Тайга не космос

Известие на Байконур пришло в пять часов вечера. В информации поисковой группы сообщалось: «Корабль обнаружен по радиосигналам в северовосточном направлении, в 180 километрах от Перми. Эвакуация пока невозможна. Принимаем меры». Из другого источника Сергей Павлович Королев узнал, что космонавтов будто бы уже и видели, и руки им жали...

 

 

— Где же истина? — ломал голову Двадцатый (позывной С. П. Королева). Он был человеком точных наук и поэтому неясностей не терпел. Такое сообщение, а тем более такое разночтение его совершенно не устраивало.

Главный сидел вполоборота за письменным столом. Чуть привалившись к спинке кресла, он упрямо глядел в одну точку. Его преследовала навязчивая, неприятная мысль: «В космосе все обошлось. Но тайга... Тайга — не космос». Королев резко повернулся к телефонам. Поднял одну из множества трубок.
— Соедините меня по оперативной с начальником группы поиска, — попросил он.

А в городке отмечали очередную победу в космосе. Все только еще начиналось, как к Беляеву вдруг постучали. На пороге стоял оперативный дежурный: «Королев срочно просит к себе».

К Главному Владимиру Сергеевичу попасть не удалось. Шло заседание комиссии. Задание он получил от его заместителя Шабанова:
— С. П. просил срочно, очень просил и очень срочно, отбыть в район приземления «Восхода-2». Все необходимое для экспедиции уже приготовлено, я распорядился. Возьмите с собой еще человека четыре. С. П. назначил вас старшим. Летчики команду получили. Они готовят самолет.
Как никогда Владимиру Сергеевичу все показалось понятным и ясным — прилететь на место приземления и доложить, что там происходит. Беляев не задал ни одного вопроса.

В самолете, который вылетел из Байконура в двенадцатом часу ночи, немного придя в себя, Беляев серьезно задумался над заданием. «С. П. очень просил», — пронеслось в голове. «Просил, просил...» Не было еще, сколько помнит Беляев себя под началом Главного, чтобы кто-то не выполнил его просьбы. Вместе с Беляевым летели Артемов, Волков, Шаповалов, Лыгин.

Зима шестьдесят пятого на Севере была снежной и холодной. В марте еще стояли пятнадцатиградусные морозы. Густой высокий лес сомкнул кроны над обгорелым аппаратом.

Двойной купол парашюта с широкими ярко-оранжевыми полосами накрыл с десяток сосен и елей, а белоснежные стропы, словно паутина, связали их между собой. Картина полнилась — загляденье! Подобного тайга никогда не видела.

Корабль мягко опустился в почти полутораметровый снег и оказался зажатым между сосной и березой. Сначала под его тяжестью треснула береза, затем и сосна повалилась набок. Люк, через который можно было выйти, оказался у самого ствола березы, и открыть его полностью поначалу не удавалось. Несмотря на это, «пришельцы из космоса» не пали духом. Павел, как всегда, серьезен, внимателен ко всему, Алексей — мотор, пружина Он не терял присутствия духа ни в каких обстоятельствах. Не пасовал и Павел
Раскачивали, раскачивали космонавты крышку люка, пока наконец не сдвинули ее с опорных болтов и она неслышно нырнула в глубокий снег. Второй, запасной, люк зажали надломленная сосна, и об открытии его речи быть не могло.

На край обреза выбрался сначала Павел. Он спрыгнул я вслед за люком утонул в снегу. Кругом лес: ни конца, ни края, непроходимая тайга. «Был ли кто-нибудь в этих местах?» — подумал Беляев и огляделся. Тишина. Лишь поскрипывают от легкого ветра сухие ветви, да «Комар» (приводная радиостанция) попискивает, передавая невидимым ловцам сигналы в эфир.

Алексей почему-то застрял в корабле. Беляев, барахтаясь в сугробе в жестком, неудобном для таких «прогулок» скафандре, позвал Леонова:
— Давай, Леша, вылезай. НАЗ (носимый аварийный запас) тащи с собой.
— Помоги, Паша, не могу один. Ногу креслом зажало.

