Послание с острова Буру

Имя Александра Эстрина мало кому известно, несмотря на то, что в Музее антропологии и этнографии имени Петра Великого в Петербурге хранятся более тысячи предметов, собранных и привезенных им с островов Южных морей. Об этом человеке, приоткрывшем жизнь далеких островитян, — наш рассказ.

Боль сначала огнем обжигала ноги, потом поднималась выше, ломала позвоночник, раскаленным железом терзала внутренности. В голове блуждала лишь одна мысль — о спасительной смерти...
— Шансов, конечно, у него почти нет, но посмотрим, коллега...

 

 

Да и парень хорош — хоть и невелик, одни жилы и мускулы. А вдруг переборет? Мы ему уже вкатили противоядий — как слону.
— На Яву приходят корабли со всего света, вот и подбросили «черную вдову».
— А вы уверены, что паук?
— Сам сказал: лег под простыню, какой-то комочек под коленом. Хотел сдвинуть, сбросить — почувствовал укус. Сбросил простыню — черный паучок упал с кровати. А перед этим почувствовал — как шилом легонько ткнули. Или иголкой.
— Да. Смотрите, как весь корчится. Скорее всего, вы правы — «вдова».
— А морфий?
— Ничто не помогает от «вдов», мой дорогой. Они слишком ядовиты. Жена уж какую ночь не спит...
Врачи ушли, а Эстрин вдруг ощутил, как боль чуть-чуть отпускает.

Трое суток организм боролся со смертельным ядом. Эстрин чувствовал, что нужно теперь победить его, стать хозяином своего тела — как учил Японец. Он вспомнил, как в порту двое дюжих янки избивали тщедушного, по сравнению с ними, низкорослого японца. Один держал его за руку, заломив ее за спину, а второй, не спеша, бил руками и ногами... Потом появился третий, сзади. Он размахнулся — в руке железный прут. Эстрин не выдержал, схватил его за руку и рванул на себя. И тут все изменилось. Японец вырвал руку, сжатую янки, левой два раза ткнул — одному в живот, второму в глаза, потом мгновенно развернулся, подпрыгнул и пяткой ударил в лоб тому, кто нападал сзади. Через несколько мгновений все трое валялись на грязной мостовой пристани.
— А, Александр... Спасибо. Удар сзади — укус кобры...

Эстрину обрывками вспоминалось, как Японец (на пристани его так и звали, без имени и фамилии) все свободное время в стороне от доков учил его приемам джиу-джитсу. Японец был беспощаден, и не раз Эстрин подолгу отлеживался от, казалось бы, невинного тычка большим пальцем в бок, в почки, в горло. Многому научил его новый друг. Ну а когда того все-таки убили, Эстрину и подкинули «на память» паучка в кровать...
Боль уходила.
Казалось, прошли тысячи лет. Эстрин стал стремительно выздоравливать.

Александр Самуилович Эстрин родился в 1889 году в Белоруссии, в городе Мстиславле, в многодетной семье потомственных рабочих. В 14 лет он уехал из России в поисках заработка. Работал в Германии, Франции, Англии, Америке, Японии — сварщиком на судоверфях, котельщиком на заводах, мастером по тонкой слесарной работе. Учился на ходу. И везде, где приходилось ему трудиться, находил друзей.

В 1919 году японское правительство занялось мобилизацией русских на помощь Колчаку, и Эстрин, не имея никакого желания служить в армии Колчака, перебрался в Шанхай, где женился на Анне Смотрицкой.

Анна Яковлевна Смотрицкая родилась в Елисаветграде. Сначала работала в газете в Петрограде, затем учительницей трудовой школы. Чтобы пережить голодное время, школа в 1919 году переезжает в Уфимскую губернию, но вскоре приходят колчаковцы. Анна Смотрицкая, спасаясь от белых, добралась до Владивостока, а затем попала в Шанхай. Работала где и как придется, большей частью прислугой. Потом удалось поступить бонной в семью русской актрисы. Вместе с ней она приехала в Японию. Здесь и встретились в 1919 году Смотрицкая и Эстрин.

