Квадрат в море Бофорта

Поиски самолета Леваневского, бесследно исчезнувшего в августе 1937 года во время трансполярного перелета из СССР в США, установление причин и места гибели экипажа до сих пор волнуют многих. И наших читателей тоже, если судить по обширной почте журнала в ответ на публикации Юрия Сальникова — «Релел» не отвечал» (№ 6, 7/79), «Неизвестный квадрат Леваневского» (№ 1/81). «Где Н-209?» и «Аляскинская версия» (№ 4/89).

Поэтому мы стараемся не оставлять без внимания каждый новый — пусть даже безуспешный — шаг в этих поисках.

В прошлом году в море Бофорта работала очередная американская экспедиция, проверяя аляскинскую версию.

 

 

Впервые для участия в ней были приглашены советские представители. Предлагаем записки корреспондента газеты «Комсомольская правда», подготовленные специально для «Вокруг света».

Все, абсолютно все в этой истории кажется теперь, спустя время, малоправдоподобным и, я бы сказал, романтичным. Потому что экспедиция, о которой я мечтал долгие годы и которую надеялся организовать с ученым Андреем Станюковичем и тележурналистом Юрием Сальниковым летом 1991 года, состоялась нежданно-негаданно в апреле 1990-го. Другой мой единомышленник, американец Уолтер Курильчик (В предыдущих публикациях мы называли Курильчика — Вальтер. Курильчик нас поправил... Прим. ред.), вконец измотавший госдепартамент США идеей проведения поисковых работ в море Бофорта (север штата Аляска), добился своего и от имени поисковой корпорации США сделал мне официальное приглашение. Бывший военный летчик, с которым мы долго переписывались, ставил типично американские условия: экспедиция очень дорогая, поэтому нужны рабочие руки, а не «сопровождающие». «Желательно, — писал Курильчик, — чтобы ты взял с собой протонный магнитометр, будешь работать оператором». Перед началом экспедиции выяснилось, что в ней будет участвовать еще один советский гражданин — инженер из Киева Евгений Коноплев. Надо ли говорить, как я этому обрадовался... Во-первых, он поисковик с приличным стажем, на его счету с десяток найденных и извлеченных из болот самолетов; во-вторых, с Уолтером Курильчиком он знаком семь лет, и они почти друзья; в-третьих, Женя отлично знает английский.

Мы с ним созванивались десятки раз, но так и не смогли состыковаться, чтобы одной компанией лететь на Аляску — все спокойнее. Встретились лишь в Анкоридже — самом крупном городе штата Аляска, как говорится, на «явочной квартире» одного американца, который никакого отношения к экспедиции не имел. Я показал Евгению протонный магнитометр, полученный в Ленинграде, а он — карту той части моря Бофорта, где, по всей видимости, разбился экипаж Н-209. Карта была испещрена крестиками. «Эти пометки, — внушал мне Коноплев, — расставили экстрасенсы. Самые известные экстрасенсы Киева. Каждый из них считает: именно здесь погиб самолет».

Лично я верил в отечественный протонный магнитометр ММП-203, который провез через три таможни.

Через два дня за нами прилетел участник экспедиции, летчик Роджер Беккер. Нас приодели, как полярников, выдав теплые, на гагачьем пуху, парки, арктические сапоги, рукавицы. Одна из аляскинских фирм выписала (без расписки) одежду, не взяв с нас ни цента.
— Надеемся, в Прудобее вам не будет холодно, — улыбнулся менеджер на прощание.

Позже, уже в самолете авиакомпании «Аляска эйрлайнз», один молодой нефтяник поделился: «Прудобей» в Северной Америке, можно сказать, ругательное слово и в переводе на русский сленг означает «Тмутаракань», «Колыма». Когда Аляска входила в состав Российской империи, поселок назывался Прудное, там жили русские и эскимосы. Теперь здесь живут эскимосы и рабочие, прилетающие на вахты обслуживать нефтепровод, насосные и прочие станции нефтяного концерна «Арктик ричфолд компании (АРКО). АРКО настолько богата, что смогла себе позволить стать спонсором дорогостоящей экспедиции. Почему бы и нет? Ведь дело касается погибшего советского экипажа, выполнявшего благородную миссию. А Сигизмунда Леваневского на Аляске знают все. Или почти все.

