Женщинам мы всегда говорим «фи»

Мы воспользовались для иллюстрирования этого очерка открытками, которые продаются в Бретани во множестве: чтобы отразить все многообразие бретонских костюмов, одним альбомом не обойтись. Костюмы эти вышли было уже из употребления, но теперь их вновь достали из сундуков. Хотя бы по случаю праздника...

Очень часто при знакомстве бретонцы спрашивали меня: — А сколько у тебя братьев и сестер? И когда я им отвечала, что ни братьев, ни сестер у меня нет, они всегда очень удивлялись.

 

 

В Бретани (историческая область Франции, где живут в нескольких департаментах бретонцы, говорящие на языке, совсем непохожем на французский), а особенно в Нижней, такое редко встречается. Я, в свою очередь, удивлялась, когда узнавала, что чуть ли не во всех современных бретонских семьях по три-четыре ребенка. У нас такие семьи обычно считают многодетными. Бретонцы же отвечали:
— А разве это много? Вот в старые времена были семьи — так семьи. А сейчас считается шесть детей — уже много.

Действительно, сейчас в семье рождается столько детей, сколько родители способны содержать. Однако одно-два поколения назад бретонские крестьянки производили на свет столько потомства, сколько позволяло им здоровье. А здоровье, надо сказать, у них было крепкое.

Мне довелось познакомиться с одной семьей из бретонской глубинки. От них я узнала много нового о жизни и быте бретонских крестьян. Среди прочего, поразила меня и сама семья. Судя по всему, совершенно обыкновенная и ничем особым не выделяющаяся. Этим-то она меня и заинтересовала.

Везла меня туда моя подруга Валери. По дороге она то и дело указывала мне на соседние фермы:
— Вот здесь живет моя тетя — мамина сестра. А здесь тоже живет моя тетя, тоже мамина сестра, а вон там — еще одна сестра...

Оказалось, что в округе чуть ли не все — близкие или дальние родственники. Мне кое-как удалось запомнить тетушек Валери, но с самым старшим поколением дело обстояло хуже — когда речь заходила о бабушках и степени их родства, я просто терялась. Понять, кто кому кем приходится, порой даже не удавалось.

Да и сам дом, в котором живут вдвоем родители Валери, меня поразил. Деревенский дом Коттенов по размерам напоминал один из тех коттеджей, которые сейчас в изобилии вырастают в Подмосковье, а по внешнему виду — сказочный домик из мультфильмов. Внутри он оказался громадным, красивым и — безлюдным.

— Сейчас здесь пусто, — немного грустно вспоминала мать Валери, — а раньше, сколько народу было! В каждой комнате жило по несколько человек. Спали по двое или по трое на одной кровати. Я, например, всегда спала с сестрой. Тогда под одной крышей жили несколько поколений...

— Прямо как у нас! — вырвалось у меня. Действительно, еще недавно бретонская деревня была густо заселена — на каждой ферме жили вместе отцы, матери, дети, бабушки, дедушки, внуки. Это сегодня те, кто не сумел в двадцать лет снять или купить собственную квартиру или дом, считаются во Франции неудачниками.

— Я, например, не представляю, как можно жить при таком скоплении родственников, — говорила мне Валери (сама она снимает однокомнатную квартиру в городе Рене). — Человеку ведь иногда так хочется побыть одному...

Как-то, вспоминая свадьбу кого-то из родных, мадам Коттен небрежно обронила:
— В тот раз мы арендовали замок на целый день. Это было ужасно! Больше никогда не будем справлять свадьбу в замке. Как там было тесно! Мы чуть не задохнулись...

Обычно именно на свадьбах и собирается вся семья, включая дальнюю родню. Свадебные фотографии чем-то напоминали мне школьные — так же рядами выстраивались десятки человек, задние ряды стояли на ступеньках, чтобы всех было видно. И как только мадам Коттен ухитрялась запомнить всех присутствующих на снимках двадцати-тридцатилетней давности?

Как я уже говорила, такое семейство в Нижней Бретани — правило, а не исключение. Сейчас люди любят вспоминать, как раньше жили под общей крышей. Утром выходили на работу в поле, подростки пасли коров, женщины занимались домашними делами. Вечерами все собирались у очага, не только погреться, но и поболтать и, конечно же, послушать сказки. Обычно сказки рассказывал — конечно же, на бретонском языке! — дедушка, глава семьи. Он усаживался поудобнее, прочищал горло, сморкался и начинал сказку. Хороший сказочник умел заворожить всех, нанизывая один волшебный сюжет на другой, превращая две, три сказки, а то и больше, в одну длинную-предлинную увлекательную историю. Такая история растягивалась не на один вечер, иногда семья собиралась слушать продолжение занимательных историй по две недели подряд! Слушали их все: и дети, и взрослые.

