За три весны до победы

Русоволосый, подтянутый капитан упруго выскочил из блиндажа и огляделся по сторонам. Стоял теплый весенний вечер. Накануне густо прошумел майский дождик, и земля, позолоченная заходящим солнцем, испаряла влагу. Настораживала неестественная для прифронтовой полосы тишина. Ординарец подвел Криклию коня, и капитан лихо вскочил в седло.

 

 

Его вызвал к себе командир полка майор Клягин.

...В мае сорок второго года после долгой слякоти и дождей в районе Харькова вдруг наступили сухие дни. Войска Юго-Западного фронта готовили огневые рубежи, рассчитывая дать противнику серьезное сражение. На дальних подступах к Харькову длинной извилистой линией, если глядеть на военную карту, растянулись армии, дивизии и полки. Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед фронтом задачу: ударами двух крупных войсковых и армейских соединений с севера и юга прорвать оборону противника, рассечь вражеские войска и очистить от них город.

Совещание командного состава, на котором ставились задачи армиям, проходило в Купянске 9 мая. Впереди было ровно три года войны.

...Возвращаясь из штаба полка на своем Соколе, Иван Ильич Криклий тщательно обдумывал план действий. На подготовку давалось два дня. 12 мая, после часовой артподготовки, дивизиону надлежало сменить позиции. В случае контратаки неприятеля он должен был с открытых позиций уничтожать вражеские танки, не допуская их прорыва.

К ночи все три входящие в дивизион батареи получили от капитана задание и с рассветом приступили к делу.

На следующий день Криклий решил с утра поехать во вторую батарею. В первую, к Быкову, он послал начальника штаба, в третью, к Рябченко, отправился комиссар дивизиона.

В пути командиру дивизиона вспомнился вчерашний разговор с комиссаром артиллерийского полка Ильей Семеновичем Куницыным. Позвонил он ранним утром, когда солнце еще пряталось за березами.

— Как идет подготовка к бою? Помощь какая нужна?

— Спасибо,— поблагодарил капитан.— Пока обходимся своими силами.

— Какой сейчас боезапас в дивизионе?

— Снаряды подвозят. Часа через два будет боекомплект.

— Сто снарядов на орудие?

— Точно, товарищ комиссар!

— Маловато. Сражение предстоит серьезное. Надо удвоить,— посоветовал Куницын.— Я переговорю с Клягиным...

В полдень капитан Криклий появился на НП второй батареи. Лейтенант Родь проверял через телефониста связь со старшим на батарее, который в бою должен будет выполнять его команды. При виде начальства он прервал свое занятие, вытянулся и доложил:

— Товарищ гвардии капитан! Вторая батарея готовится к бою! Расчеты укомплектованы полностью...

На переформировании в Саратове дивизионы и батареи почти наполовину пополнились новыми людьми, и последние месяцы капитан старался поближе узнать каждого. Вот и на этот раз он остановился у орудийного расчета первого взвода.

— Я не раз наблюдал, как бойцы, завидев близко танки, начинают покидать огневые позиции, обрекая себя на верную гибель,— говорил Криклий артиллеристам.— Лучше остаться в укрытии, лечь на дно окопа, чем бежать впереди танка. Он все равно догонит, и вражеский танкист даст очередь из пулемета. А на дне окопа танк вас не достанет. Хорошо, если в руке окажется связка гранат или бутылка с зажигательной смесью, тогда надо с ходу, сзади, из окопа, как только клацнет над головой последний гусеничный трак, бить по моторной части танка...

У второго огневого взвода Криклий задержался еще дольше. Впереди орудий стучали топоры. Слева и справа мелькали лопаты. Кое-кто уже добрался до глины. Криклий про себя подумал, что часа через два основные работы на батарее будут завершены. Заглянув в одну из ниш, он вдруг обнаружил там несколько снарядов с заводской смазкой — их плохо очистили. А это недопустимо: из-за такой халатности быстрее выйдет из строя ствол орудия. Сурово взглянув на командира взвода лейтенанта Бакшанского, капитан велел проверить весь боекомплект.