Но давайте вернемся к тому трагическому дню 13 августа 1937 года, когда ч эфире прозвучал последний позывной Сигизмунда Леваневского. И к тому, как родилась аляскинская версия. Подчеркну: она имеет право на жизнь, хотя, не скрою, во многом спорна. Вот последняя принятая радиограмма с борта самолета Н-209:

«Отказал правый крайний мотор из-за неисправности маслосистемы. Идем на трех моторах... в сплошной облачности. Высота 4600 метров. Посадку будем делать 3400. Леваневский».

В закодированном виде последняя часть радиограммы выглядит так: «28 4600 48 3400 92».

Для нерадиолюбителей объясню смысл цифр. «28» — высота полета. «4600» — цифровое выражение высоты полета в метрах, «48» — будем делать посадку. «3400» — ? «92» — Леваневский. Вот этот знак вопроса и не дает покоя многим исследователям. Никто за последние пятьдесят четыре года так и не разгадал, что это за цифры — «3400».

Исследователи гибели самолета Н-209, что называется, разделились на три лагеря, каждый из которых отстаивает свою версию. Напомним суть этих версий. Первая строится на расшифровке загадочных цифр. Например, у штурмана Н-209 В. Левченко в числе прочих навигационных документов имелась разбитая на квадраты метеокарта Арктики, используемая при получении метеосводок. Авторы этой версии считают, что цифры «3400» обозначают квадрат на карте метеокодов, приходящихся на северную часть Канадского архипелага.

Согласно второй версии экипаж при вероятном отказе или неустойчивой работе навигационных приборов все время уклонялся вправо от намеченного курса и спустя многие часы полета оказался... в Якутии.

Третья версия основана на сообщении сержанта С. Моргана о вероятной катастрофе самолета вблизи мыса Оликток на Аляске. Наиболее близка к истине, на мой взгляд, последняя версия. Не мог, хоть убейте, высококлассный летчик Леваневский в чрезвычайной ситуации взять на 90 градусов вправо и упасть в одном из якутских озер. Впрочем, эту версию несколько лет назад проверяла экспедиция газеты «Советская Россия». Обследование озера никаких результатов не дало.

Один мой знакомый, штурман С. Коптелов, считает, что никакой загадки в радиограмме нет. После цифр «48» (посадку будем делать) следует указание причины «34» (отказ двигателя) и координаты посадки «00». Словом, заключительную часть радиограммы следует расшифровывать так: «Посадку будем делать из-за отказа (мотора) в точке с координатами 00», то есть на Северном полюсе.

Итак, будем считать, что на исходе суток 13 августа 1937 года экипаж Леваневского произвел посадку на дрейфующей льдине в районе полюса. Весь следующий день никаких радиограмм с самолета не поступало. Скорее всего экипаж занимался ремонтом отказавшего мотора. По всей видимости, авиаторы отремонтировали в походных условиях самолет и направились в сторону Аляски. 15 августа три местных жителя, эскимосы с мыса Оликток, наблюдали вблизи острова Тэтис двигавшийся на восток большой предмет.

Признаю: в этой версии есть одно «но»! И оно, это загадочное обстоятельство, можно по-разному истолковывать. Дело в том, что через полтора месяца после вероятной гибели самолета между островами Тэтис и Спай, то есть 30 сентября 1937 года, была принята радиограмма... с позывными Леваневского, в которой указывались координаты: «широта 83 норд, долгота 179 вест». Значит, в это время экипаж Н-209 находился на льдине?

Возникает логичный вопрос: каким образом экипаж, погибший у северного побережья Аляски, оказался на льдине недалеко от полюса? Ответ может быть таким: Леваневский после ремонта мотора взял на борт часть экипажа. Шансы на благополучный исход полета были невелики. Повысить их можно было, лишь максимально облегчив самолет, то есть оставив на льдине все, что прямо не связано с самолетовождением (груз, почту, месячный запас продовольствия, акустическое снаряжение и даже часть оборудования Н-209). К тому же Леваневский, видимо, не хотел рисковать людьми. Он был уверен, что рано или поздно за ними прилетят аварийно-спасательные самолеты и заберут на Большую землю. Ведь был же у советских полярников опыт автономного дрейфа!