Павел как заботливый «марсианин», чуть перегнувшись через обрез люка, начал дергать Алексея за ногу. Леонову же в корабле без всякой теперь невесомости мешал ранец автономной системы жизнеобеспечения. Дергались, дергались они, как нога вдруг выскочила из ловушки, и Леонов завалился между креслом и стенкой корабля. Попробовал подняться — ни в какую. Зовет снова Беляева.

— Помоги, Пашенька, один с собой я не справлюсь, сил нет, — простонал он жалобно, в шутку, конечно. Хотя силы действительно убывали.

Павел, решивший было расчистить руками немного снег у корабля, притоптать его, повернулся к Леонову, взял снова его за ногу и начал:

— Раз, два — взяли, еще раз — взяли, потащили... Еще раз.
Алексей достал секстант, начал замерять местонахождение.

— Где-то между Обью и Енисеем, наверное, мы, — высказал он догадку, а потом съязвил: — К-р-е-п-и-с-ь, Паша! Месяца через два приедут за нами на собаках. Во экзамен! На выживаемость.

Координаты свои космонавты определили минут через двадцать. Им потребовался для этого второй замер по солнцу. А вскоре заиграла поземка, началась пурга и загнала людей в корабль. Павел открыл НАЗ, пососали из тюбиков холодного борща, по котлетке съели да по кусочку черного хлеба. Теплее стало, как-то даже уютнее в этом круглом, обгоревшем со всех сторон «домике».

В пятом часу пополудни над лесом зарокотал самолет. Погудел, погудел, походил кругами над местом приземления и улетел, оставив людям добрую надежду.
— Ил-14, — определил Беляев.
— Угу, он, — поддержал Алексей.

Совсем стемнело, как над головой снова послышался, на этот раз глухой, протяжный, даже заунывный гул. Он то удалялся от космонавтов, то приближался
— А это Ту, — ежась в скафандре от холода, сказал Леонов. Беляев зашевелился, достал пистолет.
— Леша, надо пальнуть, может, услышат?
— Давай.

Павел вытянул правую руку в люк и дважды бабахнул поверх сосен...

Кресло Павла — у открытого люка, следующее — Леонова. Беляев вскоре уснул. Забылся и Алексей. Крепко, видно, вздремнул. Потому и не чувствовал, как начали застывать руки. Проснулся ночью, когда все тело проняло холодом.
— Паша, Паш, — толкнул локтем Беляева.
— Ну чего, Леша? — сонно спросил он.
— Замерз я, руки окоченели.
— Подуй хорошо на них, подыши, — заерзал Павел в кресле.
— А я дышу одним холодом. — В голосе Леонова появилась обнадеживающая, ироническая нотка.
— Надо спать, скорее время пройдет, — посоветовал друг. — Непоседа же ты, Леша.

А Алексей снова за свое:
— Паша, так холодно ведь, может, утеплимся, а?

Павел зашевелился, спросил у Леонова:

— Чем ты утеплишься? Что ты в этой тайге найдешь?

— А корабль теперь для чего? — не унимался Леонов.

Космонавты содрали в корабле дедерон, нарезали лент из парашютных строп, а затем, помогая друг другу, сняли до пояса скафандры. Они обернулись дедероном, привязав ткань лентами, а потом снова натянули все на себя.

С трудом залезли в корабль. Опять в том же порядке легли в кресла: у обреза люка Беляев, за ним — Леонов. Павел уснул быстро — то ли нервная система у него была покрепче, то ли усталость одолела его больше. Алексей подремывал, глубокий сон не шел. Мороз все крепчал. Зато утих ветер, и пурга медленно оседала на хвою.

У Леонова руки совсем окоченели. Он уже не мог шевельнуть пальцами и почти не чувствовал их. Где-то в снегу валялись его перчатки, забытые во время «переодевания». Он начал толкать Павла в бок.

