Майская метель

Весна, май, когда цветут фруктовые деревья, — самое время для поездки в Таджикистан. Испокон веков таджики жили и умирали, можно сказать, среди сада. Сад для них — это уклад жизни, обычаи и традиции: мать работала в саду, а люльку с младенцем подвешивала на ветке, и первое, что видел новорожденный, — цветущее дерево; старшие дети сажали с отцом виноградную лозу, убирали урожай. Свадьбы тоже устраивали в саду.

Еще в Москве, в аэропорту, за пять минут до отлета, я увидел в киоске книгу «Тигриное ущелье» Абдурафе Рабиева.

 

 

Открыл наугад. «О старой Камиле и наших садах», — прочел и улыбнулся. Совпадение? Чудеса просто. Загадаю еще, чтобы встретиться с самим Рабиевым...

«Начинай строить семейный очаг с сада»

Мы сидим в мехмонхоне, комнате для гостей, в душанбинском доме поэта Мумина Каноата. Хозяин дома, писатель Абдурафе Рабиев и я, поверивший, что чудеса на свете есть. На столе — яблоки, груши, виноград, деревянные резные блюда с миндалем, унаби, кишмишем, сушеными ягодами тутовника. Разговор вертится вокруг этих даров земли.
— Ягоды тутовника от сорока болезней помогают, — сказал Абдурафе. — От сведущей старушки знаю, от Камилы, — улыбнулся он. — Их измельчают и — добавляют в нон — наш национальный хлеб. В каждой семье припасен тут, как в давние времена, когда он спасал от голода.

Поэт одобрительно кивнул:
— У шах-тута, белого тутовника, все целебное — и плоды, и листья, и ветки. Говорят, плоды его продлевают жизнь.
Я тотчас потянулся к блюду...
— А вот дутар, — поэт провел пальцами по струнам, — тоже из тутовника. Музыкальное дерево. Таджики — извечные садоводы, — заметил Абдурафе. — И сейчас наша земля считается Меккой садовой растительности. Пятьсот видов разных растений произрастает здесь. Ведь мы живем на широтах Греции, юга Италии и Испании... Более трехсот солнечных дней у нас в году.

Я подошел к окну. Отсюда был виден внутренний двор — весенний фруктовый сад, майская метель в солнечный день...
— Любуетесь? — спросил Мумин, встав рядом со мной. — Говорят, красота спасет мир. В нашей истории подобное уже было...

И он рассказал, как в VIII веке правитель города Панча (нынешний Пенджикент), народный герой Дивасти, поднял восстание против захватчиков. И одержать ему победу помог цветущий дворцовый сад. Двести вооруженных бедуинов погибли от его испарений, бросившись собирать золотые монеты, рассыпанные под деревьями и накрытые до блеска начищенными медными котлами. Это и спасло последних воинов свободного Панча.
— Знаменитые согдийские сады, что две с половиной тысячи лет назад росли в долинах Сырдарьи и Зеравшана, прославили нашу землю... — сказал Абдурафе. — Аксакалы уверяют, что символ жизни для нас — зеленый цвет наших садов...

Мумин рассмеялся: — Да что мы старину только славим. И теперь родители в день рождения ребенка сажают деревца урюка или грецкого ореха — такая у нас традиция. У таджиков есть пословица: «Начинай строить семейный очаг с сада, тогда навсегда останешься здесь хозяином».

Сын садовника Cамибоя

Сад начинался в двух шагах от дороги и уходил к горизонту. Было начало мая, а на ветках висели абрикосы! Большие, без единого изъяна и червоточины.
— Угощайтесь! В этом году вы первый... — садовник Носирбой Самиев пригнул тяжелую от плодов ветвь, стал срывать их в тюбетейку.
— Майские — самые полезные. Особенно для мужчин...