Приближался вечер. Старшина батареи привез на телеге ужин. Бойцы дружно заработали ложками. Криклий тоже отведал солдатских галушек на свином сале с луком. Пережевывая туго сбитое мужскими руками вареное тесто, он первым уловил гул вражеского самолета, проклятой «рамы», не дававшей житья артиллеристам. Мгновенно скомандовал:

— Воздух! В укрытие!

Через две минуты батареи как не было. Повозка с огромными термосами перекатилась в рощу. На сей раз самолет долго над позицией не задержался.

— Отбой! — зычно возвестил старший на батарее.

В первом часу ночи в штабном блиндаже, построенном на опушке леса, было тесно. Посреди самодельного стола стояли две коптилки — медные гильзы из-под снарядов с фитилями — и дымили вовсю. Тем не менее Иван Ильич разрешил закурить:

— Курите, курите, товарищи. Завтра некогда будет...

Командиры всех трех батарей, а также начальник штаба дивизиона старший лейтенант Пискин и сам капитан Криклий говорили о готовности батарей, о наличии боеприпасов, о развертывании санитарного взвода, о дополнительной подвозке снарядов, о питании. В час ночи командиры разъехались по батареям. На сон оставалось три с половиной часа. Подъем в четыре тридцать, завтрак и — на позиции.

Утро 12 мая было тихое и ясное. Заря на востоке разгоралась по-весеннему ярко. На пять часов тридцать минут был назначен по всему фронту авиационный, а в шесть — артиллерийский налеты.

Самолеты отбомбились, и гул их стал удаляться. Десять, пять минут до начала артподготовки. Командиры батарей еще раз доложили Криклию о готовности. И началось... По всему фронту в сторону немцев полетели красные ракеты, и радисты несколько раз передали цифру 777 — условный сигнал начала артналета.

Ровно час обрабатывала врага артиллерия. Потом двинулась пехота в атаку. Фашисты, несмотря на отчаянное сопротивление, не выдержали напора и откатились по всему фронту на восемь-десять километров. 13 мая Иван Ильич Криклий услышал на третьей батарее, где его застали срочные дела, сводку Совинформбюро: «...На Харьковском направлении... гвардейцы под командованием товарища Родимцева уничтожили около 500 гитлеровцев, захватили у противника 35 орудий, из них 15 тяжелых...»

Криклий, глядя на стоявших перед ним артиллеристов, одобрительно кивнул. Услышав последние слова диктора: «...и уничтожили 15 танков...», сказал:

— Четыре из них подбиты нашим дивизионом...

Наутро, не успела еще сойти с земли вчерашняя гарь, не успел развеяться дым от взрывов снарядов, бомб, мин,— снова бой. И снова гвардейцы в наступлении. Артиллеристы еле поспевают за пехотой и танками.

Во время очередного двухчасового перехода, когда наступила смена позиций дивизиона, Криклий ехал на повозке с сеном и радовался успеху наступления и тому, как показал себя дивизион, его артиллеристы. Вокруг виднелись разбитые орудия, сгоревшие танки, трупы фашистов... Криклий невольно расслабился под теплыми лучами майского солнца, прислонившись слегка к солдатским вещмешкам и шинельным скаткам. И в памяти всплыли первые дни войны, тяжелое отступление, потери. Он подумал удовлетворенно: «Наступил для тебя, фашист проклятый, час расплаты». Незаметно молодая, крепкая память перенесла его на границу...

Там он командовал батареей. Той самой, первой, в которой сейчас его место занял Иван Быков. Но от нее осталась буквально треть состава — и ни одного из тех орудий. Обстановка на границе была сложной. Все остерегались провокаций со стороны немцев, оккупировавших Польшу и сосредоточивших у нашей границы множество войск. Когда немецкая «рама», нарушив границу, летала над позициями укрепрайона, артиллерийскими парками, над расположением пехотной дивизии, никто не думал о том, чтобы убрать разведывательный самолет огнем зениток. Стрелять строжайше запрещалось.

К 17 июня обстановка на границе, где служил Иван Криклий, накалилась. В батарею пришла команда: «Строго секретно. Занять боевые позиции с полным боекомплектом».

Иван уезжал из дома на рассвете.

Жена растерянно смотрела то на него, то на крепко спавших ребят.

