Препроводить под конвоем

Более двухсот пятидесяти лет назад погиб известный естествоиспытатель, спутник Беринга, Георг Стеллер. Ныне это имя почти забыто. Лишь изредка мелькнет в перечне исчезнувших с лица планеты живых существ названное в его честь морское млекопитающее отряда сиреновых — «стеллерова корова».

Мой интерес к фигуре Стеллера возник, можно сказать, попутно. Занимаясь историей освоения русскими Сибири, начиная с Ермака и далее в XVII и XVIII веках, я, естественно, не мог пропустить Камчатские экспедиции.

 

 

И вот тогда случайно приобрел редчайшую ныне книгу «Природа и человек на крайнем Севере» некоего немца Гартвига — кстати сказать, весьма просвещенного — переведенную на русский и изданную книгопродавцем А.И. Глазуновым в 1863 году в Москве. А потом уж энциклопедия Брокгауза и Ефрона, «Русский биографический словарь», «Иркутская летопись» Кротова и Пежемского, старые сибирские газеты. В общем,собирал по крупицам.
И мне словно воочию представилась картина гибели Георга Стеллера.

...Хметевский задумался. Донос в Сенат уже написан. О том, что упомянутое лицо своевольно освободило из-под стражи бунтовщиков-камчадалов. И что еще? Макнул в чернильницу гусиное перо, добавил: «Раздавал из казенных припасов освобожденным бунтовщикам порох».

«Теперь уж наверняка сживу со света ненавистного немца», — удовлетворенно подумал доносчик и погасил оплывшую свечу.

Приказ об аресте ждал Стеллера, возвращавшегося с Камчатки после долгого пребывания в экспедиции Беринга, в Иркутске.

Предписывалось провести иркутскому начальству тщательное расследование. Адъюнкт Российской Академии Георг Вильгельм Стеллер обвинялся в тяжком государственном преступлении.

И вот он предстал пред очами следствия, допрошен, если не с пристрастием, то все равно, придирчиво и строго. Но, принимая во внимание показания ранее допрошенных лиц, Иркутск приходит к выводу — не виновен, а некоторые незначительные прегрешения принимать во внимание не стоит. Стеллеру приносит извинения сам губернатор и желает счастливого пути.

Следом в сенат отправляется бумага, подтверждающая, что донос подштурмана (по другим данным — казачьего атамана, по третьим — мичмана) Хметевского не подтвердился. Господин Стеллер отпущен в Петербург.

Российская почта нетороплива. Бумага идет медленно. Отправленная в январе,она будет доставлена в сенат лишь в августе. Стеллер едет быстрее. Короткая остановка в Красноярске, более длительная в Соликамске. Здесь у Стеллера дела. Демидовскому ботаническому саду он передает семена редкостных камчатских растений.

Ему кажется, что климат Предуралья близок климату их родины. И еще кажется, а может, и сердце подсказывает, — до Петербурга семена не довезти... Демидов принимает интересного путешественника ласково. Создает условия для научных экскурсий по Предуралью. Листы-дублеты его камчатского гербария помогает отправить в Швецию великому натуралисту-систематику Карлу Линнею.

А тем временем в Петербург идет еще одна бумага — она послана каким-то бдительным градоначальником с попутным фельдъегерем и потому двигается ускоренно. Бумага свидетельствовала, что лицо, подозреваемое в государственном преступлении, на Урале встречено с почетом.

Петербург оскорблен. Иркутяне проворонили преступника, и он безнаказанно проследовал через всю Сибирь! В Соликамск снаряжается сенатский курьер. Он застает Стеллера, жаждущего узнать столичные новости. Но курьер предъявляет ордер на арест и бумагу о препровождении в Иркутск. Сенат ведь еще не получил иркутского оправдательного документа.

Стеллер взбешен. Набрасывается на конвойного офицера. Но его хватают, жестоко избивают, заковывают в кандалы. Дорога назад, в Иркутск. Теперь под конвоем. Стеллер удручен. Недоумевает. После стольких лет тягот и лишений в Камчатской экспедиции, после страшной зимовки на необитаемом острове в Тихом океане, после почти фантастического спасения — такой поворот судьбы... Денежные версты разматываются и разматываются.

Но до Иркутска арестанта не довозят. Материалы иркутского следствия все же приходят в Петербургу оттуда мчится приказ. Освободить!

— Что, барин, поворачиваем оглобли назад,— говорит ямщик.
— Наконец-то,— облегченно вздыхает Стеллер.

А тем временем опять происходит непонятное. Кто-то, видимо, из команды Беринга, ранее добравшийся до Петербурга, оговаривает строптивого ученого. На этот раз ему суждено доехать до Новгорода. Там его встречает новое предписание: отправиться 8 Якутск. Как будто бы обнаружились какие-то неясности в его экспедиционных деяниях...

Да что они, там в Петербурге, насмехаются! Опять дорога на восток. А нервы уже на пределе. И — радость и проклятие! Снова догоняет петербургский курьер. Тысяча извинений. Возвращайтесь, господин ученый, в столицу. Даже сопровождающее лицо приказано вам выделить. У Стеллера голова идет кругом. Все происходящее он воспринимает как в тумане. Похоже, снова подступает горячка...

Сопровождающий видит, что барин, от природы безобидный и даже добрый, не то духовно сломлен, не то не в себе. У него есть деньги, и на ямских станциях барин угощает водкой сопровождающего и ямщиков. И сам не против пропустить стаканчик.

Добрались до Тюмени. Мороз ядреный. Ямщик подворачивает к кабаку. Стеллер дремлет в санях. Ямщик и сопровождающий решают его не тревожить, тем более денег на выпивку он дал заранее. Сторожить барина нет надобности. И его не будят, и в кабак не ведут. Небось, под шубой ничего не сделается.