— Паша! А, Паша!
— Ну? — буркнул Павел.
— Я замерз. Руки окоченели, пусти меня, я перчатки поищу.
— Только заснул, а ты тут. — Он нехотя поднялся с ложемента, а Леонов быстро и пружинисто, как тигр, выпрыгнул из шара. Перчатки лежали на припорошенном снегом гермошлеме.

Надев холоднющие, задубевшие на морозе, но все же спасительные космические краги, Алексей задрал вверх голову и долго смотрел на купол парашюта, хлопая перчатками по бедрам, чтобы скорее согрелись руки. Идея пришла ему блестящая. Он протаранил грудью несколько метров глубокого снега и ухватился за парашютную стропу. Повисая на ней, Леонов стягивал потихоньку шелковистую скользкую ткань.

Алексей хорошо разогрелся. У его ног собралась целая копна строп. Подпрыгнув в сотый, быть может, раз, он завалился на них и затих. Разбудил его гул самолета. Павел тоже проснулся. Над ними снова кружил «туполев». Часы в корабле показывали пять.

— Все летают, — недовольно проворчал спросонья Беляев. — Летают, хотя бы поесть чего-нибудь скинули. Леша, Алексей, — громко позвал он Леонова.
— Я здесь, в стропах, ночую, — откликнулся тот и начал выпутываться из шелкового клубка...

Королёвская бригада «разведки», так они себя потом поименуют, в пять утра пересаживалась в аэропорту Перми из большого самолета в обыкновенный вертолет. Владимир ничего не стал записывать на космодроме. Он все запомнил. Сначала Пермь — аэропорт. Затем Мертвая деревня — 160 километров. Еще несколько километров — место без названия, просто координаты: долгота, широта.

Через четыре часа после того, как обугленный шар с двумя космонавтами коснулся стерильно чистого и искристо-белого снега, десятки, может быть, сотни людей, коим положено было, узнали об этих координатах. И для них они оказались неожиданными. Как можно было подготовить оперативную эвакуацию космонавтов за те два с небольшим часа, когда Двадцатому стало известно об отказе автоматической системы посадки корабля? Где Кустанай, а где Пермь».

Королев после короткого совета распорядился:
— Вам разрешена ручная посадка на восемнадцатом витке. Все будет хорошо. Мы вам верим.

Группа поиска, люди других служб, самолет с журналистами, кино- и телеоператорами в это время летели в сторону Кустаная, а корабль мчался к... Перми.

Телетайпы, радиостанции, телефонные провода переориентировали ответственных за эвакуацию космонавтов, приземлившихся в совершенно не предусмотренном, труднодоступном и труднопроходимом лесном районе.

Журналисты из Кустаная в Пермь не полетели. От Москвы сюда гораздо ближе. Для освещения события сколотили новую группу.

На небольшом аэродроме в Мертвой деревне Владимир Беляев увидел многих знакомых. В давно покинутую людьми деревушку прилетели вертолетчики, приехали специалисты на вездеходах, были здесь полярники, работники Гражданского воздушного флота. Лыжи, пилы, топоры, бухты каната, сложенные прямо на снегу, говорили сами за себя — вот-вот, еле забрезжит рассвет, спасатели ринутся в путь, несмотря ни на какие трудности... «Но сколько же понадобится времени? — подумал Беляев. — До ребят ни много ни мало восемнадцать километров. Надо действовать, действовать немедленно!» «Королев просил», — вспомнил он слова его заместителя Шабанова.

Специалисты объяснили: можем опускать людей с вертолета, если лес не выше двадцати метров, а там все сорок. Но в этом был определенный риск. Пришлось дать отбой. По рации с самолета как раз сообщили, что космонавты там, в лесу, уже костер развели

— Лыжный отряд выходит минут через двадцать, — сказал он. — Три-четыре часа — и будет у цели. Медики пойдут первыми.