— Я ненадолго,— сказал Иван,— скоро вернусь. Учения...

Он как в воду глядел: двадцатого вечером вернулся в город, к семье. Была пятница. Поступила новая команда: «Отбой!» Только успели провести рекогносцировку, обжить позиции — и назад, по домам. Орудия затащили в парк, смазали и зачехлили. Солдат отправили снова в казармы. Командному составу полка, который собрался в Доме Красной Армии, было передано: «Состояние боевой готовности приказом старшего артиллерийского командира отменяется». На батарее за Криклия остался лейтенант. Он холостяк, недавний выпускник того же Киевского училища, которое кончал и Криклий. В город на лошади не поедешь, держать негде, поэтому Иван отправился на попутных.

Километров восемь ехал на повозке. Словоохотливый поляк рассказывал:

— Был на днях на той стороне Буга. Родственники там у меня, брат родной. Он живет по одну сторону реки, я — по другую. Проехал там я километров пятьдесят...

Иван слушал не очень внимательно. Но когда дед, крикнув пару раз на лошадь, заговорил о немцах, командир насторожился.

— Немцев там видимо-невидимо. В каждой деревне стоят. Сколько ни ехал — одни войска. А в районе Грубешува — танков не сосчитать!

— А говорят на той стороне о чем? — не выдержал Криклий.

— О разном. Больше о войне. Вот-вот начнется, говорят. Немцы будто бы брешут: «Все, что лежит между Бугом и Владимиром-Волынским, будет уничтожено».

Старик должен был сворачивать, и Иван, чтобы не остаться перед ним в долгу, мол, ехал всю дорогу молча, сказал ему, прощаясь:

— Не волнуйтесь, дедуля, войны не будет. У нас с Германией договор о ненападении.

Оставшиеся до города километров пять Криклий шел пешком, предчувствуя радость встречи с женой и детьми, радуясь и тому, что неожиданно выпало два дня отдыха, что бывало редко.

Как пролетела суббота, не заметил. Проснулся от грохота, сотрясавшего воздух, от звона вылетавших оконных стекол. Никак не мог понять, что происходит. Жена, согнувшись над детской кроватью, что-то приговаривала, успокаивая младшего сына. Окна освещались вспышками рвущихся где-то недалеко снарядов и бомб, будто молнии от грозы. «Война!» — пронеслось в голове Ивана. Он слетел с кровати. Схватил галифе, быстро оделся и застегнул ремни портупеи. Держа в руках пилотку, крепко обнял оцепеневшую Александру.

— Если к вечеру от меня не будет никаких известий, уезжайте к матери. Видишь, война...

Криклий схватил сыновей, поцеловал сначала одного, потом другого, махнул с порога рукой: «Береги ребят...»

Город заволокло пеленой дыма и пыли. Только выбежав на улицу, Иван посмотрел на часы. Стрелки показывали 3 часа 12 минут.

Куда бежать — на батарею, в парк?— прикидывал он, держа путь за город. Путь неблизкий, двенадцать километров. Но уже объявлена боевая тревога... А по боевой тревоге батарея должна выехать в выжидательный район — на окраину села Стефанувка — и ждать приказа.

Убыстряя шаг, переходя на бег, он все еще колебался. Если добираться до выжидательного района через батарею, через парк, то это займет минимум два часа, а если бежать, взяв в сторону, прямо на Стефанувку, то за час десять — час двадцать можно быть у цели.

Иван бежал всю дорогу. Местность знал хорошо. Тропки, шляхи лежали перед ним как на знакомой и заученной карте. В пути встречались солдаты, офицеры. Почти каждый второй встречный тяжко произносил: «В-о-й-н-а?!»

В батарею на окраину села Стефанувка он прибежал вымокший до нитки. Его будто из ведра окатили. Первым долгом попросил:

— Пи-ить...

Командир первого орудия поднес котелок с водой. Криклий, осушив его до дна, громким, разгоряченным от бега голосом скомандовал:

— Батарея... Приготовиться к бою!

В четыре часа сорок две минуты батарея была готова к ведению огня по врагу. Но приказа на это не поступало. Через час противник возобновил свои действия. Над позициями артиллеристов и других войск закружил корректировщик. В направлении на юго-восток полетели сотни самолетов. В пять часов тридцать восемь минут взошло солнце... К обеду батарея отразила первый натиск...