Скорее всего продолжали полет С. Леваневский, второй пилот Н. Кастанаев и штурман В. Левченко. На льдине могли остаться механики Н. Годовиков, Г. Побежимов и радист Н. Галковский. Да, именно Н. Галковский: без рации и радиста в Арктике найти человека все равно что иголку в стоге сена.

Поисковые полеты производились с побережья Аляски и советского острова Рудольфа. Первым в район полюса вылетел самолет под управлением М. Водопьянова. Но что он мог найти среди бесконечных торосов Арктики, если полет этот состоялся лишь 7 октября, спустя семь недель с момента потери двухсторонней связи с Н-209 и лишь через неделю после последнего принятого призыва о помощи? Начать поиск раньше помешала тогда непогода...

11 апреля в аэропорту Прудобея нас встретил Курильчик. Как всегда, он был бодр и подтянут, несмотря на свой весьма почтенный возраст. Неутомимый американец, более десяти лет занимающийся историей трагического полета Н-209, не стал долго расспрашивать, как мы долетели и где в Америке коротали время, не имея ни цента в кармане. Он просто сказал, что «все о'кэй» и что уже завтра можно выезжать на лед моря Бофорта. Мы сели в его грузовую «тойоту», которую он арендовал у нефтяной компании, и направились в индустриальный центр Купарук: там находились дирекция «Арктик ричфолд компани» и двухэтажные дома для рабочих. В одном из номеров отеля (иначе обиталище нефтяников не назовешь) мы разместились с Женей Коноплевым. В тот же вечер в нашем номере собрались все участники экспедиции: Уолтер Курильчик, Роджер Беккер, Денис Лонг, Энджу Гудлайф, Боб Роберт и Дэвид Стоун. Был с нами и Эверетт Лонг, отец Дениса, директор музея авиации в Фербенксе. Вездеход, который стоял уже на берегу моря Бофорта, был доставлен из Фербенкса Бобом Робертом. Оттуда же, из Фербенкса, профессор геофизики Стоун привез и множество приборов. Его, кстати, рук дело и алюминиевые сани — волокуша, по краям которой Стоун планировал установить свои суперточные приборы. Наметили квадрат поиска. Курильчик, уподобившись главнокомандующему нашего крохотного войска, взял карандаш: «Я уверен, что самолет Леваневского рухнул именно здесь»,— и очертил пространство между островами Тэтис и Спай.

Квадрат являл собой площадь примерно в 36 квадратных морских миль. Евгений Коноплев оживился и показал свою карту, помеченную крестиками. К сожалению, три крестика были севернее зоны, предложенной Курильчиком, четвертый цеплял квадрат с юга, три остальных были значительно восточнее островов. Евгений пытался убедить Курильчика, что искать надо не в этом квадрате, а, по крайней мере, севернее и восточнее. Но Курильчик словно бы и не слышал... В тот вечер наш главнокомандующий дал понять, что мы — гости Аляски (пусть она и была когда-то русской) и что любая инициатива относительно поиска будет исходить исключительно от него... и ни от кого больше. Мы с Женей безропотно согласились на роль солдатиков: в конце концов, АРКО платила за наше питание и ночлег в шикарном Купаруке, АРКО дала разрешение участвовать совгражданам в работах на их территории (а территория, кстати, к тому же военная). Мы не могли навязывать свои идеи. Но все-таки предполагали за две-три недели поиска что-то найти. В случае же неуспеха мечтали расширить квадрат поиска уже летом, на небольших судах, когда сойдет припайный лед.

12 апреля наш небольшой автокараван двинулся к северу, туда, где кончается Америка и начинается Арктика со знакомыми мне торосами, ветрами и желтым, негреющим солнцем. Путь от Купарука до северной оконечности мыса Оликток не так долог — минут сорок езды. Господи, впервые в жизни я обнаружил, что и на Крайнем Севере, который исколесил вдоль и поперек, можно, оказывается, строить хорошие дороги. По пути к Оликтоку мы несколько раз встречали снегоочистительную машину, за рулем которой весело и гордо восседал шофер-негр. Он ухаживает за дорогой, следит, чтобы ее не замело снегом. А вот, например, небольшая авиакомпания, арендуемая АРКО, доставляет на Большую землю рабочих-нефтяников и привозит в Купарук из Эквадора каждый (подчеркиваю, каждый) день свежие овощи и фрукты. Отвлекусь от экспедиции и извинюсь перед своей пятилетней дочерью: ежедневно и в неограниченном количестве среди вечных снегов и пурги я ел ананасы, бананы, клубнику, привезенные утренним рейсом.