Беляев ни на чем не настаивал. Он прекрасно ориентировался в обстановке и понимал все с полуслова. Многие его знали, знали и то, что Двадцатый волнуется: несколько раз от него запрашивали обстановку. А Владимир, в свою очередь, видел, что меры принимаются самые энергичные. Беляеву сказали, что руководство по спасению космонавтов наряду с группой поиска взял на себя и Пермский обком партии, поэтому один из его секретарей со вчерашнего дня находится в Мертвой деревне.
Ми-1 полярной авиации стоял в сторонке. Беляев увидел его, когда совсем рассвело, и решительно направился к пилоту. Он так же решительно спросил, подойдя вплотную к нему.

— Бросишь к ребятам? Хоть до полпути, а?
— Не имею права, — резко сказал вертолетчик.
— А что, поблизости нет низкого леса? — не обращая внимания на резкость, уточнил Владимир.
— Есть. Я летал туда вчера, — снизив тон, сказал парень одного почти с Беляевым возраста. — Березы там и ели. Можно выброситься.
— Ну так чего ты? — не унимался Владимир — Мерзнут парни, понимаешь?
— Я-то понимаю, а начальство? Оно по головке не погладит.
— Кто твое начальство?
— Если ты от Анохина 1 или... — Он не успел договорить.

— От Анохина, — не моргнув карими глазами, сказал Беляев.
— А как его имя? — спросил пилот
— Сергей Николаевич.
— Тогда летим, — сказал парень и полез на сиденье
— Артемов, Волков, сюда давай, сюда, — чуть отбежав от вертолета, позвал своих помощников Беляев.

Отбрасывая по сторонам закипающие вихри снега, Ми-1 поднялся в серое, туманное небо.

Высадка началась минут через двадцать. Вниз полетела веревочная лестница. Сначала Беляев сбросил лыжи, пилу, топор, а затем спрыгнул сам Пелена снега, словно волна, накрыла его. За ним последовали Волков и Артемов

Вертолет улетел. Беляев сориентировался по компасу и подал команду.

— На лыжи! Быстрее, хлопцы, быстрее!
Но быстрее не получалось...

Алексей Леонов, притерпевшись к холоду, мороза почти не чувствовал. Он подошел к люку корабля:
— Я здесь, Паша. Чего звал?
— У нас там кофе, кажется, остался. Не выпить ли?

Леонов полез в НАЗ и вытащил большую тубу кофе.
— Последняя, — сообщил он. — Холодный будем пить.

Беляев высунул голову, поежился: разогреть бы…
— Попробую, Пашенька Я для тебя на все готов. — И Леонов повернулся к Беляеву «вспухшей» от дедерона спиной. У березы, поваленной кораблем, Алексей нагреб мелких тонких хворостинок, березовой коры содрал — для распала. А потом начал, чуть подпрыгивая, цепляться за сухие ветки.

Маленький, жиденький костерок он все же развел. Таявший снег никак не давал разойтись огню. Потом, когда протаяло до мха, дело пошло живей. В багряный цвет окрасился снег, густые тени деревьев обступили костер. Леонов нашел ветку потолще, уложил ее поближе к огню, а к ней приставил тубу. И сам подсел, погрелся, а потом начал звать Беляева:
— Паша, иди сюда, здесь тепло, хорошо так!
— Когда кофе согреется, тогда и приду, — ответил командир корабля.
— А может, зарядочку перед кофеечком? — не унимался Алексей. — Давай, Паша, давай попрыгаем. — Он поднялся от костра и пошел тропкой, протоптанной к кораблю. За спиной у него что-то зашипело. Разогревшись н дав трещину внизу, туба, словно ракета, полетела к вершинам сосен, разбрызгивая вокруг остатки кофе.
— Ну как, — спросил с усмешкой Леонов, — горячий кофе будем пить или холодный?
— Я люблю горячий, — ответил Беляев и рассмеялся. Они потом до самой своей эвакуации уточняли: «Так какой кофе ты любишь больше: холодный или горячий?»