Два дня удерживали оборону войска 87-й стрелковой дивизии. Враг ценой немалых потерь 24 июня захватил Владимир-Волынский. Полки и подразделения дивизии оказались отрезанными от основных частей и соединений 5-й армии. Попали в окружение и артиллеристы. Через день войска все же вырвались с боями из окружения, но понесли большие потери. Начались тяжелые оборонительные бои с отступлением... Бой... И снова отход...

За воспоминаниями Криклий и не заметил, как очутился на новых позициях. Увидев огромную рощу, он вытащил карту и начал сверяться с местностью. Роща и развилка дорог. Село Веселое. Левее — Петровское. До Харькова... 30—40 километров...

— Здесь. Стой! — остановил повозку Криклий.— Ординарца ко мне!

Ординарец, ехавший следом за капитаном, через минуту был рядом с ним.

— Командиров батарей и взводов — в голову колонны! — приказал Криклий.

И понеслось из уст в уста, от орудия к орудию, от повозки к повозке:

— Ко-ман-диров!.. Ба-та-рей! Взводов!.. В го-ло-ву-у!.. В го-ло-ву-у!..

— Товарищи командиры! — Криклий замолчал, собрался с мыслями.— Утром разведка полка доложила, что враг начал подтягивать подкрепления из города. Есть сведения о том, что в бой вводится новая немецкая танковая дивизия. Наша задача — удерживать участок роща — развилка дорог. Ни один танк не должен здесь пройти... Готовность — 00 часов 15 мая. По местам!

Командиры бросились к своим подразделениям. Колонна, состоящая из 76-мм орудий, повозок с боеприпасами, сеном, продовольствием, трех походных кухонь и другого артиллерийского хозяйства, вытянувшаяся в одну линию метров на пятьсот, мгновенно сломалась. Заржали лошади, подстегиваемые коноводами, и вторая батарея свернула на опушку, третья потянулась дальше вперед, а первая начала разворачиваться, чтобы отъехать немного вправо, на указанную позицию.

Криклий определил место штаба в роще, ОП батарей. Еще глубже, подальше от штаба, должны уйти с лошадьми коноводы, повара, подтянутся туда и кухни.

Пехотные полки, получив задание к концу дня 13 мая перейти к обороне, прибыли на позиции раньше артиллеристов и уже завершали оборонительные работы. Дивизион Криклия по приказу командира полка майора Клягина поддерживал 39-й полк и правое крыло 42-го.

Артиллеристы окапывались. Телефонисты спешно тянули связь от огневых позиций до НП, от каждой батареи и каждого НП к наблюдательному пункту командира дивизиона, в штаб полка.

После полуночи, когда утомленные солдаты, прикрывшись шинелями, уснули мертвым сном, кто полулежа, кто сидя, подперев ящики из-под снарядов, кто в палатках, а то и просто у орудий, Криклий собрал командиров.

— Подъем в 5.00, завтрак. В 6.00 — боевая готовность,— объявил он.— С танками мы уже имели дело, но здесь их будет больше. Поговорите с людьми перед боем...

Танки на огневые позиции дивизиона пошли с трех сторон. Разведчик-наблюдатель доложил командиру, что в направлении дивизиона движется до восьмидесяти машин. Криклий приник к стереотрубе:

— Много же их! — говорил он, что-то соображая.— Кажется, они заходят в тыл 42-му полку... Телефонист!

— Есть телефонист!

— Связь с командиром 42-го...— И снова начал разглядывать танки в стереотрубу. От белых крестов, нестройно колыхавшихся вместе с танками, рябило в глазах.

— У телефона полковник Елин,— сообщил телефонист.

— Товарищ Первый! Докладывает Пятый. Вам разведка о танках донесла?

— Да. Они прут на наши позиции и угрожают тылу полка. Часть машин идет в обход третьей батареи.

— Да, да, я это вижу.

— На вас, артиллеристы, большая надежда...