В чем провинились наши дети, что не видят ни того, ни другого, ни третьего? И ответят ли за эту их обделенность когда-нибудь наши взрослые? Почему я должен ненавидеть улыбчивого негра-толстяка, который выбрасывает в помои нетронутые нефтяниками персики и абрикосы, за то только, что очень многие дети советского Крайнего Севера никогда этого не видели и, боюсь, в обозримом будущем не увидят?

...На берегу нас ждал вездеходик, возле которого ковырялся крепыш Боб Роберт, пятидесятилетний энтузиаст поиска. Все три машины мы припарковали возле водонапорной станции. Слева от нашей стоянки, километрах в двух, увидели строения с радарами.
— Это часть противовоздушной обороны США, — прокомментировал Роджер Беккер, поправляя мой фотоаппарат.
— Видишь ли, Роджер, я не шпион. Поэтому мне ваши радары нисколько не интересны.

Роджер похлопал меня по плечу:
— Наверное, вы очень волнуетесь, ведь на военизированный мыс Оликток еще не ступала нога русских.

Я тоже похлопал Роджера по плечу и учтиво подчеркнул, что не ступала, по крайней мере, начиная с конца прошлого века.

Роджер поднял капюшон куртки: — Да, для русского человека Аляска — больной вопрос. Здесь очень богатая и щедрая земля, дающая Америке лучшее в мире золото и высококачественную нефть. Сейчас мы все удивляемся, как это сенаторы Соединенных Штатов целых семь лет обсуждали вопрос: покупать или не покупать у России Аляску?
— Это была самая дешевая и самая выгодная для Америки сделка, — добавил он.

Боб запустил наконец вездеход, и мы всей компанией залезли внутрь этого доисторического «форда». А через пять минут уже тряслись по льду, объезжая крупные торосы и рытвины, нежелательные для алюминиевых саней, которые тащил наш вездеходик. Я уже говорил, что эти сани — детище скромного и до мозга костей интеллигентного профессора Фербенкского университета. Про таких, как Дэвид Стоун, говорят: соль земли, краса нации, ее генофонд. Дэвид отдал себя науке, и только ей. Курильчик заметил, что он вычислил Стоуна по компьютерному справочнику. В справочнике сказано: доктор Стоун — самый квалифицированный геофизик на Аляске. Всем поведением, застенчивостью и тихим голосом профессор Стоун мало походит на американца. Я не ошибся: Дэвид — англичанин, а в Америку приехал, чтобы реализовать свой недюжинный интеллектуальный потенциал и знания. Аляска — желанная точка на карте для англоязычного геофизика...

В вездеходике Стоун устроил целую лабораторию: три магнитометра с выводом кабелей на сани, компьютер, аккумуляторы, навигационная спутниковая система, переносная рация.

До нашего квадрата — пятнадцать миль тряски. Впереди мчится на снегоходе Денис Лонг, двадцатидвухлетний, очень бойкий и «милитаристски» настроенный парень. Недавно Денис вернулся из ФРГ, где проходил службу в войсках НАТО, и всякие военные штучки (ножи за поясом, ракетница, зажигалка в виде пистолета) у него еще остались. Он безумно любит технику, особенно военную, и изображает из себя эдакого службиста-супермена. Когда у него это не получается, он выглядит несколько смешно. При всем том он неиссякаемый весельчак и балагур, постоянно посмеивающийся над работягой Бобом. В экспедиции я понял, что на Дениса Лонга можно положиться и рядом с ним не стоит бояться никаких нештатных ситуаций.

Денис показывает нам наименее опасную дорогу. Иногда наш вездеходик слегка покачивает, как на гамаке. Порой появляется ощущение, что лед треснет и мы все пойдем ко дну моря Бофорта.
— Не волнуйся, — поглаживает бородку Стоун. — Здесь хороший лед. Его толщина два метра, несмотря на апрель.

В тот день мы так и не добрались до квадрата. Молчаливый Боб, видимо, не рассчитал, и сани врезались в торос.