И сейчас в Бретани остались превосходные сказители, в основном — конечно, пожилые люди. На всякого рода фольклорных праздниках они иногда выступают перед публикой. Наверное, бабушки и дедушки еще рассказывают старые сказки своим внукам. Но большинство все-таки собирается по вечерам не у камина, а у телевизора и предпочитает историям про Яна с Железным Посохом — бретонского Ивана-Царевича — современные «мыльные оперы».

— Это сейчас люди думают прежде всего о себе и только потом о детях, — вспоминал кто-то из многочисленных родственников моей подруги. — А раньше все по-другому было. Нас у отца с матерью было восемь, а моя мать была двенадцатым ребенком...

Такие цифры меня просто поражали. Конечно, и в русской деревне начала века многодетных семей было много, скорее всего, не меньше. Но то — в России, а для «французской» Франции такие огромные семьи были даже в то время, мягко говоря, нетипичны. Тем более, что распространенное мнение о том, что деревенские девушки выходили замуж раньше городских, для Франции вообще и для Бретани, в частности, не совсем верно. Если у нас в России на селе девушка должна была обязательно выйти замуж до двадцати лет, а иначе ее считали никому не нужной старой девой — хоть в монастырь иди! — то во Франции старыми девами признавались незамужние особы начиная с двадцати пяти лет. Выходить замуж как можно раньше никто особенно не стремился. Даже в начале нашего столетия многие бретонки выходили замуж в двадцать два-двадцать три года, а то и позже, и не считались при этом засидевшимися в девках.

Любопытно, что сейчас в Бретани, как и везде во Франции, женятся и выходят замуж в основном после двадцати пяти, иногда ближе к тридцати. Одна из моих знакомых, жительница Ренна, бретонской столицы, жаловалась, что чувствует себя ущербной, потому что вышла замуж непростительно рано — в двадцать один год. Я успокоила ее, сказав, что мне тоже двадцать один и через несколько месяцев я тоже выйду замуж.

— Ну вот, — вздохнула она. — Нашлась хоть одна такая же, как я. А то чувствую себя полной идиоткой...

Несмотря на господствующую во Франции свободу нравов, бретонцы все-таки предпочитают семейные узы так называемому «свободному союзу» и заводят несколько детей. Валери рассказывала мне, что большинство ее знакомых решило связать себя священными узами брака именно для того, чтобы обзавестись потомством. В народе такой брак называют «браком по-финистерски» — считается, что он больше всего распространен в департаменте Финистер, одном из самых консервативных.

Еще тридцать лет назад, когда везде в стране женщины уже знали, как избежать нежеланного прибавления в семействе, замужние бретонки о таких вещах даже и не смели задумываться. Появление нового члена семьи всегда должно было восприниматься с радостью, даже если остальные не наедались досыта. Католическая религия издавна была очень сильной в Бретани. Не стесняясь касаться самых сокровенных областей человеческой жизни, священники провозглашали: «Супруги должны исполнять свой долг перед Богом. Люди женятся не ради удовольствия, а для умножения рода человеческого. Пусть в каждой семье каждый год рождается по ребенку!» Как не послушаться приходского священника? В те времена он был главным человеком на селе. И супруги старались вовсю...

Но вот что интересно: несмотря на то, что рождение детей считалось делом, угодным Богу, в старые времена после родов женщина обязательно должна была очиститься от греха и получить благословение от священника. Почему-то бретонки чувствовали себя немного виноватыми в грехе праматери Евы и пытались, таким образом, сгладить вину женщины перед родом человеческим.

Как только женщина приходила в себя и могла уже показаться на люди, она одевалась торжественно, но не празднично, и отправлялась в церковь. По обычаю, люди старались не попадаться ей на глаза и не видеть ее, чтобы не смутить. Все женщины сидели дома и даже не выглядывали в окна. А если уж случалось так, что навстречу шел кто-нибудь из мужчин, он тут же делал вид, что чем-то очень занят и не видит проходящую мимо соседку.

Священник, естественно, уже знал, кто и зачем идет в церковь, и готовился принять «грешницу», которая, прежде чем войти, обходила церковь кругом. Далее происходила церемония, чем-то похожая на крещение. И только после этого женщина могла, наконец, показаться людям на глаза.