Командный пункт 42-го гвардейского полка располагался в густом кустарнике. Там в тот момент, когда Елин переговаривал с Криклием, появился комиссар полка Кокушкин. Озабоченный предстоящим боем и его исходом, он сказал Елину:

— Особое внимание надо обратить на развилку дорог и рощу.

— Верно. Но там они не пройдут. Криклий не пропустит.

Оставив стереотрубу — танки можно было различить уже невооруженным глазом,— Криклий широко зашагал на огневые позиции второй батареи. Там его встретили застывшие в укрытии артиллеристы. Он пожал руку старшему на батарее, внимательно оглядел бойцов, подозвал поближе к себе телефониста и скомандовал:

— Батареям! К бою! Телефонист передал. И со всех позиций вернулся к командиру ответ:

— К бою готовы! Готовы! Готовы!

Танки приближались, кресты увеличивались, уже слышен гул моторов. Командиры медлят, выжидают. Застыли напряженно бойцы, нацелены замаскированные орудия, на которые движется армада танков. 800 метров... 750... Лейтенант Родь первым начинает бой. Он, возвысив голос, командует:

— По танкам, прицельно... Огонь!

Помедлив, пока орудия получали новую порцию снарядов, снова кричит:

— Огонь!

Дым окутал передние танки. Они тоже начали палить из своих пушек, строчить из пулеметов. Некоторые танки стали поворачивать, а три замерли, объятые пламенем.

Разрывы сотрясали воздух и землю.

— Огонь!.. Огонь!..— напрягаясь, кричит лейтенант.

Расстояние сокращается. Танки, стреляя на ходу, медленно ползут к артиллеристам. Они настолько приблизились, что бойцов стали достигать осколки снарядов своих гаубичных батарей, бивших по танкам с закрытых позиций.

Родь, разгоряченный, взмокший, почерневший от гари и пыли, кричит:

— Огонь! Прицельный огонь повзводно!.. По танкам!

На НП второй батареи, где находился Криклий, разорвалось несколько вражеских снарядов. Капитан успел вжаться в щель. Трое ранено, двое убито. Замолчало одно орудие. Слышны стоны. Увидев санитаров, Криклий натянул потуже пилотку и стал рассматривать в бинокль врага. От второй батареи танки начали отворачивать влево, к Быкову, по дороге, и вправо, к Рябченко, по ровному полю. Командир дивизиона заспешил к своему НП. Предупредив третью батарею, он связался с первой:

— Быков, смотри в оба. Еще часть танков к тебе отвернула.

За холмом артиллеристы готовились к бою, углубляли щели, ровики, просматривали орудия. Быков полюбовался, как ловко орудийные расчеты маскируют свои пушки. Он не успел похвалить их, как до него донесся голос телефониста:

— Товарищ старший лейтенант, вас Пятый просит.

— Всех в укрытие! — услышал он приказ Криклия.— Клягин переносит огонь гаубиц в район вашей батареи...

Первые снаряды гаубиц разорвались впереди идущих танков. Последующие, как показалось, достигли цели. Немного расстроив свои ряды, танки продолжали двигаться на батарею. «Ничего,— подумал Быков,— и этих встретим...» Он поднес к глазам бинокль.

— Ах, бестии! Много вас. Ну, ничего. Посмотрим... Так, идут боевым порядком в две линии. Люки прикрыты. Осторожничают. Значит, вторая батарея им уже всыпала. Так, так...

Быков не сводил перекрестия бинокля с белых крестов. Начал считать. 900, 800, 700 метров до стальных громадин. Нервы напряжены. Наводчики замерли у панорам. Пора!

Орудия выстрелили. Потом еще раз, еще... Головные танки загорелись. С той стороны раздались выстрелы. Осколком снаряда ранило наводчика Белоусова. Его место мгновенно занял командир орудия Лычак...

Криклий, наблюдая за обстановкой, заметил, что к позициям приближаются вражеские самолеты. Танки уходили, не добившись успеха, а самолеты из маленьких букашек на далеком горизонте стали превращаться в грозные бомбардировщики. Значит, еще не все, не конец.

— Орудия замаскировать! Личный состав в укрытие! — скомандовал капитан.

