В первую осень после воины

Мы заканчивали обычное задание: разбрасывали предвыборные материалы и почту по зимовкам на арктических островах. А когда от острова Уединение взяли курс на мыс Желания, на борт поступила радиограмма с грифом «Экватор», то есть сверхмолния: «Борт самолета Н-362 Сырокваше зпт Аккуратову тчк 13 ноября выполняя рейс юго-восточной части Карского моря вследствие отказа трех моторов на участке Ямал — Амдерма Титлов произвел вынужденную посадку на самолете «Кондор» Н-400 тчк Немедленно приступить к поискам тчк Оказанию спасательных работ подключены также другие самолеты тчк Безопасность зпт порядок полетов на малых высотах условиях непогоды зпт полярной ночи согласуйте диспетчерской службой Амдермы тчк Ясность подтвердите тчк Мазурук» — А, черт, — вырвалось у Сырокваши, он испытующе обвел нас глазами, — ну как? Пошли с ходу?

— Только так, нельзя терять ни минуты, благо горючего еще на семь часов, — сказал я.

Радиограмма мгновенно сняла усталость.

 

 

Страшно даже было подумать, что где-то в этом хаосе льдов и непогоды, на поверхности остылого океана сел, а может быть, и упал четырехмоторный гигант, на борту которого вместе с экипажем Титлова возвращались в Москву экипаж Крузе и экспедиция ученых ..

Титлов считался опытным и вдумчивым летчиком, мастером «слепых» полетов. Он не раз доказывал, что умеет выходить из самых сложных, казалось бы, безвыходных положений. Это он спас свой экипаж, когда над озером Чаны, в Сибири, на самолет спикировал орел, разрушил пилотскую кабину. Полуослепленный, не понимая, что произошло, он все же посадил машину на косу озера. А сколько самолетов Титлов перегнал с Аляски в Москву для нужд фронта! Да что и говорить, Илья Павлович Мазурук — начальник полярной авиации умел подбирать кадры.

«Но где же люди? — думал я. — Ведь весь район предполагаемой посадки уже исхожен поисковыми самолетами. Мы не одни их ищем... Может быть, кто-то с Титловым наладил связь, а мы не знаем? На «Кондоре», помимо бортовой рации, есть и аварийная, с автономным питанием...» В голову лезли самые разные предположения, как вдруг я замер: где-то далеко ночную черноту прорезала зеленая полоса, рассыпавшаяся веером ярких звезд.

— Ракета! Там, сзади, сигналят. Разворот на сто восемьдесят! — крикнул я, врываясь в пилотскую, и, схватив ракетницу, одну за другой выпустил три зеленых.

— Ты не ошибся? — круто кладя машину на крыло, недоверчиво спросил Сырокваша.

— Нет! Ниже, еще ниже. Наши ракеты уходят в облака, их могут не заметить. Смотреть левее под тридцать градусов.

В подтверждение моих слов впереди взвилась ответная зеленая ракета.

— Они, они! Засекаю курс... триста сорок! — радостно крикнул Сырокваша, направляя самолет в сторону показавшегося костра.

— Видимо, жгут масло с бензином, значит, машина не утонула, — закричал бортмеханик, соскребая транспортиром лед с внутренней стороны стекла кабины.

Вскоре мы пронеслись над льдиной и в свете фар увидели контуры огромного самолета, беспомощно лежащего на брюхе, с помятыми крыльями и оторванным крайним левым мотором. В смешанном свете ослепительно голубых лучей фар и кроваво-багровых отблесков пламени костра на фоне сверкающе-белых льдов картина была неправдоподобной, фантастической...

— Запроси, что им надо в первую очередь, — не оборачиваясь ко мне, сказал Сырокваша и заложил машину в пологий круг. — И о состоянии людей... Соберите все, что у нас есть из продуктов питания, теплой одежды. Выбросить все, включая спальные мешки.

Чтобы не попасть грузом в людей и не разбрасывать его на большой дистанции, мы снизились до двадцати—двадцати пяти метров. И вдруг, когда пошли на очередной сброс, неожиданно заглох левый мотор. В свете фар было видно, как замерли фигуры людей с поднятыми руками, выражая удивление и растерянность...