Когда молодой семье пришлось искать новое местожительство, выбор пал на Яву. Этот остров издавна был самым населенным, экономически развитым в архипелаге — административный и военно-морской центр голландской колонии, столицей которой была Батавия. (Прежнее название Джакарты. — Здесь и далее прим, автора.) Здесь, помимо голландского, были распространены и английский, и французский, и немецкий языки. Но в отношении языков у Эстрина никаких затруднений не возникало — помогали предыдущие скитания. Опыт, как найти работу, у него тоже был. Устроился в доках порта Батавии — Танджунг-Приоке. Анна Яковлевна также не сидела без дела. Дала объявление в газете, предложила уроки музыки, у нее появились ученицы, расширялся круг знакомых.

Местным языком супруги овладели быстро. Общение с яванцами, а впоследствии и с другими народностями архипелага, позволило уяснить сложные взаимоотношения в колонии.
— Хорошие все-таки люди малайцы. Когда ты болел, часто приходили, приносили фрукты, спрашивали у доктора, как твои дела... — рассказывала жена. — И обрати внимание — малайцы почти всегда веселые, неунывающие. А уж как всякому подарку рады — словно дети...
Ходили смотреть на «чудо света» — индуистские и буддистские храмы — чанди. Начали с самого знаменитого — огромного храма Будды-чанди Боробудура, возведенного в конце VIII — начале IX века. Он был построен, как и остальные, без применения извести и цемента. Плотно укладывался камень к камню, а скреплялись они с помощью «замка» — выступ одного камня входил в выемку другого. Храм был сооружен вокруг холма, обложенного каменными блоками, и имел вид квадратной в плане ступенчатой пирамиды.

Через некоторое время после выздоровления Александра на Яве стала снаряжаться большая зоологическая экспедиция на далекие острова архипелага. Об этом узнала Анна Яковлевна в семье, где давала уроки музыки. Посоветовавшись, Эстрины решили добиваться включения в состав экспедиции. Руководителем ее был зоолог — голландец Токсопеус, сравнительно молодой ученый, лет сорока.
— Малайский знаете? Кем и где работали, чем можете заниматься в экспедиции? — спросил он.
— Малайский знаю. Умею составлять коллекции, чинить механизмы, оружие, — ответил Александр. — Работал в доках, котельщиком...

В состав экспедиции входили двое рабочих-яванцев из ботанического сада Бейтензорга (Богора); один — прекрасный стрелок, к тому же умеющий хорошо препарировать животных, делать чучела. Второй специализировался по сбору гербариев.
Экспедиция направлялась к малоизученным островам Буру, Сераму и Амбону.

Отвесной стеной поднимался из моря остров Буру. Его покрывали леса, в которых водились кабаны, олени и многие другие животные разных видов. Птиц здесь было превеликое множество — остров вполне оправдывал свое название: «буру» — птица.
Экспедиция обычно располагалась в каком-либо селении, и уже оттуда ее участники совершали вылазки в леса. Зоолог Токсопеус занимал хижину. Эстрин с женой устраивались в палатке, возле которой всю ночь горел костер.

Усталые от дневного перехода, они, после бесхитростного ужина, подолгу сидели у костра, и казалось, только огонь отделял их хрупкой стеной от окружающей темноты и ее обитателей.
Слишком много плохого видели Эстрины с детства от людей, чтобы бояться животных. Если вначале подползающая змея или близко пролетающая летучая мышь повергали их, особенно Анну, чуть ли не в панику, то потом она сама палкой отбрасывала змею, а на летучую мышь не обращала внимания. Как-то к их костру вышла из темноты, бесшумно и зловеще, аджака — дикая собака. Мускулистая, поджарая, стояла она по ту сторону догорающего костра и злобно, пронизывающим взглядом хищника смотрела на людей.

Эстрин осторожно подпихнул в костер длинный сук и, когда тот вспыхнул, выхватил его из огня, вскочил и бросился прямо через костер к аджаке. Та отпрыгнула и мгновенно растворилась в темноте.
— Не вернется? — с некоторой опаской спросила Анна.
— Нет, поняла, что мы ее не боимся, — успокоил жену Александр.
Перед поездкой их пугали, что на острове водятся свирепые носороги, тигры и пантеры. Но во время всей экспедиции они даже не видели ни одного из этих животных. Зато всякой несимпатичной мелочи хватало: змеи, ядовитые многоножки, пауки, кровососущий гнус...
Утром Эстрин спросил рабочего-яванца, могла ли аджака броситься на них ночью.
— Могла, но не сразу. Подождала бы, когда костер погаснет, потом тихо-тихо подошла бы к палатке...