Владимир Беляев шел первым. За ним Владислав Волков, потом Сергей Артемов. Первые шаги, первые взмахи лыжных палок и первые провалы у молоденьких елок. Они оказались главным препятствием. На всем пути елочки создали сотни почти невидимых ниш. Лыжники через метр-другой влетали в них и, падая, захлебывались в снегу. Видел бы кто сверху, что творилось с людьми. Этот «тайный» наблюдатель вряд ли поверил бы, что все трое — перворазрядники по лыжному спорту. Вставал на лыжи один, падал другой, поднимался Волков, нырял в снег Артемов. За полчаса группа не преодолела и двухсот метров. Владислав, поднимаясь в который раз, надевая лыжи на свои унты, на которых они держались хуже, чем на сапогах, предостерег друзей:
— В этих местах водятся рыси. Их здесь много.
— Ну и что? — уточнил Артемов
— А то, что они прыгают человеку на спину, грызут шею, так что подними воротник, Серега, — посоветовал Волков.

Артемов послушался. А Беляев махнул рукой. Он понял, что втроем им не дойти; успел моргнуть Артемову, увидев, как Владислав, да и Сергей, — они оба были в унтах, меховых брюках и меховых куртках — вымокли с ног до головы.
— Заблудились! Стоп! — громко сказал Беляев, дожидаясь, пока Владислав выберется из ловушки-ниши и встанет на лыжи. — Дальше хода нет. Возвращайтесь по следу назад, а я разведаю. Поставь компас, Сережа, — посоветовал Владимир Артемову и шепнул: — Я к ребятам, а вы отдохните — и потихоньку... по моему следу.

Беляев скрылся за очередной елкой. Лыжи он хорошо пригнал к своим сапогам, крепко затянув парусиновые ремни. Владимир несколько раз разгонялся, надеясь проскочить ниши у елочек, но не вышло — падал. Снег набивался за воротник куртки, в нос, уши, рот. Избрал другую тактику: стал объезжать ловушки. Двигаясь медленно, обходил и огромные участки поваленных деревьев, и чащи, сквозь которые даже с пилой и топором пути не было. На снегу оставались восьмерки, круги, всякие кривые; Беляев шел то на восток (именно туда ему было надо), то на север, то на юг. Досаднее всего становилось, когда с невероятным трудом пройденные двести-триста метров возвращали его назад, на собственный след.

Давно болтается у пояса меховая куртка, шапка съехала на затылок и еле держится, потемнела от пота спина. А он все идет, продираясь сквозь заросли, делает зигзаги, обходя завалы, и идет, не едет, нет; лыжи ему нужны, лишь чтобы не проваливаться по грудь в снег.

На потной левой руке часы сползли к запястью, болтаются. Поначалу он возвращал их на старое место, теперь не стал, забыл о времени. От подбородка на шнурке свисает до живота компас. На него Беляев часто посматривает. Иногда закрадывается мысль: «Неужели промахнулся?» И следом самовнушение: «Вертолетчик не мог ошибиться. Он же говорил: «Видел белое с оранжевым — парашют».

Владимир потерял счет времени. Позади него по-прежнему оставались круги да восьмерки, которые он выписывал на снегу пятый час подряд. И вдруг Беляев услышал отдаленные, приглушенные расстоянием выстрелы, потом меж стволов сосен увидел шевелящихся людей. Их движения показались ему замедленными. Он ускорил шаг. Люди исчезли — померещилось? Снова послышались выстрелы. «Ребята стреляют, — обрадовался посланец Главного. — Это там, на востоке. Значит, уже скоро».

Встреча была неожиданной. Павел Беляев сидел верхом на аппарате и выразительно высказывался в адрес тех, кто летал над ними на самолете. Владимир стянул его за ногу на землю, тот не поверил глазам своим, ощупал невесть откуда взявшегося лыжника, узнал и удивленно произнес:
— Ты что, с неба свалился?!