Вся закарпатская вода...

Дорога спускалась с перевала. На повороте к кемпингу, перед мостом, в русле реки ворочался ярко-оранжевый бульдозер. Глухо рыча, он скатывался в воду с правого берега и, утопая по капот, грыз ложе стремительного потока стальным ножом. Натужно воя, вылезал на левый берег, толкал перед собой груду булыжников и громоздил их к каменной подпорной стенке. Не разворачиваясь, задним ходом пятился в реку, перебредал ее, карабкался на правый берег, снова двигался вперед и с каждым разом утопал все глубже...

 

 

Мы посмотрели и невольно улыбнулись: бульдозер словно купался в речке и даже вроде бы пофыркивал от удовольствия. Но в общем-то ничего забавного в этом не было: шла обыденная pat.юта. Бульдозер расчищал и углублял речное русло, чтобы талые и ливневые воды не скапливались у моста, а проносились вниз свободно, не выходя из берегов, не заливая стоящих в пойме зданий кемпинга.

Потом мы видели, как одинокий экскаватор в поле копал траншею, уходившую за горизонт,— строился новый оросительный или, возможно, осушительный канал.

На гребне земляного вала, отгородившего мутную Тису от окраины города Тячева, работал автокран. Монтажники в защитных касках укладывали на откос квадратные железобетонные плиты, каждая из которых весила добрую сотню килограммов. Строилась новая водозащитная дамба — облицованный участок ее, сужаясь в перспективе, напоминал накренившееся шоссе. Полоса берега от подножия дамбы до кромки воды выстилалась габионными тюфяками: чехлом такому тюфяку служит стальная оцинкованная сетка, а набивкой — бутовый камень из горных карьеров.

По дороге на озеро Синевир мы задержались в верховьях Теребли, возле устья одного из ее притоков. Здесь стучали, поблескивая на солнце, гуцульские топоры, белела россыпью смолистая щепа. Бригада» плотников рубила подпорную бревенчатую стенку для укрепления участка берега, подмытого стремительным течением.

В пойме Латорицы высаживали молодые ивовые деревца — создавались водозащитные лесные полосы: корни деревьев, прошивая почву, предохраняют берега от разрушения буйными водами, берущими разбег с Карпатских гор...

Негромкое, но непрерывное строительство шло в Закарпатье повсеместно. Водохозяйственники строили везде, где текут реки, а в Закарпатье трудно найти место, где не течет река или ручей. В области 9421 река — около двадцати тысяч километров голубых артерий, и на каждый квадратный километр территории приходится полтора километра речного русла.

В Закарпатье на редкость плодородная земля, много воды и много солнца. На взгляд приезжего, у здешних земледельцев нет никаких проблем. Ведь про такие земли говорят: воткни оглоблю— вырастет телега... А между тем проблемы есть — и весьма серьезные.

Начнем с земли. Земля, конечно, плодородна. Но, к сожалению, ее не так уж много: четыре пятых территории области вздыблены горными хребтами и предгорьями. И лишь около двух с половиной тысяч квадратных километров занимает всхолмленная местами равнина, пригодная под пашни и плантации, бахчи и огороды. Поэтому к земле здесь отношение особое — ее лелеют и оберегают неусыпно. И главным образом, как это ни парадоксально, от воды. Впрочем, парадоксально, может быть, для Средней Азии. Для Закарпатья же вполне естественно. Ибо излишнее обилие воды столь же пагубно, как и ее нехватка.

Горный рельеф издревле вынуждал закарпатцев осваивать долины рек и заселять их берега. Этот процесс привел к тому, что в наше время почти все сельскохозяйственные угодья области расположены на пойменных землях, то есть в зоне возможного затопления паводковыми водами.

