За Билли следят из Нью-Йорка, или революция в зоологическом саду

Городской тропический лес

Человек, открывший дверь в этот зоопарк, забывает о своих городских буднях. Его окутывают облака испарений, странные крики накатываются со всех сторон. Всюду — непомерно пышные растения. Водную гладь, которую он доверчиво рассматривает, внезапно раскраивают длинные челюсти крокодилов.

У самого же берега, на отмели, под корнями мангров, извиваются детеныши гадюки.

 

 

Человек, конечно, отходит в сторону, подальше от берега, на тропу, уводящую к лесу, но, сделав несколько шагов, замирает, увидев двух распластавшихся на ветвях пантер, которые стерегут подошедшего к водопою тапира. А рядом с дерева на дерево шустро перепрыгивают гиббоны.

Застигнутый врасплох этими встречами, человек спускается в лощину, где никто, кажется, не может подкрасться неожиданно, где издалека увидишь любого опасного зверя, а единственная преграда на пути — поваленное гигантское дерево, через которое надо как-то перебраться. Он подходит вплотную к стволу, и вдруг прямо перед собой, в дупле, замечает мускулистые кольца питона...

Так, мимоходом заглянув в Бронкский зоологический сад в Нью-Йорке, человек окажется один на один со всеми опасностями, страхами и — незабываемыми впечатлениями — один на один, как миллион лет назад...

В Америке совершается, можно сказать, революционный переворот, и касается он привычных нам зоопарков с их решетками, гигиеничными кафельными стенами, полами, залитыми бетоном или эпоксидной смолой, наконец, с веревочными лестницами и цветочными горшками — этим набором аксессуаров, заимствованным из людских жилищ. Все эти скроенные по человеческим меркам удобства отнимают у животных их индивидуальность; звери, втиснутые в клетки-квартирки, кажутся ожившими чучелами, искусно сделанными муляжами, бегающими, прыгающими, летающими. Но как бы они ни суетились, все они, по большому счету, мертвы.

Лучшие из проектов новых зоопарков создаются по образу и подобию естественных ландшафтов. Животные в них должны чувствовать себя совершенно свободно. Как правило, границы территорий образуются естественными водными преградами и остаются невидимыми, теряются среди холмов и пышной растительности.

Любая скала, подмытый потоком берег, твердый, как камень, ствол исполинского дерева, повисшие в воздухе лианы не только должны убедить недоверчивую публику в подлинности открывшейся ей картины. Но и самое главное — эта смесь природного и искусственного декора даст животным возможность бегать, прыгать, охотиться, лазить по скалам и деревьям, устраивать гнезда, добывать пищу — в общем, вести себя так же как и на воле.

Подобные уголки дикой природы недешевы: первые искусственные джунгли в Бронкском зоопарке обошлись американцам в 9,4 миллиона долларов. Однако его директор Билл Конвей считает, что каждый из потраченных долларов вложен удачно. Во всяком случае, лучше, чем те 60 миллионов долларов, что были израсходованы на выставку динозавров в городском Музее естественной истории — «динозавров ведь все равно не спасти». Напротив, 1200 зоопарков, существующих в мире, играют ключевую роль в спасении биологического разнообразия нашей планеты.

Реформы Конвея уже не один год определяют развитие американских зоопарков, постепенно эти идеи увлекают и зоологов Канады, Австралии и Европы.

Большинство посетителей зоопарков, считает ученый, выросли в каменных городских ущельях. Дикая природа чужда им, все причитания о том, что количество видов животных стремительно сокращается, для жителей мегаполисов звучат абстрактными формулами из теленовостей. Тому, кто в лучшем случае знаком с пятью видами животных, не нужны остальные 80 миллионов. Лишь в зоопарке горожане могут воочию увидеть диких животных. Нотам, полагает Конвен, «людей нужно увлечь, покорить волнующими, захватывающими сценами жизни. Мы не хотим вдалбливать людям знания. Мы хотим, чтобы они пережили то, что потом не забудут. Лишь тогда, когда дикие звери станут частью их жизни, люди будут бороться за их сохранение».