Садовник знал об урюке все-все, от древних легенд и стихов Рудаки до практических советов народной медицины.
— Абрикосы сорта «шири модарон», «материнское молоко», белы и сладки, — объяснял Носирбой. — Семь штук достаточно, чтобы уставший человек вновь бодрым себя почувствовал. Говорят, саженец этого урюка в давние времена умирающая мать опустила в пиалу с нацеженным из своей груди молоком. Чтобы урюк для ее младенца был схож с молоком матери...
— Этот колхозный сад, — Самиев широко раскинул руки,— называют «сад Сами Полвон» — «Богатыря Сами». В честь моего отца Самибоя, потомственного садовода. Он посадил его в 1929 году. Да не пришлось ему собрать первый урожай. В тридцать первом отца арестовали и увезли... Вырос я в детском доме. Тогда и дал клятву — обязательно садоводом стану, как отец. У отца было тридцать гектаров, мой сад — в десять раз больше. А урожаи одинаковые. Отцовский урюк, как мне запомнился, даже слаще. Осенью устроим наш древний праздник — Мехргон. Будем абрикос сажать в горах, танцевать, петь песни и угощять друг друга урюком, курагой, кайсой, аштаком.
— Урюк и курагу знаю,— прервал я рассказчика, — а что такое кайса и аштак?
— Аштак, — объяснял садовод, — это сушеный абрикос, без косточки, со вставленным ядром, а кайса — без ядра и без косточки.

Сушка абрикоса — настоящее искусство. Сначала тщательная сортировка. Самый крупный, отборный — на курагу, кайсу, аштак. Потом абрикосы промывают в проточной воде и подсушивают. Это надо делать быстро, в течение получаса, не более. Потом окуривают плоды сернистым газом, часа два, разложив в один слой. Кайсу еще провяливают на солнце два дня, затем выдавливают косточку. И опять выставляют на солнце — досушивают четыре дня.

Чтобы кайса одна к одной была, без звона сыпалась и не слипалась в комок, чтобы цвет у нее был янтарный и аромат сильный, абрикосовый.

Великий Авиценна писал в «Каноне врачебной науки» о чудодейственных свойствах абрикоса и даже ставил долголетие человека в зависимость от количества съедаемых плодов. А другой таджикский ученый-медик XVIII века Мухамед Хусейн ибн Мухаммед в трактате «Сокровищница лекарств» утверждал, что урюк лечит многие тяжелые болезни.
За дастарханом хозяин подал мне густой отвар из урюка:
— Напиток бодрости и умножения энергии...

Тут же стояли блюда с ядрами абрикоса, которые, как считал Носирбай, питают мозг.
— Вот попробуйте, — предложил хозяин, — еще одно древнее таджикское лакомство — персипан. Его из ядра абрикова, крахмала и сахара согдийцы делали.
— Говорят, у вас абрикос в трудные годы как хлеб был, — заметил я.
Носирбой возразил:
— Зачем как хлеб? Именно хлебом был абрикос в войну... Мы мололи скорлупу косточек на муку, добавляли в нее горсть ячменной муки и немного тыквы, чтоб мягче была, и пекли лепешки. Ели горячие. Остывшие, они становились как камень. Сейчас «абрикосового хлеба» в доме, конечно, нет, но осенью, на праздник Мехргон, обязательно выпеку, как память о всех погибших на той войне таджиках и об отце тоже...

Садовник Носирбой, сын садовника Самибоя, задался мыслью собрать в своем саду все сто пятьдесят видов абрикоса, что растут на севере Таджикистана.

Сладкая богара

Я ничего не понимал: меня, въезжающего в кишлак Фахрабад на ослике, встречали дети на велосипедах, взрослые у ворот, старик на лошади — и все приветливо, но как-то странно улыбались. Секрет раскрылся при встрече с руководителями совхоза имени Джабара Расулова.
— Вот вы приехали на осле, — заметил директор совхоза Эгамберды Бабаджанов, — а знали бы, что он сделал для виноградников, вряд ли залезли бы на спину этому почтенному животному. Говорят, однажды, давно это было, осел объел листву на виноградных лозах, и они дали огромный урожай. С тех пор таджики обрезают лозы. Правда, памятник за эту услугу ослу поставили греки...

Здешний совхоз по производству винограда занимает первое место в стране. Одного кишмиша более 40 тонн отправляет за пределы республики. А начиналась «сладкая» богара непросто. Раньше здесь был колхоз мясо-зернового направления. Но ни зерна, ни мяса много не получишь, когда кругом горы.

Прочитал Эгамберды в каком-то журнале, что и в горах виноград расти может: корни его в глубь земли до десяти метров проникают, сам воду ищет. И загорелся — попробую! Декхане посмеивались:
— Для наших предков сад домом был, все знали, как делать, однако в горах виноград не сажали.

Но председатель решил рискнуть. Распахал борозды сверху вниз, выкопал неглубокие лунки, как в долине делают, посадил лозу. Полили даже разок. Но не прижился виноград.