Паводки, бурные и скоротечные, повторяющиеся в иные годы до десяти-двенадцати раз и поднимающие уровень воды в Тисе и некоторых ее притоках на восемь-десять метров,— извечная беда закарпатских земледельцев, причина многих неприятностей, забот, тревог и горестных утрат. Это посевы, гибнущие на затопленных полях, размытые дороги и снесенные мосты, разрушенные дома и хозяйственные постройки, избыточное переувлажнение и заболачивание плодороднейших земель.

Разливы закарпатских рек не приурочены к определенному сезону и не желают следовать календарю. Самые грозные из них приходят не весной, когда их ждут во всеоружии, а когда люди, техника и транспорт заняты на работах, с паводком не связанных, когда в долинах пашут землю, сеют хлеб или готовятся к уборке урожая. Паводок, вызванный ливнями в верховьях рек, может накатить в разгар лета, может прийти с унылыми осенними дождями. Даже зимой, если наступит неожиданная оттепель и разразится редкая, но все-таки возможная зимняя гроза.

Вода, текущая с Карпатских гор, несет с собой не только жизнь, не только радость и цветение... Здесь за водой приходится присматривать, бороться с ней и защищаться от нее.

— Прежде всего договоримся о терминологии,— предложил заместитель начальника Закарпатского управления мелиорации и водного хозяйства Николай Дмитриевич Литвинов, в кабинете которого мы вели разговор.— Борьба с паводками и защита от паводков — вещи разные. О чем мы будем говорить?

— Ну... о борьбе.— Я предпочел более динамичный, на мой взгляд, аспект проблемы.

Литвинов выдвинул ящик стола, достал газету:

— Вот очень коротко самая суть понятия «борьбы».

Это был номер «Закарпатской правды» двенадцатилетней давности — за 28 мая 1970 года. Я пробежал глазами обведенную карандашом заметку:

«Несколько дней не прекращались дожди... Разбушевавшаяся вода на перегоне Королево — Рокосово размыла железнодорожное полотно протяженностью до 200 метров; на этом месте образовалась пятиметровая воронка. Несколько суток не уходили отсюда люди. Они отстаивали путь от размыва, а когда вода отошла, начали восстанавливать железнодорожное полотно...»

— Дело, как видите, нелегкое, а зачастую и опасное,— сказал Литвинов.— Легче всю жизнь защищаться от паводков, чем один день бороться с ними.

— А что конкретно называется защитой?

— То, что мы делаем изо дня в день и круглый год... А конкретно — строительство и эксплуатация водозащитных и противопаводковых сооружений.

— Вы не могли бы рассказать подробнее?

— Я вам, пожалуй, лучше покажу. Каким вы временем располагаете?

Вопрос, как выяснилось тут же, не был праздным. Ибо в хозяйстве управления — весь грандиозный лабиринт больших и малых рек бассейна Тисы и десятки озер, среди которых знаменитый памятник природы Синевир. И еще сеть каналов протяженностью почти в пять тысяч километров, и одиннадцать искусственных водохранилищ... То есть практически вся закарпатская вода — наземная, подземная и даже та, что в облаках, клубящихся над горными вершинами, поскольку может хлынуть ливнями и вызвать паводок.

Есть и земля, ее сравнительно немного, но труд в нее вложен большой — около ста пятидесяти тысяч гектаров сельскохозяйственных угодий на осушенных и орошаемых площадях.

И наконец, инженерные сооружения: сотни километров водозащитных дамб, береговых и русловых укреплений, десять мощных насосных станций, которые во время паводка перекачивают полую воду с затопленных полей обратно в реки, несколько тысяч самых разных гидротехнических устройств — шлюзов, плотин, водозаборов и т. д.

— Времени, думаю, достаточно,— неосторожно сказал я.— Целая неделя.

— Тогда поехали.— Литвинов встал из-за стола.