Конвей мыслит в глобальном масштабе: каждый год зоологические сады США посещают 160 миллионов человек — это больше, чем собирает зрителей хоккей, бейсбол и американский футбол вместе взятые, а во всем мире любоваться животными ежегодно приходит 800 миллионов человек. Роль зоопарков могла бы резко возрасти, если удастся «изменить отношение людей к природе».

Но ученый хотел бы изменить образ мышления не только простых горожан, но и специалистов. Посильный вклад может внести любой директор зоопарка, утверждает Конвей, поддержав тот или иной проект защиты естественной среды. Сохранение одного-единственного заповедника в Африке обходится не более чем в 25-30 тысяч долларов в год — подобную сумму сможет выделить из своего бюджета даже самый маленький зоопарк.

Надо сказать, что Билл Конвей — достаточно авторитетная личность, чтобы позволить себе обратиться с подобным призывом. Нью-йоркское зоологическое общество, которое он возглавляет (Бронкский зоопарк лишь часть его), занимается защитой природы со дня своего основания, уже сто лет. С его помощью создано свыше ста заповедников, в том числе два крупнейших в мире: на Аляске (1958 г.) и в Тибете (1900 г.). Сегодня Общество оказывает помощь 170 проектам в 46 странах и борется за сохранение так называемых «горячих зон» — районов Земли, наиболее богатых различными видами животных.

Конвей констатирует, что, к сожалению, лишь немногие директора осознают всю неотложность перемен. «Нужно немедленно действовать», — вот его лейтмотив. Его любимое детище, Бронкский зоопарк, должен стать прототипом зоопарка будущего.

«Ноев ковчег» Соула

Со времен Навуходоносора, собравшего зверинец в Вавилоне, зверинцы столетиями создавали лишь для потехи — вначале сильных мира сего, а затем, с появлением общедоступных зоологических садов (Вена, 1752 г; Париж, 1793 г), и самой широкой публики.

Зоологические общества — Лондонское (1826 г.), Франкфуртское (1858 г.), Нью-йоркское (1895 г.) — принялись наводить порядок среди открывшегося многообразия фауны. Постепенно зоопарки становились не только местом развлечения, но и культурно-просветительскими учреждениями: своеобразными архивами честолюбия их создателей, вознамерившихся собрать у себя как можно больше видов животных. Подобная цель увлекла зоопарки Берлина, Амстердама, Сан-Диего.

Зоопарки разрастались, а тем временем природа отступала под натиском человека. Прошли времена, когда цивилизация была цепью островков, окруженных диким, неподвластным человеку миром; настала другая эпоха, и последние нетронутые уголки природы вот-вот исчезнут, удушенные цивилизацией.
Но, укрываясь за стенами своих заведений, большинство руководителей зоопарков как ни в чем не бывало продолжали заниматься все тем же: приобретением животных и развлечением зевак.

Вплоть до восьмидесятых они отвергали любые новшества, предлагавшиеся им. Лишь торговые ограничения и нехватка новых животных, а также настойчивые протесты общественности заставили специалистов серьезно задуматься: а могут ли зоопарки, и в самом деле, остановить исчезновение все новых видов животных? Могут ли они быть в этом полезными и даже, вероятно, незаменимыми?

Ответ дал Майкл Соул, генетик, занимающийся проблемами сохранения популяций животных. Его совместный с Б.Конвеем проект под названием «Ноев ковчег», опубликованный в 1986 году, отвел зоопаркам важную роль в спасении животного мира планеты. Зоопарки, утверждалось в проекте, должны постепенно, путем кропотливой селекции восстанавливать численность видов. Ученым предлагалось найти способы сохранения вместо живых существ их спермы и яйца, чтобы исчезающие виды могли спокойно дожидаться в холодильнике того часа, когда человек, наконец, научится жить в гармонии с природой и вырастит из пробирки «братьев своих меньших».

Специалисты прислушались к идее Соула. В зоопарках начали целенаправленно разводить исчезающие виды животных. Причем на них уже не смотрят как на собственность того или иного учреждения. Животные считаются частью мирового генофонда, в случае надобности их передают из одного зоопарка в другой. Пришла эпоха сотрудничества зоопарков, их совместных усилий.
Специалисты создали международный диалоговый регистр, в который внесли сведения о всех содержащихся в их зоопарках животных. С тех пор десяткам тысяч животных подобран идеальный партнер.