В долгих странствиях по острову Эстрины постепенно открывали для себя его жизнь. У побережья, как они выяснили, селились яванцы, буги, суматранцы, китайцы. В глубине острова население было более однородным. Собранные Александром Самуиловичем коллекции дают яркое представление о занятиях, ремеслах, верованиях и быте островитян. В коллекции Эстрина есть даже дом на сваях, типичный для острова.
Эстрин наблюдал на Буру и зачатки земледелия; видел, как люди расчищали небольшие участки земли, обрабатывали их крепкой палкой, потом сеяли корнеплоды (картофель, батат, таро) и ограждали от животных примитивной загородкой.

Однажды Эстрина, в знак хорошего к нему расположения, пригласили на охоту. Собрались мужчины нескольких семей. Сначала определяли место лежки кабанов, огораживали весь участок бамбуковыми шестами и утыкали короткими бамбуковыми колышками остриями вверх. Потом все произошло, как и предполагалось: бегущее животное задевало бамбуковый шест, тот падал, задевал другой... Шум пугал зверя, и он уже бежал, не разбирая дороги, ранил себя об острые колышки — и тогда истекающее кровью животное добивали охотники.

В прибрежных районах основным занятием жителей было рыболовство. Сеть плел мужчина специальными иглами — пластинками из бамбука. В ходу была и ловушка-чагер: две стенки из расщепленного бамбукового полена, длиной в 10-12 метров; они прикреплялись к входному отверстию верши и направляли в нее рыбу. В коллекциях Эстрина только лодка и чагер — модели, все же остальные предметы — подлинные. Вот эту острогу держал в руках рыбак, сеть плел умелец где-то в районе Лек-Сула, из этой перши выбирали улов...

Почти все предметы Александр выменивал. Местные жители были равнодушны к деньгам. Так, владелец деревянного браслета из Нал-Беси, украшенного инкрустацией из перламутра, за деньги не хотел с ним расставаться, но соблазнился зеркальцем. На обмен шли иголки, нитки, бусы, ножи, спички. Но самым ценным были коробки из-под консервов, к которым Александр приделывал крышки. Местные жители хранили в них табак.

И мужчины, и женщины на Буру не носили головных уборов. Зато украшения любили, и их в коллекции Эстриных много. Сколько одних только гребней!

Деревянных и бамбуковых, с резьбой, рисунками, раскрашенных... Мужские украшения, как правило, были богаче, разнообразней. Мужчины носили кольца, браслеты на руках и ногах, ожерелья. Делали их из кости, панциря черепахи, дерева, раковин, плодов, иногда из серебра. Женщины также носили серьги, браслеты и ожерелья, только более скромные, иной формы и рисунка. Женский браслет, деревянный, украшенный перламутром, — один из запоминающихся экспонатов коллекции. Татуировки на Буру Эстрины не видели.

Все новости буруанцы передавали с помощью барабана. Из кампунга в кампунг летели известия о прибытии парохода, о рождении и смерти. Да и на праздниках барабан, сделанный из дерева и тонкой кожи, был главным музыкальным инструментом.

Как-то на одном из праздников музыканты запели, аккомпанируя себе мелкими ударами пальцев по барабанам. Анна Яковлевна стала потихоньку подпевать, а потом, подойдя к одному из музыкантов, жестом попросила у него барабан. Тот удивился, но барабан отдал. И вот уже голос Анны вплелся в общий хор. Успех был потрясающий. Никогда еще местные жители не видели и не слышали подобного — белая женщина так умело исполняла их песню, да еще аккомпанируя себе на барабане... Они знали и струнный инструмент, который Александр Самуилович назвал «скрипкой». Инструмент был выдолблен из цельного куска дерева, дека прибита к резонатору деревянными гвоздиками. В резонаторе шесть отверстий. «Скрипка» — трехструнная, струны сделаны из жил, смычок из бамбука. Из бамбуковой трубки делали и дудочки, и флейты.

А как многое могут рассказать о быте буруанцев привезенные Эстриными ткацкий станок и образцы тканей, ножи-паранги и духовое ружье для охоты на птиц со стрелой из тонко расщепленного бамбука, деревянные дощечки с надрезами и выцарапанными кружочками — пометками о вещах, которые в качестве выкупа жених принес родителям невесты...