И мы поехали. Ехали день, ехали два, останавливались, шли пешком по песку и траве, поднимались по лестницам и карабкались по откосам, продирались сквозь заросли прибрежных кустарников, прыгали по болотным кочкам и балансировали на скользких валунах, омываемых прозрачными струями... Литвинов, судя по всему, задался целью показать все существующие в Закарпатье устройства и приспособления для управления водой и укрощения ее во время паводков. Замысел вряд ли был осуществим. Но для Литвинова вполне логичен. Как же иначе мог он показать размах работ людей своей профессии и результаты вековых трудов, начатых еще в те времена, когда какой-то закарпатский пахарь провел сохой первую борозду в пойме реки, засеял ниву и понял, что она нуждается не столь в поливе, сколь в защите от воды?

Словом, Литвинов знал, что делал. Однако неспециалисту не так-то просто было правильно оценить все то, что ему показывали...

Да, он видел насосные станции, сверкавшие на солнце стеклянными сквозными стенами, словно огромные аквариумы. Видел бетонные и каменные шлюзы. Видел железные заслонки-водовыпуски, многие из которых установлены еще в прошлом столетии.

Но голубые длинные каналы с оплывшими травянистыми берегами отличались от речек лишь прямизной, а водохранилища походили на озера. Дамбы казались прибрежными валами, намытыми рекой и поросшими цветистым разнотравьем. Береговые лесонасаждения выглядели обычными рощицами и перелесками.

Береговые укрепления, собранные из бревен, отшлифованных водой, подпорные стенки, выложенные из «рваного» карпатского камня, откосы, облицованные бетонными плитами и разлинованные в клетку строчками травы, пробивающейся через стыки,— все это было очень красиво и напоминало не инженерные сооружения, а декоративные элементы, врезанные в пейзаж талантливыми архитекторами.

Секрет такого восприятия кроется, видимо, в высокой производственной квалификации здешних водохозяйственников и мелиораторов, в их искренней любви к природе. Их работа не искажает естественного ландшафта. А посему не только не бросается в глаза, но зачастую вовсе незаметна — неопытному взгляду, разумеется.

Масштабность деятельности закарпатских водохозяйственников и, что самое главное, жизненную необходимость ее можно по-настоящему прочувствовать и осознать лишь в тех местах, где работа еще не сделана и где разрушительная сила воды проявляет себя беспрепятственно. Проезжая по Закарпатью, мы видели эти места: заболоченные паводками и еще не осушенные поля, на которых растут бурьян да осока, а могла бы колоситься пшеница; подмытый и обрушившийся берег горной речки; язва ветвистого оврага, разъедающего голый склон; оползень, как ножом обрезавший дорогу; покинутый хозяевами домик, к крыльцу которого вплотную подошла вода...

Литвинов был неутомимым и эрудированным гидом. Он знал всю область как свою квартиру. Но видел все, что проносилось мимо нас в окне машины, сквозь призму профессиональных интересов. Казалось, его оставляли равнодушным зеленые шпалеры виноградников под полыхающим в зените солнцем и полумрак горных лесов, переливы радуги над водопадами, петли дорог на уходящих в небо склонах и стены древних крепостей...

— Изящная церквушка,— замечал я иногда.

— Да-да,— подхватывал Литвинов и тут же добавлял: — Этой весной ее по паперть затопило.

И так он комментировал все окружающее. Мы подъезжали, например, к автодорожному мосту, легко и плавно вознесшемуся над рекой. Литвинов тронул меня за плечо:

— Смотрите, это новый мост. Старый в прошлом году снесло паводком...

На деревенской улице, похожей на музей сельской архитектуры, Литвинов говорил:

— Эту деревню в семьдесят четвертом залило по окна. Тогда в области пришлось эвакуировать четыре тысячи двести человек...

На полпути из Хуста в Тячев он неожиданно сказал шоферу:

— Тормозни! — выскочил из машины и показал на асфальт перед бампером: — Вот тут, на этом самом месте, во время паводка семидесятого года мы взорвали шоссе. Оно работало как дамба и подпирало воду. А не взорвали бы, вода пошла бы в село Вышково. Вон оно, видите?