Но сегодня и ученые, и администраторы, и защитники животных говорят больше о недостатках «Ковчега», чем о его преимуществах. Правда, в рамках проекта в различных странах мира уже действует свыше 150 программ. Однако, чтобы сохранить 90 процентов генетического многообразия любого вида животных, зоопаркам надо содержать по 300 особей каждого вида. Конечно, места на всех не хватит. Для сохранения одних только попугаев, занесенных в Красную книгу (их там 170 видов), нужно содержать за решеткой 50 тысяч птиц. «Тогда — почти все места в североамериканских зоологических садах были бы заняты попугаями», — иронизирует Майк Хатчинс, уполномоченный Североамериканского зоологического общества по вопросам защиты природы.

Он считает концепцию «Ковчега» нереалистичной. Попытка сохранить исчезающие виды за пределами среды их обитания лишь подорвет бюджет зоопарков, вовсе не сделав их более зрелищными и притягательными. Хатчинс говорит, что зоопаркам просто необходимо участвовать в спасении дикой природы вместе с обитающими в ней животными.

Мегазоопарк планеты

Так же думает и Билл Тун, ответственный за поголовье птиц в зоопарке близ Сан-Диего. План Соула никогда не удастся осуществить. Вместо этих напрасных попыток каждый из руководителей зоопарков должен задаться вопросом: сколько гектаров тропических лесов или сколько земель в Калифорнии я лично спас? Животных же для зоопарков надо выбирать, в первую очередь, по принципу — нравятся ли они посетителям. Как, например, его собственный питомец, кондор.

С тех пор, как в калифорнийском небе снова парит Gymnogyps californianus, Билл Тун стал известен во всем мире. Ему удалось спасти последних калифорнийских кондоров, когда на птицах уже собирались ставить крест. За семь лет под наблюдением орнитологов стая кондоров выросла с 27 до 93. Многие в порядке эксперимента снова выпущены на свободу. На спасение кондоров ушло уже 30 миллионов долларов.

При этом Тун не вполне уверен, что данный вид птиц все-таки сохранится. Но это даже не так важно для Билла, хоть он, по его словам, «от всего сердца привязан к кондору». Важнее то, чего удалось достичь благодаря этой эффектной птице: ради нее в густонаселенной Южной Калифорнии власти создали заповедник площадью 22 тысячи гектаров. Там проживает еще 75 видов животных, которым грозит вымирание. Все они «спасены» кондором.

Отношение Билла Туна к публике заметно по его зоопарку в Сан-Диего. Наибольшей популярностью здесь пользуются павильон колибри и уголок джунглей. Там посетители могут увидеть птиц вблизи, даже потрогать их. У входа в павильон выдаются небольшие пластмассовые чашки со сладкой водой. Не проходит и минуты, как из кустов и деревьев к людям подлетают попугаи и красные короткохвостые лори и, весело насвистывая, облепляют руки, что держат вожделенные напитки.
Деньги, которые довольные зрители выкладывают за подобные прогулки, уходят на защиту других, более осторожных птиц, например, пуэрториканских попугаев.

Менее известен другой факт, связанный с Биллом Туном. Он категорически отказался принять в зоопарк мухолова, калифорнийского кандидата в Красную книгу. Он считает, что нельзя заполнять клетки исчезающими, но совершенно непривлекательными видами животных. «Кончится тем, что никому больше не захочется идти в зоопарк».

И все-таки, чтобы дать маленькой серой птичке, украшенной черной шапочкой, шанс на выживание, Тун принялся действовать в ее родных краях. Вместе со своими единомышленниками он рекламировал мухоловов в общине, собиравшейся распродать под строительство родовые владения этих птиц, он сообщал о них фирмам, которые интересовались покупкой и освоением этих земель, рассказывал о птице конкретным людям, решившим там поселиться. Он сражался до тех пор, пока, наконец, не вырвал у пользователей землю под заповедную зону.

«Мы переживаем революцию», — в этом убежден и Фред Кунц, шеф недавно основанной лаборатории при Бронкском зоопарке. «Тем из нас, кто полагает, что дикая природа их не касается, приходят на смену новые специалисты, которые борются за спасение животных там, где они, собственно, вымирают — за нашими стенами».