Выходило — правы декхане. А председателю все равно снились сады в горах, тем более что узнал он о горных садах на юге Казахстана. Снова стал ходить в горы, брал с собой лозу для поисков подземной воды — и нашел! Догадался и почему погибли первые саженцы: в горах нельзя копировать приемы долинного поливного виноградарства.

Снова выбрал участок на взгорье, защищенный и от холодных северных ветров, и от сухих восточных. Лунки вырыли глубокие, и саженцы отобрали с сильными корнями. До начала дождей два гектара успели посадить. Прижился виноград.
— Случайность... — упорствовал Сами Мастанов, лучший мастер богарного земледелия.

Но осенью пришел посмотреть. Пробовал ягоды, молчал. Потом взял лопату, ведро, веревку и начал копать у куста. Четыре метра уже длина корня, а конца не видно...
— Твоя взяла, Сайд, — поднял от земли улыбающиеся глаза бригадир Мастанов. И стал Сами садоводом.
— Какие у виноградарей секреты? — пожимает плечами Эгамберды. — Любознательность нужна, наблюдательность, да и выдумка помогает. Теперь знаем: полезны горнодолинные ветры, которые никогда не бывают сильными, днем дуют вверх, ночью — вниз, регулируя влажность воздуха. Ряды виноградника располагаем поперек склона: весенние воды здесь и остаются.

Рассказали мне, что самые урожайные на богаре сорта «Тайфи розовый» и «Кульджинский». По 150 центнеров ягод с гектара собирают. Осенью склоны прямо-таки сверкают янтарем...
Смотреть виноградники мы поехали... ну, конечно, не на осле!

«В природе не обнаружены»

— Смотрите, плоды и цветы на дереве вместе! — Раздвигая густые ветви, я шел по широкой застекленной траншее. Чувствовался сильный аромат лимона. Вокруг жужжали пчелы...
— Вы не первый удивляетесь, — сказал садовод-ученый Махмади Касимов, с которым мы приехали на Вахшскую опытную станцию субтропических культур.— Лимон — необычное дерево, бывает, цветет круглый год. И плоды висят на ветвях тоже по году. Еще — представляете! — зрелый плод, если его не срезать, перезимовав, весной снова зазеленеет. И еще — нигде в мире не обнаружены дикие лимоны...

Известно, что во второй половине XVII века много саженцев лимона завезли в Москву из Голландии и посадили в кремлевских «ран-жерейных палатах».

В 1714 году князь Меншиков построил под Петербургом дворец с огромными оранжереями, где разводили лимоны и апельсины. Слобода, а позже город назывались долгое время Ораниенбаум («апельсиновое дерево»). Ныне это город Ломоносов.
— Ну а как же лимоны оказались здесь, в Таджикистане? — интересуюсь я.
— Это особый случай, — говорит Касимов. — Их подарили нам грузинские коллеги.

...В 1935 году из Батуми и Сухуми были привезены саженцы лимона. Но растения желтели, подсыхали верхушечные побеги. К концу 1945 года сохранились только четыре лимонных деревца, высаженных в траншеях за год до войны. Это был сорт Мейера, родом из Китая. Самый холодостойкий. От этих растений, которые плодоносят и сейчас, ведут начало все лимонные деревья этого сорта во всем Таджикистане.
— А знаете, какое особенно удивительное свойство лимона? — спросили меня сотрудники станции.
— Он самый кислый на свете, — улыбнулся я.
— Тогда пробуйте! — мне протянули сразу штук шесть.
— Это и есть лимоны Мейера. Они похожи на апельсины. И по вкусу напоминают их: сладковато-кислые и очень сочные. Их едят обычно на десерт, необыкновенно полезные. Лимонами Авиценна лечил от высокого давления, ангины, язвы желудка и других болезней.

Но еще больше удивили меня сотрудники станции, когда сказали, что из одного семени лимона вырастает четыре дерева, а порой и десять, надо только вовремя рассадить растеньица. С каждого дерева здесь собирают по четыреста плодов. Только на юге республики выращивают более десяти миллионов лимонов в год.

Вахшские лимоны — самые крупные, самые сочные, с тонкой кожурой и очень ароматные. Усталость, сонливость и простуду как рукой снимают, особенно если с зеленым чаем... Это я на себе проверил!