...Что-то мягко, словно крылья бабочки, прошелестело по щеке, Эстрин не успел понять, что это было. Но в стволе дерева, напротив, раскачивались петушиные перья. Эстрин мгновенно упал на землю и перекатился в сторону. Доли секунды спасли жизнь. Падая и перекатываясь среди густой остролистной травы, он уже понял, что в него выстрелили из духового ружья стрелой с ядовитым наконечником на конце поршня из перьев.

Теперь нужно было выжидать. К счастью, он не выронил из правой руки паранг, которым прорубал тропу. Значит, убийца шел за ним, выжидая момент... Но кто? За что? Секунды раздумывал Эстрин, что делать: оставаться лежать неподвижно, «убитым», или использовать ложбинку, которую чувствовал под собой. Нет, оставаться неподвижным нельзя. Убийца определенно не пожалеет второй стрелы, чтобы быть уверенным, что не промахнулся.

Осторожно, миллиметр за миллиметром, тянул он руку к веточке, лежащей вблизи. И вот уже пальцы ухватили ее, но как будто иголки воткнулись в один, второй, третий палец, во всю руку. Эстрин понял, что рука попала в муравейник.

Раз стреляли в него из духового ружья, значит, это был малаец. Перехитрить его трудно, почти невозможно. Значит, нужно придумать что-то... Эстрин продолжал осторожно поднимать ветку... И вот ее конец у него в руке. Сейчас решится, кому жить.
Пора! Иначе муравьи выпьют все силы, не останется для решающего броска.

Эстрин немного приподнял палочку и бросил ее в сторону. Едва рука легла чуть в стороне, неподвижно, опять раздался мягкий выдох, как ветром обдуло лицо, и рядом с ухом он услышал удар. Но было уже поздно — для убийцы. Эстрин напряг все мышцы и опять, как учил Японец, внушил себе, что он уже победил. Собрав все силы, ударил парангом в желтые ноги стоящего над ним убийцы. Но тот оказался хитрее. Ноги были не ноги... а корни дерева, за которым стоял противник. Раздался мелкий смешок, и Александр понял, что проиграл. И опять вспомнил Японца — пока жив — действуй! Извернувшись, увидел ногу врага, схватил ее, изо всех сил дернул на себя и резко крутанул.

Тот взвыл, хотел было двумя пальцами ударить Эстрина в глаза, но противник его знал этот прием. Перехватив один палец, сломал его, а потом ударил костяшками пальцев под нос, схватил за щеки и, удерживая свое тело на пятках, перекрутил тело убийцы. Только тогда Эстрин понял, что победил. На шее малайца увидел шнурок, неожиданно очень крепкий. Оборвал его. Посредине висел искусно сделанный амулет — черный паук. Эстрин сунул его в карман, невольно вспомнив «черную вдову». Малаец лежал, закрыв глаза, но Эстрин видел, с какой ненавистью блеснули они из-под век. Взяв свой паранг, Эстрин размахнулся, но убить лежащего, поверженного врага не смог. Он наступил на духовое ружье и сломал его.
— Полезешь еще — убью! — тихо и зловеще сказал он малайцу, пнул ногой и плюнул ему в лицо. Александр знал, что для того это — самое страшное оскорбление.

На стоянке к Эстрину подошел носильщик-китаец и, волнуясь, сказал:
— Мы все знаем. Ты великий человек, туан. А тот — ты помнишь, ты не дал ему убить Японца. Он поклялся тебе отомстить. Он «потерял свое лицо», как у нас говорят, и больше сюда не придет — мы сами убьем его. Он был большой человек, а стал совсем никакой, раз ты его победил. Этого он не простит. Будь всегда осторожен и береги жену...

И китаец исчез в зарослях. Узнав об этом случае, жена сказала Эстрину:
— Саша! Ну за что нас преследуют? За то, что мы евреи?
— Дурочка! Да малайцам чихать на это сто раз, да и не знают они, кто мы: евреи, индусы, пигмеи, с Луны свалились... Им все равно. Я вот думаю, что дело даже не в том, что я Японца убить не дал. Что-то тут другое. Не пойму...