Но вдруг Литвинов приоткрылся с иной стороны:

— Смотрите, слева Черный Мочар. По-русски — Черное Болото.

Я взглянул и увидел: на «болоте» зелеными волнами до горизонта переливались под ветром колосящиеся зерновые.

— Двадцать лет назад здесь действительно было болото,— сказал Литвинов.

Для Закарпатья это был большой массив — десять с половиной тысяч гектаров. Росла на нем болотная трава да водились лягушки, которыми кормились аисты, слетавшиеся из окрестных деревень.

В шестидесятых годах Закарпатское управление мелиорации и водного хозяйства, где тогда еще молодым инженером работал Литвинов, руководило осушением Черного Мочара. После того как часть земель была осушена, вспахана и засеяна, Литвинов, часто здесь бывавший, нашел неподалеку от межи трех мертвых аистов. Птицы, как выяснилось, отравились минеральными удобрениями, которые еще до них отведали лягушки. Вернувшись в Ужгород, Литвинов побеседовал с председателем областного общества охраны природы, профессором биологического факультета Ужгородского университета Василием Ивановичем Комендаром. И в то же лето экспедиция студентов-биологов обследовала места кормежки аистов на Черном Мочаре.

Предстоял еще один разговор — самый трудный, как казалось Литвинову. Но председатель колхоза «Пограничник» Петр Иванович Кляп понял его без долгих объяснений. Вскоре правление колхоза вынесло решение: не осушать сорок гектаров Черного Мочара, оставить аистам их кормовую базу.

Малозначительный, казалось бы, но интересный, по сути, факт. Специалист-мелиоратор, целью профессии которого было сделать всю землю, сколько ее есть, пригодной для сельскохозяйственных угодий, и колхозники, для которых при закарпатском малоземелье лишние сорок гектаров пашни были отнюдь не лишними,— а между тем никого не понадобилось убеждать в том, что аисты — равноправные члены биологического сообщества Земли и что им, как и людям, нужно есть, строить гнезда и выращивать детей.

...В городе Тячеве Литвинов попросил остановить машину у небольшого сквера, где в тени густых крон темнел памятник в форме угла обвалившегося дома. На черном камне тусклым золотом светилась надпись. Борис Семенович Косенко и Куно Рейнгольдович Шеля награждены орденами «Знак Почета» за спасение людей при наводнении. Награждены посмертно.

Это был паводок 1970 года — один из тех, что по теории должны случаться раз в сто лет. Воды Тисы, протекающей рядом с Тячевом, размыли дамбу, ворвались в город и понеслись по улицам грозными мутными потоками. Два тракториста, Косенко и Шеля, на колесном тракторе «Беларусь» вывозили в безопасное место людей, забиравшихся от воды на деревья и крыши. Два рейса сделали они по превратившейся в бурную реку Киевской улице и двадцати двум людям спасли жизнь. В третий рейс им не следовало бы отправляться — поднимавшаяся вода уже заливала кабину и подбиралась к двигателю, трактор качало на волне и разворачивало боком к бешеному течению. Но там, на улице, кричали: «Помогите!..»

Вечерами мы возвращались из разъездов по области в Ужгород. И в тихом номере гостиницы вновь начинались разговоры о защите и борьбе. Увлекшийся Литвинов выкладывал на стол вороха всевозможных брошюр, газетных вырезок, машинописных документов и засиживался до полуночи.

Он говорил о том, что борьба с паводками в Закарпатье имеет давние традиции — в архивах сохранились описания катастрофических паводков прошлого столетия, а в фольклоре бытуют легенды о наводнениях-потопах, когда приходилось спасаться на горных вершинах.

