Былинное Кенозерье

Когда по обе стороны лесной, мощенной диким камнем дороги начинают проблескивать водные глади, значит, близко Кенозеро. И вот — показывается Никольская часовня, вольно стоящая на высоком «священном» холме над деревней Вершинино. Эта часовня, ставшая символом недавно образованного здесь национального парка, чуть приспустилась на склон, откуда распахиваются озерные просторы с веселыми пирожками островов и колкими контурами лесов, сизеющих по горизонту…

В Кенозерском краю около 300 озер. Самое большое и глубокое из них — Кенозеро, площадь которого составляет 99,4 км2, а длина береговой линии — 350 км. Его причудливый абрис на карте напоминает огромного шамана в страшной маске и с поднятой левой рукой.

 

 

А в реальности озеро, со множеством островов, наволоков и заливов, воспринимается небольшим и уютным. Дали тут близки, а планы слоятся, раскрываясь постепенно, как театральные занавесы. Его острова — Каменный, Медвежий, Собачий, Кобылий, Овечий, Боровок, Бухаловский, Виловатый и Мамоновый — отражают в своих именах едва ли не все стороны жизни…

Что же касается названия самого озера, то можно предположить, что получило оно его от реки Кены, вытекающей из плавно сужающейся северо-восточной оконечности — Кенорецкого плеса.

Кенозерские берега обживались с IV тысячелетия до н. э. народом Волго-Окского междуречья. 20 поселений эпохи неолита, относящихся к так называемой Каргопольской культуре, были обнаружены тут археологами. Заселявшие эти земли в начале I тысячелетия протосаамы к VI веку были вытеснены племенами легендарной заволоцкой чуди. До сих пор их финноугорская речь слышна во многих названиях — Чаженьга, Майлахта, Тамбичлахта, Чолма. До сих пор здесь поминают «чудские ямы» и «чудские могильники». Гуляли тут и викинги — воины, мореплаватели и торговцы.

Русские селились на этих землях в два этапа, с X века — новгородцы и ростово-суздальцы, а после включения Двинской земли в состав Московского государства (1478 год) — с XV по XVII век уже все остальные.

Историки утверждают, что культура «леса», характерная для финноугров, и культура «поля», свойственная русским, вполне мирно уживались между собой и взаимодействовали, формируя особую культуру Русского Севера.

С колонистами в эти места пришли священники и монахи. В крае образовывались монастыри, пустыни и церкви, укрепляющие здешнее население в христианстве среди языческого окружения. До сего дня по берегам Кенозера сохранилось 39 деревянных часовен — такой концентрации нет больше нигде в России. Они ставились в благодарность Богу за избавление от падежа скота, неурожая, массовых эпидемий, разгула стихий. Это было в общерусском обычае — возводить обыденные храмы, «об ин день», то есть «в один день». Большинство из сохранившихся часовен построены в XVIII и XIX веках по «самовольному хотению» жителей. Каждая деревня имела свою часовню и свои кресты. Часто строили их из особых деревьев, срубленных в завеченном лесу, не использовавшемся для светских нужд. Местоположение этих лесов жители никому не раскрывают и поныне.

А главное, что все эти часовни и кресты устанавливались по границе освоенной территории, отделяя этот мир от иного, как пограничным знаком. Пространство очищалось ими от нечисти, а ее в тайге и болотах, по мнению кенозерцев, водилось немало…

Впервые за долгую свою историю самобытная культура Кенозерья привлекла к себе серьезное внимание во второй половине XIX века. Настоящее открытие этого края произошло, когда исследователи фольклора — вначале, в 1860 году, Павел Николаевич Рыбников, а за ним Александр Федорович Гильфердинг — обнаружили тут нетронутый слой самобытной эпической поэзии и стали подробно изучать его. Тогда мало кто поверил, что прямо под боком, недалеко от Петербурга, сокрыт клад народных былин. Древнерусские былины не были рассеяны по Северу беспорядочно, а локализовались в центрах — Беломорье, Пинеге, нижней Мизени, нижней Печоре. Наиболее богато былинными традициями было Заонежье, где жили тогда известные сказители. Таким центром явилось и Кенозерье. Посетив эти места 10 лет спустя после экспедиции Рыбникова, Гильфердинг отметил явное угасание былинных традиций, и только на Кенозере они продолжали процветать. «Свобода» и «глушь» — так объяснял он это обстоятельство. 83 былины из Кенозерья, неподдельные жемчужины народного героического эпоса, вошли в его сборник «Онежские былины» 1873 года, который до сих пор остается классикой для каждого серьезного фольклориста. До нас дошли имена сказителей старин: Трофима Григорьевича Рябинина, Кузьмы Ивановича Романова, Василия Петровича Щеголенка.