— Левому флюгер! — спокойно подал команду Николай Лукьянович бортмеханику и, форсируя правый мотор, вышел на горизонтальный полет.

Широкие лопасти винта остановившегося мотора автоматически развернулись ребрами вперед, что сразу снизило лобовое сопротивление. Самолет осторожно, как бы нехотя, набрал высоту и вошел в облака.

— Парфенюк, что же с левым? — спросил бортмеханика Сырокваша.

— Ничего не понимаю. Все контрольные приборы — давления бензина, масла, температуры головок цилиндров, оборотов, — все до момента остановки мотора показывали нормально.

— А это что?.. Смотри, почему кнопка выключения движка вдавлена? Ты выключил?

— Да нет же... Мотор работал нормально, — с обидой в голосе сказал бортмеханик.

— Значит, кто-то нечаянно в суматохе нажал на кнопку, спутав ее с кнопкой сигнала начала сброса. Все ясно... Давай запускай.

— Вывожу из флюгера левый! Даю запуск! — крикнул бортмеханик.

Фыркнув, мотор резко взял обороты. Замелькали лопасти ожившего винта. Стрелка приборной скорости со стапятидесяти прыгнула к двумстам.

— Все в порядке. Штурман, курс обратно к лагерю. Осмотрим состояние льда, нельзя ли у них сесть поближе.

— Сесть? Ты что, командир, позавидовал «Кондору»? — еще полный возбуждения от случая с мотором зло крикнул Парфенюк.

— Ты лучше за кнопками следи...

— Всем занять свои места, а с мотором разберемся после посадки. Радист, вызывай Титлова, будем говорить с ним.

Машина легла в круг над лагерем. Под самолетом мелькнул догорающий костер. В его багряных отблесках вяло, как при замедленной съемке, двигались фигуры людей.

— Командир, говорите, Титлов у микрофона, — доложил радист.

— «Кондор», я — Н-362. Сообщите, кто ранен. В чем нуждаетесь... В каком секторе рекомендуете осмотреть льды для выбора посадочной площадки? Прием.

— Н-362, говорит Титлов. Серьезно раненных нет, больных четверо. Нуждаемся в продуктах, средствах отопления, клипер-ботах. Как вы видели, к западу от нас в четырехстах метрах открытое море. К востоку — сильно всторошенный припай. Опасаемся, что при усилении восточных ветров оторвет нашу льдину и вынесет в море. Для вашего типа пригодных льдин для посадки нет. Прием.

— Михаил Алексеевич, вас понял. Сейчас все-таки посмотрим льды. Может быть, что-нибудь в четырех-шести километрах найдем у острова Литке. Топливо, продукты и клипер-боты доставим в ближайшее время. Каковы повреждения вашего самолета? Прием.

— Николай Лукьянович, вас понял. Самолет полностью разбит, ремонту не подлежит. Переволновались за вас. Что у вас-то с мотором? Прием.

— Хуже не придумаешь... растяпство. Выключили сами, спутали кнопки... Михаил Алексеевич, слушай, значит, мы уходим, уходим через Литке, а то вот-вот закроют Амдерму... Главное — поддерживайте радиосвязь. Без дачи пеленгов для радиокомпасов вас в такую погоду не найти.

И снова в свете фар, иссеченном струями снега, замелькали вздыбленные хребты торосов. Тонкие линии разводий черными молниями рассекали белые поля льда.

— Смотри, что делается, — повернулся ко мне командир, — припай начало рвать ветром.

— Вижу, — говорю, — если ветер не изменится, все поле вынесет в открытое море. На таком льду площадки для посадки нам не найти.

— Ясно. Набираю эшелон.

Подрагивая мелкой дрожью, словно конь в ознобе, самолет набирал высоту. С опасением прислушиваемся к резким ударам осколков льда, срывающегося с лопастей винтов под действием спирта антиобледенительной системы. Самолет, вырвавшись из липкой массы промозглой облачности, теперь шел над ее верхней границей, серой и однообразной. Ритмично и успокоительно гудели моторы. В тесной кабине оба пилота молча вглядывались в россыпь звезд, в тонкие штрихи сполохов, вспыхивающих на далеком горизонте. Штрихи ширились, застилая все небо, глуша блеск звезд. Казалось, машина несется сквозь пламя горевшего неба и вот-вот вспыхнет, растворится. По лобовым стеклам кабины струились искристые, золотые полосы, а оба винта пылали огненным колесом.