На ремонт ушло часа полтора. Стало смеркаться, со стороны океана потянуло холодом. Пока ребята восстанавливали сломавшиеся сани, я настроил свой отечественный протонный магнитометр, прицепил к спине датчик, как положено по инструкции, и двинулся в направлении квадрата. Цифра «57400» (состояние магнитного поля Земли в этом районе земного шара) колебалась где-то в пределах десятых и была равна тем замерам, которые показывал стационарный магнитометр, установленный на берегу.
— Ну, как твоя машина? — поинтересовался Дэвид, когда я вернулся.
— Никаких отклонений.

Вы спросите: как же можно найти самолет, изготовленный из алюминия, если алюминий не имеет магнитного поля? Но самолет Леваневского был четырехмоторный, и от него должны были остаться части из черного металла — например, те же моторы, которые имеют приличную массу. Весь расчет участников экспедиции был основан на том, чтобы зафиксировать моторы. К примеру, если среднее магнитное состояние земной коры составляет «57400» нонатесла, то над мотором Н-209 электронное табло выдало бы цифру «57600» или даже «57700».

На следующее утро мы договорились о распорядке каждого дня: 6.30 — подъем, 7.30 — выезд на море; завтракаем в рабочей столовой индустриального центра (она, кстати, напоминает хороший московский ресторан), обедаем на льду, ужинаем в столовой Купарука.

Курильчик объявил всем участникам экспедиции:
— Есть в этой столовой вы можете сколько пожелаете и можете набить пакеты ленчем, чтобы перекусить днем.

Потом добавил, что фирма АРКО оплатила наше пребывание и «шведский стол» из расчета 200 долларов на человека в сутки.

Я предложил Курильчику разбить лагерь на берегу моря или поставить палатку на льду и жить в автономном режиме: мы сэкономили бы чужие деньги, а главное — время, которое уходит на дорогу. Но Уолтер дал понять, что этот вариант неудобен, поскольку нефтяная компания уплатила за наше пребывание в Купаруке вперед.

Сегодня, как и вчера, наши главнокомандующие Уолтер Курильчик и Роджер Беккер остались с рацией на берегу. Мы же (хотя на календаре 13-е, несчастливое число) без происшествий добрались до загадочного квадрата, в котором, по аляскинской версии, погиб экипаж Н-209. Теперь я понял: если отсюда видны береговые радары американской ПВО, то уж громадину Н-209 эскимосы, живущие на мысе Оликток, в самом деле могли наблюдать. И даже слышать шум четырехмоторного лайнера. Но почему же тогда Леваневский не смог дотянуть до острова Тэтис или не сел на песчаную косу острова Спай? Оба эти острова видны и без бинокля, впаянные в черный контур, как бы завершающий горизонт. Значит, если Леваневский погиб здесь, его самолет стал разваливаться уже в воздухе.

Энджу Гудлайф, двадцатитрехлетний студент университета из Фербенкса, объявил, что до «квадрата Леваневского» осталось пятнадцать метров. Энджу работает со спутниковой навигационной системой, и его прибор определяет место нахождения датчика с точностью до... двух сантиметров.

Энджу Гудлайф — полная противоположность Денису. Он меланхоличен, хорошо образован. Дэвид Стоун как-то сказал про Энджу, что он перспективный студент: «Наверное, потому что он не американец, а англичанин».

Энджу выскочил из вездехода и наметил начало отсчета лыжной палкой. Боб Роберт продолжал вести «форд», слегка замедлив скорость и направляя его по тому курсу, за которым очень внимательно наблюдал Дэвид. Курс вездехода четко вычерчивался на экране компьютера.

В этот день мы сделали пять ходок по стороне «квадрата Леваневского», обследовав таким образом прямоугольник шириной 100—120 метров и длиной в десять морских миль. Вечером, вернувшись в Купарук уставшие и с трясущимися от вездеходной болтанки руками, дискутировали над картой поиска. Тем временем профессор Стоун и студент Гудлайф «выжимали» из компьютера информацию, полученную днем на льду моря. Графики и столбцы цифр показывали, что никаких магнитных аномалий в обследованном районе нет. Курильчик начал нервничать. Ему хотелось успеха прямо сейчас, а не завтра или послезавтра. Ему хотелось успеха с минимальными финансовыми и временными затратами. И все тут.

