Быстрые лодки Акинола

После долгого, изнурительного пробега из Лагоса в Бадагри, городок на западе Нигерии, перегрелся мотор. Я съехал на обочину, выключил зажигание. В опущенные окна хлынул какой-то необычно громкий шелест листьев, прошитый звонким посвистом птиц. Пронзительно верещали обезьяны. Затем неподалеку, во всяком случае так мне показалось, справа от шоссе, раздались мерные удары топора.

 

 

Звучали они глухо, утробно. Судя по всему, рубили большое дерево. Мне доводилось слышать о местных дровосеках, которые одним топором валили деревья-великаны в несколько обхватов, но видеть их в деле не случалось. Не раздумывая, я перепрыгнул через неширокий кювет и ступил в лес.

Когда-то здесь буйствовала многоярусная непроходимая гилея, сведенная ради ценной древесины колонизаторами, еще сравнительно недавно хозяйничавшими в Нигерии. Вторичный лес, поднявшийся на месте порубок, был не таким мощным, как его прародительница, но все же, по нашим меркам, вполне мог сойти за джунгли.

Измучившись и изодрав рубашку, я уже было решил отказаться от своей затеи, но тут лес начал редеть, удары топора стали слышнее. На светлой полянке, куда я выбрался, красовался чудом уцелевший лесной колосс — кап-махагони. Он прочно уперся в землю выступающими от пяты корнями, которые походили на массивные доски, поставленные ребром. От этих корней-распорок на высоте примерно в три человеческих роста начинался гладкий, без единого сучка, неохватный ствол, который метрах в тридцати от земли словно бритвой был срезан молнией.

Над корнями повис зыбкий помост из тонких жердей, стоя на котором два нигерийца в такт ожесточенно долбили топорами толстенную колонну. Звук был такой, будто били не по древесине, а по прочной кирпичной кладке, причем каждый удар оставлял лишь небольшую зазубрину.

Я окликнул дровосеков. Они разом опустили топоры и недоуменно уставились на меня: откуда, мол, взялся здесь «ойинбо» — белый человек...

— Тяжело идет,— посочувствовал я моим новым знакомым — рослому Нвеке Аджа и невысокому крепышу Омо Умару, кивнув на кап-великан.

— Еще как. Двадцать лет в лесу работаем, сколько деревьев повалили, а такое кремневое первый раз попалось. Сухое больно, все руки отбили. Если бы не одна задумка, ни за что бы за него не взялись,— сказал Нвеке Аджа.

— Какая же, если не секрет?

— Новую лодку нужно справить. Старая отяжелела, подтекать начала. Для гонок уже не годится, не с чем в Лагос появиться. Знаете, наверное, что там каждый год самые быстрые лодки со всей страны собираются?

Я кивнул в знак согласия. О ежегодной осенней регате я действительно слышал много, хотя видеть ее еще не приходилось.

— Было время, и мы первые приходили, а теперь каждый раз обставляют нас,— продолжал Нвеке Аджа.— Все одни и те же. Проворные...

— Откуда, кто такие?

— Нашлись одни... А-а,— рубщик махнул рукой и досадливо поморщился.

Через две недели я опять проезжал по этой дороге. Остановился у примеченного места. Но в шелесте леса уже не услышал барабана лесорубов. Неужели убедились, что дерево не по зубам, и ушли ни с чем?

Подстегиваемый любопытством, я раздвинул придорожные кусты и стал пробираться сквозь зеленые дебри. На знакомой полянке торчал здоровенный пень, а ствол исчез. О нем напоминала лишь ровная вдавленная ложбинка, уходящая в глубь леса, да буйволиные следы по обе стороны. Километра через два ложбинка вывела меня к рыбацкой деревеньке. У околицы след бревна неожиданно оборвался, словно какие-то фантастические существа, обладающие циклопической силой, подняли его и куда-то унесли по воздуху. Поскольку в джиннов я не верил, то решил продолжить поиски.

Деревенька спряталась под пальмами. Как в большинстве нигерийских селений, затерявшихся в глубинке, улиц в ней не было. Глинобитные хижины на четыре угла с островерхими камышовыми крышами стояли вразброс: каждая семья строила свое жилище, придерживаясь одного правила— не мешать соседям. Мое появление вызвало настоящий переполох. Через несколько минут я был в окружении, наверное, всех жителей деревеньки. Сквозь толпу протиснулся пожилой нигериец с завитушками седых волос, одетый в потертый коричневый костюм, который, видимо, должен был свидетельствовать о его высокой должности деревенского чифа. Этот местный вождь Росиджи Модипе взял меня под свою опеку. Он учился когда-то в школе и неплохо изъяснялся по-английски.

