность каждой чайной церемонии.

В комнате стоял полумрак, даже если церемониал совершался днем. Сама комната для чайной церемонии оформлялась с изысканной простотой, воплощающей в себе классическое представление японцев о прекрасном. Однако эта демонстративная простота, или даже изысканная бедность, часто очень дорого обходилась хозяину: какое-нибудь кряжистое бревно могло быть очень редкой породы дерева и потому стоило непомерно дорого.

Итак, с легким стуком закрылась дверь в чайный домик… В это же самое мгновенье на пороге подсобной комнаты появлялся хозяин, который поклоном приветствовал гостей. Считалось утонченным удовольствием сидеть в тихой чайной комнате, огражденным от забот идущей снаружи жизни, и внимать звукам кипящей воды. Огонь в очаге разводился при гостях или еще до их прихода. Участники чайного ритуала рассаживались на татами лицом к хозяину. Самым почетным считалось место у ниши, где висела картина или стояли ваза с цветком и курительница с благовониями. Тябана - цветы для чайной церемонии - имели прямое назначение. Они подчеркивали время года, намекали на особенности данной ситуации. Цветы не должны были иметь сильного запаха - он перебивал бы благовонный аромат, исходящий от курительницы. Предпочтение отдавалось полевым и лесным цветам. Но чаще всего в вазу ставился только один цветок или даже полураспустившийся бутон. Все должно было быть взаимосвязано и даже ваза должна была соответствовать выбранному цветку, его пропорциям, фактуре, цветовой гармонии…

Живописное изображение на картине несло в себе лишь намек на смысловое понятие: было или пятном, или штрихом, в котором отдаленно угадывались очертания знакомых предметов. В таком штрихе-пятне воссоздавалось нечто приоткрывшееся художнику, мгновенно мелькнувшее и исчезнувшее. И никакой завершенности ни в чем - ведь мир бесконечен и изменчив…

Постепенно, в строгой последовательности хозяин начинал вносить утварь. Сначала - большой керамический, закрытый лаковой крышкой, сосуд с чистой водой. Затем - чашку, веничек и ложку. Потом - чайницу, ну и, наконец, - сосуд для использованной воды и бамбуковый ковш. Большинство предметов чайной утвари изготавливалось из керамики. Когда вода в железном котелке, подвешенном над очагом, закипала, хозяин деревянным ковшом на длинной ручке зачерпывал воду, согревая ею чашку и специальный бамбуковый веничек для взбивания растертого в порошок бамбукового чая. Бамбуковая ложечка для вынимания порошка из чайницы была предметом особенной гордости хозяина. Отполированная руками от многолетнего употребления, простая и непритязательная, она воплощала в себе дух чайной церемонии и была «покрыта» особо ценимым налетом старины. Вообще на всей традиционной утвари лежала печать времени. Однако были и обязательные исключения: белоснежный льняной платок и ковш, сделанный из спиленного куска бамбука, - подчеркнуто новы. Густой чай готовился в большой керамической чашке, каждый из присутствующих отпивал из нее, обтирал край чашки и передавал следующему гостю. А жидкий чай - в чашке чуть меньшего размера - персонально для каждого гостя. Потом чашка мылась, вытиралась салфеткой и, процедура повторялась снова.

Когда чаепитие заканчивалось и хозяин накрывал сосуд с холодной водой крышкой, наступало время любования утварью - бамбуковой ложечкой для чая, чайницей, чашкой… Если, к примеру, гость рассматривал чашку, то она должна была стоять у него на левой ладони. Он поворачивал ее пальцами правой руки, наслаждаясь не только формой, цветом, но и фактурой, красотой внутренней поверхности, а затем переворачивал ее вверх дном и продолжал любоваться. Чашка не должна была быть слишком тонкой, чтобы не обжигать рук. Чашка не должна была быть и слишком тяжелой, чтобы не утомлять гостя. Мог возникнуть разговор о достоинствах утвари, о безупречном вкусе хозяина. А мог и не возникнуть - беседа была совсем не обязательной частью церемонии. Более важным считался внутренний контакт, проникновение в сокровенную суть предметов, интуитивное постижение их красоты.

Казалось, в чайной комнате отсутствовали всякие визуальные связи с внешним миром: и картина в нише, и цветок в вазе становились своеобразным «отзвуком» природы, скрытой от глаз. Это имело сильнейший эмоциональный эффект. Вот такие они, церемонии в японском стиле.

Остается только добавить, что неповсеместное употребление чая на территории Японии, начавшееся еще в VIII-IX веках, в XIII-XIV в.в. вошло в систему, трансформировавшись в чайную церемонию. Одним словом, стало традицией. В настоящее время, конечно же, в силу многих обстоятельств чайная церемония распространена в Японии не столь широко, как в средние века, однако японцы иногда не прочь побаловать себя ароматным чаем из антикварной утвари, приготовленным по рецептам своих предков. Традиции есть традиции, и жители Страны восходящего солнца отдают им дань. Возможно, даже больше, чем жители других стран.

«Цивилизацией пустяков» называют японскую культуру некоторые западные искусствоведы. Простите, если считать «пустяками» познание себя, мира, ежесекундное созерцание каждой детали, штриха, пятнышка, то что же тогда главное?

«Сотри случайные черты - и ты увидишь: мир прекрасен», - говорил Александр Блок. К японцам это наставление не относится, потому что в их мироощущении нет ничего «случайного» - все закономерно, все подчинено какой-то высшей, разумной архитектонике. На том стоят они и живут, не отступая от традиций, видят вечность в чашечке цветка и чая, радуются тем мелочам, которые на самом деле и составляют нашу жизнь.