14 апреля, обсудив план работы, мы выехали на вездеходе чуть северо-западнее, чтобы «прочесать» галсами еще одну часть квадрата. И вновь неудача. Боб наехал на торос. На ремонт саней ушел час с небольшим.

Мы с Женей решили отсоединиться от экспедиции и проверить те крестики на его карте, что расположены примерно в 3—5 милях от северной оконечности квадрата. Я пристегнул свой магнитометр к груди, установил датчик и двинулся по направлению к Северному полюсу. У Жени карта. С нами поплелся по собственному желанию долговязый и несколько наивный вундеркинд Энджу Гудлайф. По хорошему незапорошенному льду мы шли с час. Все это время, бряцая ракетницей и прочей военной атрибутикой, нас на снегоходе сопровождал Денис Лонг. Он то объезжал нас, то возвращался, мигая противотуманными фарами. Потом «лафа» для Дениса кончилась. Кончилась она и для нас — утопая в снегу по колено, а то и по пояс, мы не раз пожалели, что не взяли с собой лыж. Денису Лонгу пришлось вернуться, а мы, теперь уже втроем, продолжили путь. Начались огромные торосы, высотой в два-три метра. Они возвышались частоколом. Видимо, в этом месте начинался океан, и торосы появились вследствие подвижки и ломки дрейфующего льда. С грустью вспоминал я паковый лед, по которому можно было мчаться на снегоходе. «Хорошо, — думаю, — Гудлайфу и Коноплеву. Они-то налегке». Мой же магнитометр с датчиком, весящими около десяти килограммов, превратились в многопудовую ношу. Я постоянно проваливался по пояс и падал. Вот это и есть Арктика, трижды проклятая и четырежды воспетая...

Изрядно отстав от Жени и Энджу, я упал в жгучий снег и стал его есть, чтобы утолить жажду. Силуэты Гудлайфа и Коноплева начали растворяться в белом ледовом пространстве. Я крикнул, чтобы подождали. Догнав, предложил Жене возвращаться к вездеходу. Уже начинался вечер, а до мифических точек, отмеченных экстрасенсами, было еще мили четыре, к тому же мы жутко устали. Был ли смысл ночевать в снегу без оружия, без спальных мешков и спичек? Женя со мной быстро согласился и добавил:
— Ты был прав, лагерь следовало разбить прямо в океане и жить в палатках, а не жевать в Купаруке ананасы.

На обратном пути Гудлайф подвернул ногу и потерял рукавицу. У Энджу интересная фамилия. В переводе с английского она означает «хорошая жизнь». Но сегодня ему не повезло, и мы назвали его «Бедлайф».

В индустриальный центр Купарук возвращались злые и молчаливые. Вездеход без нас сделал немало галсов, но компьютерные распечатки профессора Стоуна опять не показали металл, имеющий магнитное поле.

15 апреля, в воскресенье, Курильчик объявил уик-энд. Зачем этот отдых — непонятно. Мы пытались возразить, ведь и вездеход, и горючее — наше, и мы своей работой никого не обременим. Увы, у американцев свои привычки, которыми они не могут поступиться. Уик-энд — это святое. Даже тот аргумент, что мы бездарно проедим сегодня, во время дурацкого бездействия, 200 долларов, для Ку-рильчика не был убедителен. А время? За световой день можно прочесать значительную площадь...
— Нет, — упорствовал Курильчик. — Сегодня отдыхаем, а Боб и Денис будут готовить вездеход.

Роджер Беккер, как всегда, вежливо улыбнулся, дав мне понять, что отдых есть отдых.

Денис Лонг сказал:
— Не горюй, сегодня мы с тобой сыграем в американский бильярд.