— Колдовство какое-то, — вырвалось у меня, — жуткая, нечеловеческая красота...

— Кому красота, а у меня из-за этого нет связи, в эфире треск, ничего и никого не слышно, — вяло заметил радист.

— А как же выйдем на аэродром? — озабоченно спросил Сырокваша.

— Подойдем поближе по звездному астрокомпасу, а там заберут и радиокомпасы.

— Амдерма на связи, — крикнул Богданов, — дублирую погоду: «...облачность десять баллов, высота сто, видимость тысяча. Поземка, ветер северо-восточный, пятнадцать метров, вас принимаем на береговой косе».

До полосы оставалось двадцать минут. Я передал командиру бланк с расчетами захода на посадку. Он внимательно просмотрел цифры и согласно кивнул мне. Самолет продолжал снижаться, и только появились световые и звуковые сигналы ближнего радиомаяка, как я доложил, что вижу огни подхода, полоса точно на курсе...

Машина мягко зашуршала колесами по заснеженной полосе. Слева стремительно замелькали пограничные огни летного поля, все медленнее и медленнее проплывая мимо, пока самолет не остановился...

Вскоре в снежной кутерьме замаячили огни фар. «Газик», развернувшись перед носом самолета, покатил вперед. Урча моторами, машина шла за ним, то теряя, то вновь нагоняя красные огни «газика». Здание аэровокзала, срубленное из леса, вынырнуло из белой тьмы неожиданно: одноэтажное, с невысокой командной вышкой, утыканной прогнувшимися от тяжести наросшего льда антеннами, оно было завалено сугробами по самую крышу. И все же от него веяло теплом и уютом.

— Ну вот, теперь мы можем сказать, что дома. — Сырокваша выключил моторы и отстегнул привязные ремни...

Пока заправляли самолет горючим, мы с командиром, закрывая лица меховыми рукавицами от жгучего ветра, зашагали к аэровокзалу. На командной вышке было людно и тесно. Заметив в сизом табачном дыму среди сидящих начальника полярной авиации генерала Мазурука, Сырокваша вытянулся и четко доложил:

— Товарищ командующий, ваше задание выполнено. Экипаж здоров, самолет исправен. Подробности доложит штурман...

Обстановка и характер доклада были все еще военными, будто мы вернулись с боевого задания... На какие-то секунды внутри у меня защемило, и тревожное напряжение пробежало по мышцам, как бывало между боевыми вылетами, когда мы снова и снова уходили в небо на стратегических бомбардировщиках на самые отдаленные фашистские объекты. Уходили молча и сосредоточенно...

— Отлично, Николай Лукьянович, спасибо вашему экипажу. На несколько минут вас задержу, послушаем Валентина Ивановича, а потом идите отдыхать. Завтра, — он взглянул на часы, — нет, сегодня вам предстоит большая работа.

Выслушав короткий доклад, Мазурук долго смотрел на карту района, где находился «Кондор». Он прикинул циркулем расстояние от лагеря Титлова до Усть-Кары, Амдермы и Архангельска, а потом сказал:

— Нашли — это полдела. Как вытащить людей? Вызывать ледокол из Архангельска? Но на это нужна неделя. А что, если попробовать на По-2?

Мы тоже синхронно прикидывали и понимали, что аэронавигационное оборудование По-2 не позволит найти лагерь в море. Ведь сейчас полярная ночь, да и погода не та: пурга, обледенение. А ледокол... пока он придет, лагерь может оторвать и унести в море. Кроме того, там, где сел Титлов, глубины настолько малы, что ледоколу к ним не подойти. К лагерю же По-2 должны сопровождать большие самолеты.

— По-2 из Нарьян-Мара могли бы за сутки доставить в разобранном виде транспортными машинами. Пока остановимся на этом, почти авантюрном, варианте, а сейчас всем спать. Если кто найдет лучший вариант, завтра поделитесь, — заключил генерал.