Как по волшебству, все соседи и соседки, которые только что изо всех сил старались не замечать ее, опять же как будто случайно, попадались ей на дороге и заводили разговор о чем угодно, кроме одного — ни в коем случае нельзя было спрашивать о том, что она делала в церкви. Видимо, это считалось очень неприличным. Впрочем, как это всегда бывает в деревне, все и так все прекрасно знали, особенно соседки, которые принимали живейшее участие во всем, что связано с семейными делами подруг.

Надо сказать, что в деревнях тогда все знали друг о друге все. Каждому было известно, что творится у соседей — кто чем заболел, кто из чего суп варит, у кого муж пришел домой пьяным, у кого корова отелилась... До второй мировой войны многие женщины так и проживали всю свою жизнь в родной деревне, выезжая разве что в ближайший городок на ярмарку. Мужчины, проходившие службу в армии, несколько расширяли свой кругозор и знание французского, но, возвратившись на родину, возобновляли прежнюю спокойную жизнь. И даже близкие города и селения снова казались далекими, как тридесятое царство.

Не так давно, года два назад, исследователи-диалектологи решили провести в Нижней Бретани опрос, чтобы выяснить, как в каждом из многочисленных бретонских говоров называют те или иные населенные пункты. Открылась любопытная вещь: большинство из опрошенных старушек, не знали, как называются города, находящиеся на расстоянии двадцати километров от их родной деревеньки. Они просто никогда там не были. Разумеется, это относится только к «сухопутной» части Бретани. На побережье дело обстояло совсем иначе. Кто, как не моряки и рыбаки, могли похвастаться своими географическими познаниями!

Неудивительно, что до недавнего времени бретонцы были, да во многом и остаются, ревностными хранителями традиций. В такой замкнутой среде они сохранили не только многочисленные религиозные обычаи и культы странных полуязыческих святых, но и крестьянские обряды, которые сейчас, конечно, угасают.

Сейчас бретонские свадьбы, например, мало чем отличаются от свадебных церемоний в остальных областях Франции — кроме, пожалуй, количества родственников. Но о некоторых обычаях старожилы еще помнят. Не раз, услышав от Валери о том, что я собираюсь замуж (почему-то она считала своим долгом сообщить об этом всем и представляла меня так: «Это русская, которая говорит по-бретонски и собирается замуж». Когда же я спросила, почему она говорит именно так, Валери ответила: «У нас девушка, которая так рано выходит замуж — такая же редкость, как русские, говорящие по-бретонски»), старики хитро подмигивали, и, краснея от собственной раскованности, спрашивали:

— А знаешь, у нас в Бретани раньше первые две ночи жених невесту не трогал — не положено было... А у вас в России как? — чем приводили госпожу Коттен в крайнее смущение.

Действительно, первая ночь после свадьбы посвящалась святой Деве Марии, а вторая — святому Иосифу, и только начиная с третьей, молодые были предоставлены сами себе.

Бретонских детей приучали почтительно относиться к старшим. В некоторых областях воспитанные дети обращались к родителям исключительно на «вы». Впрочем, в разных местах вопрос обращения на «ты» или на «вы» решали по-разному. В одной местности на «вы» обращались только к старшим по возрасту, а в другой говорили «ты» только скотине. Кое-где, например, в Бигуденской области, всем женщинам и даже маленьким девочкам положено говорить только «вы», а с мужчинами можно и не церемониться.

К тому времени я уже побывала в Бигуденской области и знала, что в местном говоре слово «вы» звучит как «фи», Один из первокурсников Реннского университета, где я училась, уроженец Трегьерской области, таких тонкостей не знал. Как-то раз он решил поспорить с другим студентом, бигуденцем, о том, чья область лучше. И вот трегьерец завел разговор о вежливости. На что бигуденец тут же нашел веский аргумент:

— У нас, в Бигуденской области, всем женщинам говорят «фи»!
— Вот я и говорю, что вы грубияны, каких мало! — отвечал трегьерец.

Оба молодых человека — бретонцы, имели довольно расплывчатое представление о нравах и обычаях соседней области. А ведь дело происходило не в начале двадцатого века, а в середине последнего его десятилетия...

У многих бретонцев сейчас просыпается ностальгия. Даже молодые иногда не прочь порассуждать о добром старом времени, когда все было так хорошо. Как-то на одной вечеринке в студенческом общежитии, где собрались в основном выходцы из сельской местности, всем хотелось поговорить по-бретонски, не смущаясь присутствием тех, кто нуждается в переводе на французский. И вот там студент первого курса заявил:

— Вот раньше все было как надо — чинно и пристойно. Женщины с непокрытой головой не ходили — так и приличнее, и красивее. Молодые люди знакомились на ярмарках. Девушки всегда стояли возле своих родителей и без их разрешения танцевать не шли. А сейчас — бегай за ними по дискотекам...