На вопрос, как и отчего возник этот былинный клад именно тут, Гильфердингу ответить было не суждено… Одно он знал точно, что именно на Кенозере «воздух... еще пропитан духом эпической поэзии». Это чувствуется здесь и сегодня, хотя давно умолкли сказители и былины заняли почетные, «неживые» места на книжных полках.

Национальный парк «Кенозерский»

Во втором десятилетии XX века с русским наследием все стало просто и ясно, и народная культура Севера тихо угасала по глухим углам. Лишь хрущевская «оттепель» пробудила «шестидесятников», людей небезразличных и активных, образованных и совестливых особой, «коммунистической совестью», чуть похожей на христианскую. Не находя реальной опоры в настоящем, они протягивали руку в прошлое, туда, дальше — за 1917 год, но там была пустота. И они, вдруг затосковав о Руси, почувствовали себя обворованными. На этой волне и возник интерес к иконам, народному творчеству и деревянному зодчеству.

Зашевелились московские ученые, археологи, биологи, историки, художники и архитекторы. Оказалось, что гибнут бесценные памятники, вырубаются леса, заболачиваются озера и никому до этого нет дела. События забурлили, и стало готовиться научное обоснование для организации музея-заповедника. А с 1980 года в полный голос заговорили уже о национальном парке. Но только через 9 лет Архангельский облисполком образовал тут два заказника, а в 1990-м наконец и национальный парк. Через год правительство подтвердило это решение своим постановлением. У бывшей сироты Кенозерья появились официальные наследник и защитник.

Поначалу штат сотрудников парка насчитывал всего 7 человек. Сейчас их около 130. Ими стали многие жители окрестных деревень. Застучали топоры реставраторов, возобновились службы в отремонтированных церквях. Нашелся петербургский «новый русский», уроженец здешних мест, воссоздавший часовню Александра Невского около деревни Мыза. Помогают парку волонтеры из Финляндии, Польши, и даже энтузиасты из далекой и, казалось бы, холодной Норвегии. И что им за дело до Кенозера?

Может, нашлись потомки викингов, тысячи лет назад побывавшие здесь? Во всяком случае, возникли и стали воплощаться в реальность российско-норвежские проекты, проходить международные встречи и семинары, собирающие специалистов ЮНЕСКО и экспертов по деревянной архитектуре со всего мира. С помощью норвежских инструкторов и норвежского оборудования была поднята церковь Происхождения Честных Древ Христовых весом более 200 тонн и заменены ее венцы. В августе прошлого года в визит-центре парка, в деревне Вершинино, состоялась Первая Всероссийская научная конференция «Кенозерские чтения».

Может показаться, что «цели ясны и задачи определены», остается работать и работать, но новое время рождает новые проблемы. Они явились сегодня в виде очередных поправок к Лесному кодексу России, инициированных Министерством природных ресурсов и одобренных парламентом и президентом. Суть их в том, что теперь леса, входящие в природоохранную зону, можно переводить в «нелесную» категорию, что позволяет использовать ценные массивы в хозяйственных целях. Опасности не ждали с этой стороны, ведь былинное, заповедное Кенозерье автоматически подпадает под действие этих вражьих поправок…

Большая жизнь — это где-то там, в больших и шумных городах — опасно проносится она мимо, вздымая пыль и гремя беспощадными колесами по рельсам провинции, оставляя после себя лишь запахи, звуки, иллюзии... А живущим здесь «уходящим героям» остается лишь одиночество, милое когда-то, а теперь обратившееся в неотступного, нежеланного спутника. Удивительно, как мало людей понимают, что к прошлому возврата нет. Раньше Россия крепко опиралась на деревню. Теперь не сыскать той опоры на ее негородских просторах с затухающим населением. Перебираешь в голове факты, и к сердцу подкатывает отчаяние. И не поймешь, чего тут жальче — страну ли, народ или самого себя, почему-то живущего в такое неудобное время. Хотя были ли когда-нибудь времена удобными?..