Разбудил нас сам Илья Павлович Мазурук:

— Па-ды-май-ся! Тра-ктор пришел!

Это был всем знакомый возглас. Так когда-то будил нас на острове Рудольфа начальник зимовки Яша Либин. Тогда мы готовились к высадке Ивана Дмитриевича на полюс.

— А сегодня еще сегодня или уже вчера? — быстро вскакивая, не без лукавства спросил Сырокваша.

— Илья Павлович, нам надо успеть к Титлову к моменту верхней кульминации солнца, точнее зари. В серый полдень будет виднее, — вслух рассуждал я.

— Ясно, штурман...

Наш самолет уже был готов. Оставалось только позавтракать — и в полет. Мы знали, что с лагерем Титлова установлена регулярная радиосвязь. Радисты Амдермы, Усть-Кары и Маре-Сале слушают их непрерывно. Погода сносная, как говорил Черевичный, в «полоску» — то снег, то туман... Мы быстро погрузились на вездеход — и в столовую...

Через час мы ушли в небо. Оно было непроглядно-черным, с россыпью тревожно мерцающих звезд. Далеко слева, куда убегали невидимые меридианы к физически не существующей точке, придуманной древними картографами, догорали последние, еле уловимые мазки сполохов. Справа на горизонте, где еще совсем недавно показывалось солнце, пусть скупо и невысоко, была такая же темень, мрачная и холодная. Внизу, под самолетом, рваной облачностью плыли редкие небольшие ледяные поля. Мазурук, который летел с нами, долго и внимательно всматривался то в море, то в небо, а потом, словно не соглашаясь с чем-то, покачал головой.

Пять часов назад за самолетами По-2 вылетели экипажи Котова, Черевичного и Бахтинова. К нашему возвращению в Амдерму они, возможно, будут доставлены. Тогда мы сможем быстро собрать их, облетать, а завтра начать операцию по вывозу людей со льдины.

Все наши помыслы и разговоры сводились в основном к вариантам спасения людей, ожидавших нас на льдине. Рассуждали мы о возможных переменах ветра, думали, может, параллельно организовать и наземную операцию: нужно было использовать все средства, но людей спасти. Я просмотрел по карте и просчитал курс по припайному льду от лагеря Титлова к острову Литке и дальше от Литке до берега полуострова Ямал. Ведь там рядом полярная станция Маре-Сале, и оттуда могла прийти собачья упряжка. Думали и прикидывали: участки пути по морскому льду обозначим бочками из-под бензина, сброшенными с самолета. Этот вариант мы оставляли на случай, если из-за пурги или еще по какой-либо причине посадить По-2 на льдину не удастся... В оживленном разговоре время летело быстро, начинался рассвет... Даже и это извечное явление природы здесь происходило иначе, чем в «нормальных» широтах Земли. Заря занялась не на востоке, а на юге. Узкая багровая полоса была бессильна разогнать черноту ночи. Все же стало светлее, но звезды колюче и холодно мерцали на бархате неба.

— Связь с Титловым установлена. Место для сброса груза обозначили костром. Можете говорить с ними, — доложил радист.

— Сколько до лагеря? — включая радиотелефон, спросил Мазурук.

— Десять минут, — сказал я.

— По курсу вижу огонь! — тут же крикнул Сырокваша и взял на себя управление.

— Ну, мастера, — похвалил Илья Павлович, — вышли на точку без радиопеленгов.

До лагеря оставалось десять километров, а его было уже видно. Так что погода стояла отличная. Хотя каждый из нас знал и на себе не раз испытал ее изменчивость и непостоянство на этих просторах Арктики. Если на нашу долю выпали бы три таких дня, операция закончилась бы удачно...

— Внимание! Титлов у микрофона, — вклинился в молчание бортрадист.

— Говорит Титлов, вас видим. Идите прямо на нас.

— Здравствуй, Михаил Алексеевич! Приветствую весь ваш замечательный экипаж. Держитесь молодцами. Сбросим вам продовольствие, спальные мешки, палатки и клипер-боты. А потом подробно изучим ледовую обстановку, чтобы решить, каким способом вас вытаскивать.