Телефонист моментально передал приказ на батареи. Минут десять носились над позициями пикирующие бомбардировщики. Бомбы рвались повсюду. Как только они улетели, артиллеристы принялись восстанавливать порядок. Но вдруг появился корректировщик над полем боя. Жди огня дальней артиллерии. Так и вышло. Завыли снаряды, засвистели осколки.

Замысел врага командиру дивизиона был ясен: сейчас снова пойдут танки. Он связался с батареями. Итоги боя: фашисты оставили восемь танков; с нашей стороны потеряно четыре орудия, убито 15 человек, ранено — 18.

«Танки надо встретить как следует»,— думал командир.

— Телефонист! Вызовите командира второй.

— На проводе, товарищ капитан!

— Иван Леонтьевич, срочно меняйте боевые позиции. Уходите на запасные.

Отойдите вглубь по опушке на один километр и окапывайтесь.

Разговаривая с Криклием, командир батареи одновременно отдавал команду: «Коноводов на огневую и срочно менять позицию!», а сам продолжал:

— Товарищ капитан, снаряды на исходе. Раненые есть.

— Подвезут снаряды, а раненых заберут. Сейчас свяжусь с полком.

— У меня два орудия осталось...

— Знаю, но запасных нет, брат. Держитесь. Танки подпустите метров на шестьсот и бейте в упор, в лоб. Свободных артиллеристов поставьте в окопы с гранатами. Я попрошу, чтобы на вашем участке усилили пехотное прикрытие с противотанковыми ружьями.

Закончив разговор с лейтенантом Родь, Криклий связался с двумя другими батареями. У Быкова все четыре орудия были исправны. У Рябченко осталось два. Тому и другому он приказал:

— Замаскируйтесь так, чтобы немецкие танкисты вас не обнаружили. Пусть думают, что авиация и артиллерия сделали свое дело. Полагаю, большей частью они пойдут по дороге, на стык с лесом. Там в глубине их будет ждать вторая батарея...

Замысел командира дивизиона на батареях поняли.

Только прекратился артиллерийский налет, на горизонте снова показались танки. Приникнув к стереотрубе, Криклий насчитал пятьдесят четыре машины. На тридцать минут, позиции дивизиона замерли.

Криклий, наблюдая за движением танков, радовался. Они шли именно тем маршрутом, который он предполагал,— в основном по дороге и параллельно ей. За танками двигалась мотопехота.

Громада, которую отчетливо видел перед собой Криклий, катилась в направлении второй батареи. Капитан попросил к телефону командира:

— Танки вам еще не видны? А мы уже и видим и слышим. Держись, лейтенант! Держись, Родь!

Колонна немцев втягивалась в «мешок». Криклий предупредил Рябченко и Быкова:

— Огонь открыть после первых выстрелов второй батареи.

Минут через двадцать до НП командира дивизиона донеслись выстрелы второй батареи. Криклию показалось, что стреляли не два орудия, а все четыре, и ритм ударов так участился, что капитан даже усомнился: наша ли это батарея стреляет?

Передние танки замешкались. Два из них уже горели, а задние напирали. Ровно через три минуты по этому скоплению вражеской силы ударили все четыре орудия первой батареи и два — третьей.

Стальные машины заметались, подставляя свои борта и гусеницы для ударов прямой наводкой. Вот еще один остановился, дымит, еще, еще... Пехота залегла. Танкисты начали разворачивать машины. Раздалось множество беспорядочных залпов. Танки окутались дымом. Сердце Криклия часто билось от возбуждения.

Он связался со второй батареей:

— Танки наседают, удержитесь?.. Двиньте пару раз осколочным и по пехоте.

Отчетливее всего слышал командир, как стреляли орудия третьей батареи, они были ближе всего к его НП. И поэтому он сразу заметил, как одно орудие прекратило стрельбу.

— Что случилось, Рябченко?

— Смято орудие...

— Гранаты! Гранаты пускайте в ход!..

Нелегко было и батарее Быкова. Вышли из строя два наводчика. Один ранен, другой убит наповал. У первого орудия за наводчика встал командир огневого взвода гвардии младший лейтенант Горлов. У другого — парторг батареи гвардии лейтенант Шашин. Орудия раз за разом посылали по танкам бронебойные снаряды. Вот Шашин увидел, как замер один фашистский танк, потом еще один... По-снайперски расстреливал вражеские танки командир орудия Лычак. На его счету три танка. А бой гремит, продолжается.