Узнав о цели моего прихода, Модипе охотно вызвался показать «исчезнувшее» бревно, на ходу рассказывая о деревеньке и ее жителях.

Односельчане чифа во многом унаследовали уклад своих предков. В деревеньке насчитывается около пятисот человек, причем вся их жизнь зависит от того, каким выдастся улов. Мужчины промышляют рыбу в основном в лагуне и лишь иногда выходят в открытое море. Местные рыбаки, разумеется, наслышаны о моторных лодках и баркасах. Конечно, пара, тройка таких суденышек была бы очень кстати, но негде взять денег на покупку. К тому же нет своего механика, надо нанимать человека со стороны. Да и бензин стоит недешево...

Так за разговором мы незаметно вышли к деревенской «судоверфи», где вовсю кипела работа. Бревно уже заострили с обоих концов, наметив нос и корму. Пятеро нигерийцев, среди которых я сразу узнал Нвеке Аджа и Омо Умару, были настолько заняты делом, что не обратили никакого внимания на наше появление. От носа до середины лодки был разложен сверху костер. Нвеке Аджа расхаживал с палкой вдоль бревна и следил, чтобы огонь горел равномерно. Омо Умару по указанию товарища подкладывал в то или иное место заранее приготовленный хворост. На другой половине бревна, уже выжженной, три мастера теслами выбирали изнутри древесину. Главное тут — не пробить ненароком борта или днище, не сделать их слишком тонкими. Ладят мастера лодку на глазок, без каких-либо измерительных приборов. Интуитивно рассчитывают конструкцию так, чтобы она при плавании не зарывалась носом, не оседала на корму, выдерживала бортовую качку.

— На эту лодку у нас особые надежды...— задумчиво сказал вождь. — Мы уже были победителями. И не раз. И вот на тебе: уже какой год на корму других смотрим...

После посещения рыбацкой деревеньки я полгода с нетерпением ждал очередной регаты.

Наконец этот день наступил.

Нигерийскую столицу нередко называют «африканской Венецией». В Лагосе, правда, нет многочисленных каналов, заменяющих улицы, но расположен он тоже на островах. Два из них — Лагос и Икойи — отделены друг от друга так называемым каналом Макгрегора. Этот канал выходит южной частью в широкую протоку Пяти ракушек, откуда стартуют гонки.

Десятки ярко раскрашенных лодок уткнулись в берег. Около каждой шумными кучками толпятся гребцы, одетые в ярко-красные, ослепительные белые, темно-синие агадбы — похожие на балахоны национальные одежды свободного покроя. Поскольку начало регаты назначено на десять часов, когда стихает бриз и в бухте уже не гуляет упругая накатистая волна, зрителей еще нет.

Мое внимание привлек высокий широкоплечий нигериец, который подходил то к одной, то к другой команде, что-то спрашивал, давал какие-то указания. Это был ответственный организатор регаты Акпан Ковале, о чем извещал большой, как блюдце, жетон на правом лацкане пиджака. Представившись, я попросил ввести меня в курс дела, поскольку, мол, собираюсь дать информацию о предстоящем празднике. К счастью, Акпан Ковале оказался весьма словоохотливым человеком и свой рассказ повел издалека...

— Нигерийский народ никогда не прекращал борьбу против английских колонизаторов, поработивших страну в конце прошлого века. Вооруженные столкновения вспыхивали в разных городах и провинциях вплоть до 1 октября 1960 года — Дня независимости,— старательно выговаривал он английские слова, для верности зажав мою руку с микрофоном в свой огромный кулак.— Одно из таких восстаний в начале 30-х годов охватило юго-восточные провинции. Возмущенные неимоверными поборами, местные жители направили колониальным властям петицию, в которой умоляли уменьшить размер налога. Английские правители не вняли просьбе. Более того, приказали полицейским забирать у нигерийцев скот, птицу, домашнюю утварь, взимать деньги не только с мужчин, как это делалось ранее, но и с женщин...