Долго ли коротко согревались — неизвестно. А вышли и, садясь в сани, окликнули: «Барин, ты живой?» Ответа не последовало. Переглянулись, приподняли шубу. Стеллер был мертв.

Так 12 ноября 1746 года российская, да и мировая наука лишилась великого натуралиста,таланта божьей милостью. И,как водится, осознано это было гораздо позже.

Что же мы знаем о Стеллере, о последнем — самом трудном — десятилетии его жизни?

...Медик, естествоиспытатель, широко образованный интеллигент, уроженец Германии, окончивший один из лучших университетов Европы, он через три года пребывания в России становится адъюнктом натуральной истории Петербургской Академии наук.

Более того, получает назначение в Камчатскую экспедицию. Но дорога до Камчатки растягивается на три года. Лишь осенью 1738-го Стеллер добирается до Томска, где его свалила горячка.

В Енисейске он появляется в январе. Зимующие там «камчадалы» — академики Гмелин и Миллер — встречают соотечественника радушно, хотя и не без некоторой доли субординации. Мы, мол, академики, а ты, Георг, лишь адъюнкт. Гмелин пытается командовать Стеллером, давать мелкие поручения. Но Стеллер отметает решительно эти попытки. И ведет научные изыскания так, как ему представляется целесообразным.

Гмелин, впрочем, понимает, какого научного калибра их коллега, и характеризует его объективно — вынослив, работоспособен, нетребователен. Последнее для академических путешественников не очень характерно, а у Стеллера минимум личных вещей, хотя багаж внушителен: гербарные сетки, препараты, приборы, по тем временам далеко не миниатюрные.

Следующий экспедиционный этап — дорога до Иркутска, столицы сибирской цивилизации. Здесь Стеллер застревает на целый год. Но не сидит сложа руки. Посещает Баргузинскую долину, Кяхту, Селенгинск, собирает гербарий, материалы по этнографии, ведет зоологические наблюдения.

Дела же экспедиции с самого начала складываются из рук вон плохо. Среди личного состава сразу начались столкновения и склоки. В Петербург на курьерских тройках летят донос за доносом. Но столице не до того. После смерти Петра кипели дворцовые смуты. Петербург оставлял расследование дел экспедиции на потом, Академики Гмелин и Миллер до Камчатки не добрались.

Они сочли за благо испросить у Петербурга разрешение выйти из-под власти Беринга и заняться Сибирью. Таким образом из ученого мира на Камчатке оказались лишь астроном Делиль де ла Кройер, адъюнкт Стеллер и студент-практикант Крашенинников. Последний в море не пошел, был оставлен на полуострове для исследований сухопутных, что и проделал с великим тщанием и талантом. Книга будущего академика Крашенинникова «Описание земли Камчатки» стала настольной для всех, кто впоследствии изучал этот полуостров.

Де ла Кройер оказался фигурой случайной, ученым посредственным, попросту бездельником; стал он академиком по протекции своего знаменитого младшего брата, тоже астронома. Ему было определено плыть на пакетботе «Св. Павел» с Чириковым.

Стеллеру выпало ступить на палубу «Св. Петра»... Он зачерпнул столько научного материала, что им долго еще пользовались ученые последующих поколений. Берингу же наука была помехой. Он чинит Стеллеру всяческие препятствия. Советы ученого не принимает. А Стеллер одержим наукой. Бросается в ледяную воду, чтобы вплавь достигнуть берега, куда ему препятствуют высадиться, возмущается, что многолетняя экспедиция смогла выкроить ему для посещения Америки каких-то шесть часов.

Как известно, пакетбот «Св. Петр» на обратном пути потерпел крушение у одного из Командорских островов. Страдания, выпавшие на долю экипажа, были ужасны (Отрывки из «Дневников» Г. Стеллера, рассказывающие о зимовке на этом острове, печатались в журнале «Вокруг света» №7/94).

Менее чем через месяц после высадки на пустынный остров, впоследствии получивший имя Беринга, командор умирает на руках Стеллера-медика и не может видеть подвига Стеллера-человека, преисполненного доброты и порядочности.

Пожалуй, именно благодаря Стеллеру зимовка на необитаемом острове не убивает весь экипаж. Натуралист собирает целебные травы и водоросли, охотится, организует быт. Он всегда в хорошем настроении, деятелен, вселяет в людей надежду. И оставшиеся в живых моряки и казаки долго еще вспоминают неунывающего рыжего немца.

Есть в дневнике Стеллера и такая характерная запись: «Чин, ученость и другие заслуги здесь (на острове) не дают никакого преимущества.., При этом мы начали обращаться с казаками вежливее и начали называть их по имени-отчеству; и впервые заметили, что Петр Максимович стал гораздо услужливее прежнего Петрухи».

И на острове Стеллер весь уходит в науку. Из-под его пера появляется, в частности, описание редчайшего и вскоре исчезнувшего млекопитающего — морской коровы, названной его именем. Описание дополнено такими подробностями: «Жир ее не маслянист и не мягок, не жестковат и напоминает железы белого, как снег, цвета, полежав же несколько дней на солнце, получает пряный желтоватый оттенок, как лучшее голландское масло.

Приготовленный отдельно, он превосходит сладостью и вкусом лучший бычачий жир; топленый жир имеет цвет и свежесть деревянного масла, а вкус — миндального масла».

Экспедиция закончена. Участники торопятся в Петербург. Лишь Стеллер, казалось бы вопреки здравому смыслу, совершает странный поступок. По собственному желанию еще на два года остается на Камчатке. Уж очень интересен для ученого неизведанный край.

И здесь ненароком наступает на мозоль Хметевскому...
История возвращения Стеллера в Петербург читателю уже известна.