На следующий день экспедиционный вездеход вновь двинулся по направлению к Северному полюсу — продолжать поиски при помощи стационарных магнитометров. Погода в этот день была вполне сносной, по крайней мере, ветра, пронизывающего насквозь, мы не ощутили, когда остались на льду вдвоем с Женей, выгрузив дневной запас продовольствия, горючее и мой магнитометр. Остальные участники дождались, пока над нами пролетит навигационный спутник «Коспас-Сарсат», чтобы по нему сверить точное местонахождение экспедиции, и двинулись дальше. Мы же принялись за работу, пометив разгруженными вещами точку отсчета. Картина была очень забавной. Коноплев с карандашом и блокнотом стоял в фиксированной точке, а я ходил по прямым линиям и через каждые десять метров выкрикивал цифры, которые зажигались на электронном табло магнитометра. Принцип работы прибора: нажимаешь на кнопку — и датчик посылает квантовый сигнал к центру Земли; пучок энергии возвращается в датчик с заложенной информацией о магнитных аномалиях. В конце квадрата я уже орал цифры; ветер уносил голос в глубь Арктики. Через шесть часов я вконец вымотался и охрип, а Женя прямо-таки задубел на морозе. В одном месте цифры зашкалили, но не настолько, чтобы насторожить нас.

Потом на горизонте появился вездеход. Солнце быстро тускнело, поэтому Боб Роберт включил фары. Американцы сегодня на славу потрудились — шесть часов они прокладывали галсы по льду. Посмотреть на них со стороны смешно: ездит вездеход с санями, как колхозный трактор на посевной, и пашет... снег. Я более чем уверен, что американские солдаты, наблюдая в бинокль, от всей души потешались, глядя на наши зигзаги.

На вечернем собрании мы показали доктору Стоуну блокнот с добытыми данными. Он быстренько все оценил и уже через полчаса выдал цифровые показания в графическом изображении. Шесть часов, выходило, мы лазили по пустому квадрату, результат американцев был также отрицательным. Что ж, отрицательный результат — тоже результат. Что касается боссов — Уолтера Курильчика и Роджера Беккера, их начало лихорадить, они стали все чаще говорить о деньгах.

Покинул экспедицию Энджу Гуд-лайф — у него кончились каникулы, и его сменил Тим Максвел, тридцатилетний бородатый студент того же геофизического факультета Фербенкского университета. Тим — улыбчивый и добродушный парень, готовый всегда помочь и понимающий все с полуслова. Тим — гражданин Вселенной. Родился и жил в Швейцарии, колледж закончил в Калифорнии, а университет себе выбрал самый северный в Америке: именно здесь, как он считает, можно получить хорошее образование: «Правда, за это удовольствие, — как-то сказал он мне, — приходится раскошеливаться родителям».

Свежие силы экспедиции, к сожалению, нового результата не принесли: море Бофорта продолжало загадочно молчать.

И вот настал день, 18 апреля, когда Уолтер Курильчик вежливо сказал Жене и мне, что экспедиция, видимо, свертывается, и нам надо вернуться в Анкоридж.
— А мы еще дня два поищем Н-209, — добавил он серьезно и безапелляционно.
— Но ведь речь шла о том, чтобы искать до конца апреля, — возразил Евгений. — За оставшиеся дни можно до конца «прочесать» квадрат.
— Так надо, — молвил Курильчик. — Все очень дорого.
— Закроем версию, что самолет разбился между островами Тэтис и Спай?
— Мы продолжим поиск летом, если не возражаете. На катерах.

Мы с Коноплевым лишь пожали плечами, а вечером, когда остались в номере одни, пришли к выводу, что все это неспроста и что ни АРКО, ни сам Курильчик здесь ни при чем. Грешным делом подумалось (ведь совграждане воспитаны на страхе перед органами госбезопасности), что кое-кто, имеющий отношение к экспедиции, не стану называть его имя,— сотрудник ФБР, и здесь его присутствие оправдано тем, чтобы наблюдать, как бы мы чего-нибудь крамольного не сделали в секретной зоне.
— То-то, — размышлял Женя, — он всячески избегал фотографироваться.

20 апреля Курильчик вручил нам билеты до Анкориджа и пожелал счастливого пути. Ничего не поняв, ничего не найдя и не обследовав даже трети «квадрата Леваневского», мы улетели. Потом уже в Анкоридж нам позвонил Эверетт Лонг из Фербенкса и сообщил, что после нашего отъезда Уолтер все-таки свернул экспедицию и что в Прудобее и Купаруке остались лишь Боб Роберт и доктор Стоун, которые должны размонтировать сани-волокушу и, загрузив вездеход на трейлер, вернуться в Фербенкс на следующий день.

Так неожиданно и непонятно закончилась эта экспедиция. Но последнюю точку в аляскинской версии ставить все же не хочется.