Из дальнейшего рассказа Акпана Ковале я узнал, что действия колонизаторов вызвали небывалую волну возмущения. Первой отказалась платить налог Нваньерува, жительница селенья Олокр, выставившая за дверь двух колониальных чиновников. Нваньерува понимала, что одной ей не устоять: чиновники могут вернуться с карателями. Поэтому она отобрала восемь самых крепких девушек и наказала им известить жителей окрестных городов и деревень о необходимости совместных действий против колонизаторов.

В юго-восточной Нигерии в ту пору почти не было дорог. Сообщение осуществлялось в основном по рекам и протокам, которых там немало. После недолгих сборов девушки отправились на легкой лодке выполнять поручение Нваньерувы. Люди назвали их на своем диалекте «акинола» — «смелыми». Англичане пытались перехватить гонцов. Полиция охотилась за ними на лодках, для которых были отобраны лучшие гребцы. Но каждый раз акинола уходили от погони. Быстроходная ладья, как птица, носилась от селения к селению, доставляя «ому» — пальмовую ветвь, означавшую просьбу о помощи и призыв к оружию. Вскоре восстание охватило весь край...

В 1937 году Нигерию почтил своим посещением член английской королевской семьи. Желая угодить титулованной особе, местные власти решили устроить в Лагосе регату. По стране были разосланы указания прислать гребцов. Направили свою женскую команду и жители Олоко. Но колонизаторы, помня об акинола, не допустили ее к участию в регате.

После завоевания страной независимости регата стала национальным праздником и одним из любимых зрелищ нигерийцев. Лет пять назад для участия в ней — до этого состязались только мужчины — деревня Олоко вновь прислала свою женскую команду — внучек знаменитых акинола. Всем на удивление она пришла к финишу первой. Потом так и повелось: команда «Акинола», как ее назвали, стала постоянно выигрывать гонки.

— Самолюбие мужчин оказалось уязвлено: женщины — и вдруг их обгоняют. И что еще удивительно, Олоко каждый раз выставляет новую команду. Мужчины из кожи вон лезут, чтобы отыграться. Но пока это им не удается. Вот и сегодня опять другая «Акинола» пожаловала,— Акпан Ковале указал на группу женщин, одетых в одинаковые белые кофточки с изящным рисунком в виде распускающихся цветков и желтые полосатые юбки. Усевшись на песке возле своей лодки, акинола обменивались репликами и беззаботно смеялись, будто им и дела не было до предстоящего} противоборства с лучшими гребцами страны.

Пока я брал интервью, берег густо заполонили зрители. Многие потрясали трещотками, чуть в стороне дюжие парни били в гулкие тамтамы, и под эту оглушительную какофонию толпа ритмично приплясывала и подергивалась.

Но вот на трибуну поднялся Акпан Ковале и, как дирижер, взмахом руки подал сигнал. Громыхнула стоявшая неподалеку старинная пушка, известившая о начале водной феерии. Зрители на секунду притихли, но тут же их возгласы слились в единый восторженный крик. Море людей расступилось, и на песчаный откос вышел жрец духа воды Олокуна, культ которого до сего времени сохранился у многих прибрежных племен. Внешность жреца была весьма впечатляющей. На голове красовалась миниатюрная белая лодка с восемью фигурками гребцов — по четыре с каждой стороны — и двумя фигурками мужчин, стоящих на носу и корме. Лицо жреца скрывала белая маска с прорезями для глаз. Массивную грудь прикрывала цветастая рубашка, поверх которой был наброшен красный платок, испещренный яркими цветами. Выставив вперед поднятые руки с кисточками-талисманами, жрец как бы прикрывал лодку, олицетворяющую корону духа Олокуна. Следом за жрецом шествовали рослые воины в темно-синих одеждах и время от времени палили в воздух из старинных шомпольных ружей.

На берегу лагуны кортеж остановился. Жрецу подали поднос с какой-то снедью и бутылью «тумбо» —пальмового вина. Он сунул талисманы под мышку, отведал кушанье, хлебнул из горлышка тумбо. Затем содержимое подноса последовало в воду, и жрец громогласно объявил, что контакт с духом установлен и что могучий Олокун будет милостив к участникам сегодняшнего праздника.

Зрители опять разразились восторженным воплем.