— Илья Павлович, тяжелый самолет у нас не сядет. Все льды всторошены. Максимальный размер полей не более ста пятидесяти метров. Восточный ветер взломал припай и выносит в море. Это самое неприятное в нашем положении, а в остальном все нормально.

— Вас понял. Вероятно, будем вас эвакуировать легкими самолетами или собачьими упряжками на Маре-Сале. Кроме того, готовится ледокол. А сейчас принимайте грузы...

После удачного сброса грузов, который выполнялся без парашютов с бреющего полета, экипаж более двух часов бороздил над льдами, изучал их состояние. Но, увы, весь ледовый покров к северу, востоку и югу от места вынужденной посадки самолета «Кондор» представлял собой месиво застывшего льда, искореженного торосами и ропаками. А к западу, в трехстах метрах от лагеря, пенилось открытое море. Небольшие куски льда, отрываемые волнами, уходили в темноту ночи. Единственно, что смягчало тревогу за жизнь людей, — это отсутствие сквозных трещин на льдине лагеря. Подробно разъяснив Титлову состояние ледовой обстановки и сбросив им вымпел с ледовой картой, самолет вернулся в Амдерму.

К началу новых суток погода испортилась. Глубокий циклон пришел со стороны Гренландии, обрушился ураганным ветром на Карское море. К счастью, восточный ветер изменился на северо-западный, но положение оставалось тревожным. Ждать милости от погоды мы не могли, а потому вылетели в Нарьян-Мар, откуда Черевичный, Котов, Бахтинов со штурманом Зубовым пытались на двух самолетах По-2 добраться до Амдермы, но непогода и полярная ночь заставили их вернуться обратно. После неудачи было принято решение эти самолеты разобрать и переправить в Амдерму.

Через несколько дней, сразу же после доставки и выгрузки самолетов, наш экипаж вместе с механиками Нарьян-Мара и Амдермы приступил к сборке По-2. Эта нелегкая работа выполнялась на открытом воздухе, в мороз и метель, при свете прожекторов. Вскоре из Москвы прилетел командир московского авиаотряда особого назначения Пущинский. В тот же день мы с Мазуруком вылетели в лагерь Титлова, сбросили две бочки бензина на топливо и пустыми бочками обозначили путь к острову Литке. Промер расстояния от ледового лагеря до кромки открытого моря усилил нашу тревогу. До воды оставалось двести метров тонкого, сильно всторошенного льда. В разговоре по радиотелефону Титлов уверил, что, пока дует северо-западный ветер, кромка льда удержится и за них опасаться не следует.

На следующий день мы вновь летали в лагерь, детально исследовали окружающий ледяной массив. Затем взяли курс на полярную станцию Маре-Сале, где пытались найти с воздуха площадку, пригодную под аэродром для тяжелых самолетов. Но, увы, в этой темени ничего подходящего не обнаружили. По радио дали зимовщикам задание подыскать для нас кусок тундры, годной для приема самолетов.

Погода испортилась. Туман и пурга. Кругом серая непроглядная мгла. Мы снова вернулись к Литке и подробно обследовали остров, припайный лед вокруг него, но ничего пригодного для посадочной полосы не нашли. После долгих полетов взяли курс на Амдерму, где начали испытание собранных По-2. А через два часа Пущинский со штурманом Зубовым на транспортном самолете Н-369 уже сопровождал По-2 Бахтинова в лагерь Титлова. Второй же самолет из-за неисправности остался на земле. Выйдя в море, машины попали в полосу шквального ветра. Бахтинов повернул свой самолет обратно и по пути совершил вынужденную посадку. Но через час и Бахтинов, и второй По-2, уже исправленный, благополучно прибыли в Усть-Кару...

Именно в это время Титлов передал, что полоса для принятия По-2 готова и чтобы мы торопились — до воды оставалось сто пятьдесят метров.

Идя курсом на Литке, откуда наш самолет должен был лететь на перехват уже вылетевших из Усть-Кары двух «малюток», неожиданно на фоне льда увидели темное пятно, медленно передвигающееся вдоль цепочки вех-бочек.