Проект, предложенный Кунцем, можно осуществить лишь при отлаженном сотрудничестве: в тропических лесах Белиза, там, где еще сохраняется популяция черных обезьян-ревунов, надо выловить несколько групп этих приматов и переселить в южную часть Белиза. Здесь этот вид обезьян вымер еще в 1978 году. Проект Кунца должен вернуть им родину. Если попытка удастся, можно будет заняться переселением других редких животных.

По ночам Фред Кунц охотно засиживается перед своим новейшим компьютером в отделении биотелеметрии. На экране — карта Африки. На экваторе светится небольшой овал, зона приема «Ноя», спутника, расположившегося неподалеку от Земли. «У Билли все идет классно, он снова в своих любимых владениях», — радуется биолог. Хотя лично он и не знает Билли, лесного слона, ему довольно точно известна зона его обитания, привычка кормиться на берегах рек, нелюбовь к странствиям. Кунц, сидящий на другом континенте возле дисплея, знает об этом африканском слоне больше, чем полевой биолог, наблюдающий за ним в Камеруне. В густом непроходимом лесу слон постоянно теряется из вида, поэтому о его местонахождении приходится запрашивать Нью-Йорк, Бронкский зоопарк, Кунца.

Билли в лесу хорошо. И ему, и двум его сородичам, чтобы спастись, не нужно искать прибежища в зоопарке. Лучше поносить некоторое время ошейник с двумя передатчиками (один для наземных пеленгаторов, другой для спутникового слежения). Собранные сведения помогут определить границы будущих заповедных зон, в которых станут жить лесные слоны.
Та же схема лежит и в основе других проектов, над которыми работают в Бронксе. Кунц давно подсчитал, что зоопарки Северной Америки и Европы должны содержать минимум 450 заповедных зон, если они, подобно нью-йоркскому, намерены спасать дикую природу.

Но и заповедные зоны — не панацея от всех бед. Ведь на их заповедной территории может жить строго ограниченное число особей. Да и по своему положению эти зоны (даже такие крупные, как национальные парки) вполне можно считать островами в море культурных ландшафтов. Минимальные колебания климата (холодная или длинная зима, сухое или влажное лето), пожары, эпидемии, нарушение равновесия полов губительно действуют на небольшие популяции, за короткое время уничтожая их. К тому же, если островное сообщество животных не пополняется сородичами со стороны, происходит медленное вырождение популяции, ведь со временем все особи в ней становятся родственниками.

Итак, чтобы предотвратить гибель того или иного вида животных, мало его защищать. Билл Конвей предугадал эту тенденцию и продумал взаимосвязь отдельных заповедников. Он ввел в научный обиход понятие «мегазоопарк». В природе не осталось нетронутых уголков. Остатки традиционных ландшафтов мы еще называем по старинке пустынями, горами, джунглями, болотами, морями, хотя на все эти области давно уже активно воздействует человек и, строго говоря, все они превратились в отдельные, пусть и очень большие, заповедные зоны.

«Животные, обитающие в них, — поясняет Конвей, реально смотрящий на вещи, — сохранятся, если мы будем тщательно заботиться о них». И сотрудники зоопарков, убежден он, лучше всего справятся с этим. Столетиями им приходилось выхаживать диких животных. В последние десять лет, в пору всеобщего увлечения идеей «Ковчега», накопился богатый опыт, который поможет бороться за спасение обитателей нашего громадного земного зверинца, нашего мега-зоопарка. Искусственное оплодотворение, генетический обмен между изолированными популяциями и другие методы, разработанные в научных лабораториях, должны остановить вымирание животных, уцелевших в заповедных зонах.

Финансировать же эти проекты «помогут» другие животные, обитающие в зоопарках. Поэтому уже упомянутый Майк Хатчинс советует содержать в них не тех представителей фауны, которые вымирают, а тех, которые могут собирать толпы народа, а, значит и крупные денежные суммы. Возможно, в этом и есть назначение зоопарков: напоминать людям, что живая природа пока сохранилась и, может быть, с их помощью еще сохранится.