Затем начался парад на воде. Лодки с гребцами одна за другой не спеша отчаливали от берега и медленно скользили по голубой лагуне. Как ни велика была флотилия, каждый экипаж придерживался установленного порядка прохождения. Впереди следовали управляемые пятью нигерийцами легкие дозорные долбленки. На них напирали рыбацкие баркасы с двадцатью-тридцатью гребцами. Процессию замыкали тяжелые лодки, вмещающие человек по сто.

Каждая лодка представляла какой-либо нигерийский штат, провинцию или селение. Посылая команду, тамошние жители принарядили, как могли, гребцов-соплеменников, украсили лодки флагами, масками. Не забыли вывести на бортах нравоучения, сжато выразив тем самым свой характер или настроение: «Нет денег — нет друзей», «Не торопись обгонять», «Если ленив, не жалуйся на лодку», «Чужому не завидуй», «Честная команда», и даже грозные названия: «Тигры», «Крокодилы», «Леопарды».

Парад длился недолго. Легкие челны и тяжелые баркасы ушли в канал Макгрегора, а вдоль берега, напротив трибуны, стали выстраиваться в ряд рыбацкие лодки. Предстояло главное событие праздника — гонки с участием команды «Акинола».

Пока экипажи готовились к старту, динамики раз за разом напоминали условия соревнования: «Старт общий. В каждой лодке должно находиться не более двадцати человек. Дистанция — полтора километра. Гребцам следует дойти до красного буя, быстро обогнуть его и повернуть обратно. Победительницей считается та команда, чья лодка первой коснется берега» .

Помощники Акпана Ковале подали сигнал о готовности всех экипажей. Снова пальнула пушка. Дружно замелькали весла, по бортам лодок вспенилась вода.

Акинола двинулись со старта очень мягко, словно крадучись, а потом как бы прыжками стали набирать ход. Разогнав лодку, перешли на длинные гребки. Синхронно вгоняли весла в воду, равномерно вели их. Закончив гребок, делали паузу, давая лодке самой скользить по инерции, а затем снова дружно наваливались на весла.

Я заметил, что мужчины, напротив, глубоко опускали весла и, полагаясь на свою силу, с натугой вели их по всей длине гребка. При такой технике трудно было добиться согласованности движений. Поэтому мужские баркасы шли виляя, то зарываясь носом в воду, то оседая на корму.

Длинные ритмичные гребки обеспечили ровный ход лодки «Акинола», и вскоре она на три-четыре корпуса оторвалась от «Тигров», «Крокодилов», «Леопардов». Лишь безымянный баркас шел почти вровень с ней. Один из помощников Акпана Ковале протянул мне бинокль. Взглянув в окуляры, я узнал среди гребцов моих старых знакомых Нвеке Аджа иОмо Умару. Их сосредоточенные, напряженные лица говорили, что команда полна решимости на новой лодке взять реванш.

Перед буем «Акинола» чаще заработала веслами, стараясь почти вплотную подойти к нему правым бортом. Их преследователи тоже сделали рывок. У буя женщины, сидящие справа, разом остановили весла посреди гребка и наклонились к самой воде, а их подруги слева продолжали грести с удвоенной силой. По крутой дуге женская команда обогнула буй и понеслась к финишу.

Я перевел бинокль на лодку, где находились Нвеке Аджа и Омо Умару. Их команда не рассчитала, проскочила буй и только метров через десять сумела развернуться. Экипаж, все еще не теряя надежды, бросился догонять лидера. Но тщетно: «Акинола», будто не было позади трудной половины дистанции, резко увеличила скорость, словно включила на лодке невидимый мотор, и стала быстро приближаться к берегу...

Финиш! Зрители в восторге повскакали на ноги, закричали, замахали руками. Грянули трещотки и тамтамы. Когда лодка «Акинола» ткнулась в песок, сияющие от счастья девушки положили весла вдоль бортов, легко выпрыгнули на берег и тут же попали в объятия болельщиков.

— Пора и нам поздравить победительниц! — сказал Акпан Ковале. Но протиснуться к ним сквозь плотную толпу возбужденных зрителей не удалось.

Второй пришла к финишу лодка с Нвеке Аджа и Омо Умару.

— Что же вы «Акинолу» пропустили? — с обидой спросил какой-то болельщик.

— Лодка у них быстрая,— ответил Омо Умару, с трудом разгибая спину.

— Может, оно так и есть,— Акпан Ковале хитро прищурился.— Только сдается мне, что дело не только в лодке. А?

Омо Умару ничего не ответил.