— Собачья упряжка! — крикнул Сырокваша, снижаясь до бреющего полета, чтобы рассмотреть это чудо.

Неизвестный каюр бежал впереди нарт, огибая гряды торосов. Мы с великим уважением смотрели на этого человека... Сообщив по радио в лагерь, что к ним идет собачья упряжка, радист попросил обозначить свое местопребывание ракетами. Сделали круг над остановившейся упряжкой и, кладя самолет с крыла на крыло, взяли курс на лагерь, как бы подтверждая правильность направления нарт. Вскоре в условной точке встречи с По-2 мы увидели ходовые огни: два красных и два зеленых. На наше мигание фарами они отвечали световой морзянкой: просили идти вперед. Из-за большой разницы в скорости нам приходилось делать широкие круги. Через сорок минут оба самолетика благополучно сели на льдине Титлова. А еще через полчаса они взлетели и взяли курс на материк.

Первыми пассажирами были больные: двое мужчин и беременная женщина. Титлов сообщил по радио, что каюр собачьей упряжки Геркулей смог взять с собой только одного пассажира, так как путь от них на Маре-Сале настолько тяжел, что собаки могут тянуть только нарты, а человеку надо бежать рядом. Воздушный мост Усть-Кара — ледовый лагерь — задействовал. В этот день вывезли еще семь человек. На нашей трассе появились еще два По-2. Их пригнали из Воркуты летчики Имерик и Ситников. К сожалению, один из воркутинских самолетов разбился при посадке: замаскированный снегом ропак срезал лыжу. Пилот остался невредимым. Второй же пошел на вынужденную посадку, сел на льдину из-за мотора. Приступили было к его поискам, но он прилетел сам в Усть-Кару. Пилот рассказал, что на льдине быстро нашел неисправность, ликвидировал ее и пошел в лагерь Титлова, но из-за тумана вернулся обратно.

На третьи сутки после начала вывоза людей на льдине остались только Титлов, его бортрадист Шмаков и бортмеханик Громов. За ними вылетели самолеты Черевичного и Котова.

Погода стояла серенькая и далеко не подходила к категории «летной», но ждать дальше было нельзя: сильный, порывистый ветер задул с востока. В лагере, как сообщил по радио Шмаков, уже слышен шум прибоя, взламывающего льды. А маленькие теперь уже, после войны, учебные самолеты, не оборудованные для полетов в Арктике, тем более в полярной ночи, без радиостанций, каждую минуту сами могли попасть в беду... Что вскоре на самом последнем заходе подтвердилось. Чтобы не столкнуться из-за плохой видимости, две машины летели с интервалом, не видя друг друга, и вдруг Котов услышал, как мотор начал давать перебои. Это поняли и пассажиры: Титлов и Шмаков. Внизу чернело море, а до материка было далеко.

— Иду обратно! — крикнул он. — Дойдем до лагеря.

— Там есть где приткнуться, — перегнувшись к Котову, сказал Титлов, всматриваясь вперед. — Вижу. И костер оставленный вижу.

Мотор надрывно и болезненно чихнул в последний раз, и винт остановился. Стало непривычно тихо, но под самолетом уже белел лед. Котов с ходу подвел свою машину к границе ледового аэродрома. Пробежав не более семидесяти метров, самолет встал...

Осмотр мотора был безрадостным. Помимо прогара клапана, полетел поршень второго цилиндра. Для ремонта требовались мастерские и запасные части. Но, по счастливому совпадению, рядом лежал разбитый воркутинский самолет. С него и решили снять мотор целиком.

Трудно, очень трудно было без талей и специального инструмента переставлять тяжелый мотор. Темная, морозная и пуржистая ночь. Кругом зияли трещины и стоял дикий вой ветра. Казалось, все встало против людей.

В полдень, когда на юге чуть-чуть посерело и экипажи в десятый раз запрашивали погоду на поиски самолета Котова, неожиданно из потоков снегопада вывалился По-2 и с ходу сел на посадочную полосу. Из него вышли трое. Замасленные, с обмороженными лицами, покрытыми заиндевевшей щетиной, они счастливо улыбались...