Но после разговора с одним из носильщиков все стало на свои места.
Несколько дней назад Эстрин на последние деньги купил у местного жителя небольшую фигурку вождя из сплава золота с серебром. Обычно фигурки из ценных металлов он не покупал, а эта была не из дорогих и уж очень хороша. И Эстрин купил ее.
Видимо, это дало повод думать, что у него много денег, это и спровоцировало убийцу.

Предметы из коллекции «Молуккские острова» (восточная часть Малайского архипелага).

1. Вставка с грифелем, о. Буру
2. Ручка с пером, о. Буру.
3. Пенал, о. Буру.
4. Гребень, о. Серам. Буру.
5. Гребень, о. Буру.
6. Гребень, о. Серам.
7. Гребень, о. Буру.

Работа в зоологической экспедиции окончилась. Токсопеус был доволен своими помощниками. В отчете, в частности, он писал, что только благодаря мевроу (сударыня, мадам (гол.)) Эстрин, которая взяла на себя заботу о личинках интересовавших ученого насекомых, ему удалось собрать все их виды, существующие на Буру.

Распрощавшись с Токсопеусом, который возвращался на Яву самым коротким путем, Эстрины решили свой путь удлинить: в Батавию они отправились через Восточную Индонезию. Побывали на островах Амбон, Бали, на Филиппинах и всюду собирали, собирали... И по дороге домой Александр Самуилович не упускал случая, чтобы не приобрести интересный экспонат. Так, на Цейлоне он купил модель лодки и бра слет-запястье, в Порт-Саиде — три каменные египетские фигурки.

В Голландии откуда-то узнали о коллекции Эстрина. Голландцы стали просить Александра Самуиловича продать им коллекцию и давали за нее большие деньги.
— Я собирал ее для своей родины, — твердо ответил он.
Разрешение на въезд почему-то задерживалось, и Эстрины из Голландии отправились в Берлин, в советское консульство. Там им посоветовали обратиться к Максиму Горькому — в 1923 году Алексей Максимович жил в Берлине.

Супруги Эстрины были приняты Горьким. Он внимательно выслушал историю собирателей и их коллекций.
В архиве хранится письмо М.Горького секретарю Академии наук С.Ф.Ольденбургу.

«Дорогой Сергей Федорович!
Знакомые мои Эстрин и Смотрицкая за время четырехлетнего пребывания на Востоке в голландских колониях собрали 25 ящиков различных предметов, имеющих, как мне кажется, серьезное этнографическое значение.
Они хотят передать все эти вещи в один из музеев, например, в музей Академии наук. Будьте любезны, Сергей Федорович, облегчить — с присущей вам добротой и вниманием к людям — задачу Смотрицкой и Эстрина.
Желаю вам всего доброго. А.Пешков».

После визита к Алексею Максимовичу все недоразумения были быстро устранены, через два дня Эстрин и Смотрицкая получили бесплатный проезд на родину и погрузили свои коллекции уже на советский пароход.
Все коллекции были подарены Эстриными Музею антропологии и этнографии имени Петра Великого в Петрограде. Здесь же стал работать и их собиратель, занимаясь разбором и описанием привезенного.

Коллекции содержали более 1300 предметов: с Явы — 424 и фотографии, иллюстрирующие производство резины, риса, сахара, кофе, чая, какао и т.п. С Молуккских островов — 760 предметов, из них 648 были собраны на острове Буру.

Работа поглощала Эстрина целиком. Однако, когда ему предложили собрать коллекцию по промыслам и ремеслам нанайцев, он, не раздумывая, не дожидаясь получения командировочных, ринулся на Дальний Восток...

Приобретенная новая специальность — этнографа и музейного работника — была по душе Александру Самуиловичу. Но жизнь не приносила успокоения... Не раз его забирал и в НКВД, предлагали «добровольно сознаться в шпионаже» — ведь он бывал во многих странах, в частности, в Германии и Японии. Всю войну Эстрин проработал газосварщиком в Караганде, потом переехал в Москву и трудился на шинном заводе.

Больной и полуслепой, Эстрин окончил жизнь в интернате для престарелых. Точную дату его смерти узнать не удалось.
Воспоминания, оставленные Эстриным, документы Музея дали мне, автору этого очерка, возможность рассказать о далеком острове Буру, где начиналось увлечение Александра Эстрина этнографией и коллекционированием и где он был первым человеком из России.