— Но о какой борьбе, если всерьез, могли думать водохозяйственники в те годы?—горячился Литвинов.— Что тогда можно было противопоставить паводку? Лопату и телегу? Нет, старики мыслили правильно, делая основной упор на защитные сооружения. И работали, надо сказать, на совесть. Шлюз на канале Чаронда видели? Ему почти сто лет и простоит еще двести...

В наши дни борьба с паводками в Закарпатье начинается задолго до возможного бедствия. И речь идет не о защитных мерах — строительстве противопаводковых сооружений, а именно о борьбе. Точнее, о подготовке к ней. В области создана противопаводковая комиссия, и такие же комиссии есть в каждом районе — на них лежит ответственность за организованную встречу стихийного бедствия.

В один из вечеров Литвинов вынул из портфеля документ, на титульном листе которого было написано: «План мероприятий по безаварийному пропуску через гидротехнические сооружения паводков 1981 года».

На дворе стоял май этого самого 1981 года. Паводками в Закарпатье пока еще и не пахло. А план их встречи был уже готов — и какой план! По нему сумел бы встретить паводок, пожалуй, даже инопланетянин, если бы знал русский язык,— так исчерпывающе и четко была изложена программа действий тысяч людей в аварийной ситуации.

Я перелистывал страницы плана и представлял себе, как в грозовую ночь люди, разбуженные стуком в дверь или тревожными звонками телефона, срываются с постелей, ощупью одеваются и выбегают из домашнего тепла под хлещущие струи ливня; как в темных окнах зажигаются огни, хлопают двери, торопливо чавкают по грязи сапоги, лязгают гусеницы тракторов, ревут моторы и режут тьму лучи слепящих фар; как открываются, скрипя, ворота складов, где заготовлены на этот случай лопаты, кирки, доски, колья, мешки с песком, и люди быстро, по-солдатски, разбирают нехитрый аварийный инструмент; как у невидимого в темноте прорыва дамбы мечутся светлячки карманных фонарей, движутся смутные фигуры, перекликаясь хриплыми спросонья голосами, звенит металл, грохочет камень — то самосвалы, задирая кузова, ссыпают свой тяжелый груз в черную, бешено несущуюся воду, чтобы не допустить ее к полям, где зреет хлеб, к домам, где в этот поздний час не спят дети...

В плане, естественно, всего этого не было. В нем были перечни гидрологических постов и наиболее возможных мест прорыва дамбы, сборных пунктов противопаводковых бригад и складов аварийных материалов, списки бульдозеров, тракторов, экскаваторов, автомашин и даже конных подвод с указанием районов сосредоточения, фамилии сотен людей с их адресами, номерами телефонов и очень точные инструкции о действиях с учетом обстановки. Однако весь этот сухой служебный текст был от начала до конца пронизан духом напряженной, чуть ли не воинской готовности людей в любой момент вступить в отчаянную схватку со стихией...

— Именно так и только так,— сказал Литвинов.— С нашими паводками миром не поладишь.

— Но не всегда же паводок катастрофический? Есть же какая-то закономерность в чередовании больших и малых паводков?

— Чисто теоретическая. А на практике за одно лишь последнее десятилетие мы пережили три таких высоких паводка, каким положено случаться раз в сто лет. И пожалуй, они стали более бурными...

— Почему?

— Мы в свое время вырубили много леса и оголили склоны гор. Снег на безлесном склоне тает быстро, вода несется вниз со страшной скоростью. И талая и дождевая. Ей просто негде задержаться, не во что впитаться — нет лесной подстилки... Кроме того, мы стали больше строить, больше осваивать земель. Оттого и ущерб от паводков больше.

— Какой же выход?

— Выход один: строить и строить,— сказал Литвинов и показал мне черновик письма в Совет Министров Украинской ССР.

Письмо начиналось словами: «Закарпатское управление мелиорации и водного хозяйства просит рассмотреть возможность включения в план одиннадцатой пятилетки проведение следующих противопаводковых работ в бассейне реки Тисы и других рек области...»