Командир батареи Быков, когда увидел лавину танков, повернувших к его позициям, начал считать их. Получалось почти по десять на каждое орудие. Артиллеристы по его команде повели прицельный огонь. Вскоре вокруг Быкова взметнулись комья земли. Со свистом полетели осколки. Осыпаемый землей, он не обращал внимания на разрывы снарядов и подавал команды. Инстинкт самосохранения требовал лечь, спрятаться, вжаться в землю, а он стоял, открытый всем пулям. Если бы лег, то не увидел бы танков, не смог бы определить расстояние до них и точно подать команды. Среди разрывов, пороховой гари и едкого дыма он заметил, что с левым орудием первого боевого взвода случилась какая-то беда. Оно вмиг замолчало. Быков не видел, не знал, что ранило сразу троих из расчета... А тут гитлеровский танк недалеко и движется прямо на его позиции. Если он доберется туда, то не только левое орудие, но и вся батарея может погибнуть. Быков бросился на позиции первого взвода, хотя сознание подсказывало: не успеет. Но он все же бежал и махал руками, кричал во все легкие, чтобы его услышали подчиненные, чтобы увидели, какая беда грозит их батарее.

Фашистский танкист видел бегущего человека и мог очередью из пулемета сразить его. Но почему-то не сделал этого. Возможно, понял, что бежит офицер, и предвкушал: орудие сейчас накроют гусеницы, а офицер будет взят в плен.

Артиллеристы увидели своего бегущего командира. Раненные, окровавленные, собрав последние остатки сил, поднялись, поддерживая друг друга, Кутаев, Огонян и Баширов. Танкист выпустил на позицию один снаряд, второй... И вдруг раздался ответный выстрел орудия. Танк остановился, повертелся на одной гусенице и замер. Добежав до позиции, Быков встал у орудия за наводчика...

Незадолго до окончания сражения осколком снаряда тяжело ранило в голову командира дивизиона. Санитары быстро перевязали Криклия и приготовили носилки, но он наотрез отказался.

— Я смогу идти. Возьмите тех, кто без сознания.

Морщась от боли, он приказал передислоцировать штаб и третью батарею, у которой осталось одно орудие, ближе к позициям Быкова,— там идет бой, там скучились немецкие танки. Со второй батареей связи не было, оборвалась. Командир послал туда связного и приказал явиться с данными в расположение первой батареи. Он будет там. Надо помочь Быкову.

Под покровом рощи перебирался Криклий, превозмогая острую боль, на батарею Быкова. Бой то затихал, то вспыхивал с новой силой. Незадолго до прихода Ивана Ильича под гусеницами танков погибли два орудия и оба орудийных расчета. Но и стальные мг шины врага нашли здесь свою гибель — их остовы дымились чуть в стороне.

Капитан добрался до места на заходе солнца. Сильно беспокоила рана. Но он держался стойко. На батарее Криклий узнал, что ранены Быков и политрук батареи Лемешко; уцелели два орудия, их расчеты. Узнал он и самое страшное: часть его дивизиона и 39-й стрелковый полк, который они поддерживали, попали в окружение.

Собрав последние силы, Криклий продолжал руководить боем. По его приказу установили оставшееся орудие третьей батареи, которое артиллеристы перетащили сюда на руках, и теперь уже три орудия били по врагу.

Долгих три часа длился этот жестокий бой. Фашисты на этом участке не прошли. Дивизион капитана Криклия стоял насмерть. Одна только батарея Быкова уничтожила одиннадцать танков. Поединок с фашистскими машинами артиллеристы выиграли. Противник понес огромные потери. На поле боя осталось 32 вражеских танка. Немцам пришлось изменить направление и уйти на Терновку.

До захода солнца дрались артиллеристы. А когда наступили сумерки, 34-й полк Трофимова и остатки дивизиона Криклия, ведя бои с пехотой врага, вышли из окружения и заняли оборону по реке Бабке.

Капитана Криклия сразу же отправили в госпиталь, где он от тяжелого ранения в голову на второй день скончался.