Земной круг Евгения Смиргуса.

Прерванная кругосветка. Дневника, воспоминания, письма, подготовленные и прокомментированные координатором экспедиции журнала «Вокруг света» Василием Галенко.

Продолжаем путевой дневник Евгения Смургиса.
Дувр, 6 октября. В два часа ночи стук по обшивке каюты.

 

 

Тихо. Опять стук. Стучит кто-то кулаком. Настойчиво.
— Сейчас вылезу!
— Я русский, турист. Только что видел вас в английских новостях. Может, по чуть-чуть? — делает всем понятный жест.
Отказываюсь.
— Ну а еда у вас есть? Я здесь на машине с женой. Спешим на паром, возвращаемся домой. Вдруг у ребят какая нашенская снедь осталась!
— Да, если что российское, тогда немного, — отвечаю невпопад.
— Можно с вами сфотографироваться?
Сверху, с 8 метров (самый отлив), сверкает вспышка.
— Эта жена. Ирландка. А меня зовут Саша. Я из Питера. Извините.
Спешим на паром. Не взыщите, что разбудил, уж так все необычно. — Где сын?

Пришлось лгать, чтоб не сказать, что у него кончился порох, мягко говоря. Саша побежал на пирс. Сверху в лодку полетела коробка: бутерброд, персики, молоко. Видимо, жена-ирландка чего-то не поняла. Полез в каюту коротать ночь до рассвета.

Появление русского гостя — яркий проблеск в последних нерадостных днях. Дует неослабевающий западный ветер, ползут по небу черные мрачные тучи, время от времени поливая лодку дождем: зашевелился осенний Атлантический океан... В 8 часов направился к выходу из гавани. К лодке пристал лоцманский портовый катер и стал меня сопровождать. Сразу за волноломом крутая волна 2-2,5 метра и встречный ветер. За час продвинулся метров на сто, причем два раза пришлось откачивать воду. Лоцман нырял тут же рядом со мной, порой за волнами я терял его из виду... Еще час выгребал обратно. Бессмысленно лопатить воду, надо ждать изменения ветра. Мужикам с лоцмана понравилась моя скачка на воде. Уходя, они подняли вверх большой палец...

Ветер еще усилился до 21 м/с. В душевой марины переоделся в сухое и пошел на «Товарищ». Учебно-парусное судно со 120 курсантами застряло из-за шторма. Капитан Олег Павлович Ванденко зашел в Дувр на пару дней для ремонта якорного устройства, поврежденного в шторм у берегов Норвегии. Взял прогноз. Неутешительный. Дотемна брожу по городу, пишу, занимаюсь хозяйственными делами. Дума об одном: пропустят ли начавшиеся шторма до Канарских островов — ветры и течения в это время года здесь встречные. Саша сбег, почувствовав жареное. Инстинкт самосохранения жизни в молодом организме более обострен. Отступать мне уже некуда. Беспокоит и денежный вопрос, дальше он может встать более остро. Моих финансов при скудном пайке хватит на месяц. Вчера отказывался от сала, а сегодня рад тому, что принял дар. Рассчитывать на то, что удастся что-либо продать из сувениров, сомнительно: берега опустели, а в городах этого не позволят. Словом, тоска, которую усиливает ежедневный дождь. На моем плавучем пирсе новости: ушли две немецких и голландская яхты. Остались на пару с датским катамараном, маленьким суденышком. В 16 часов пришли гости — курсанты с «Товарища». Покатались на моей лодке. Остались довольны.

Дувр, 7 октября. Проснулся в два ночи. Ливень и сильный шквалистый ветер. Волну развело даже в затоне. Хотел поменять место, да ливень укротил пыл. В 7 утра иду на мол: выходить опять бессмысленно, все море белое. Проклятье, дорог каждый день. Глаз поневоле ложится на соседний пирс за шлюзом — стоит «Товарищ». А на моем пирсе новые пришельцы — большая яхта из Германии, деревянный самодел и голландский катамаран — всепогодный моряк. Пришел капитан с «Товарища» в парадном, приглашал на прощальный обед. Поблагодарил за приглашение, но отказался — сам собрался варить горячее. До Саутгемптона 240 км — за двое суток мне не проскочить. Будь даже попутный ветер — из каждых суток надо выбросить 10 часов встречного отливного течения. В 16 часов, когда откроют шлюз для «Товарища», тоже сделаю попытку выйти: уйдут из английского порта Дувр два русских судна. В 13.30 показался наш парусник. Поднял российский и британский флаги. Делаю памятный снимок, салютую веслом команде. Она вся на борту, кое-кто снимает бески... Опять за мной увязался портовый катер. Перед входным маяком делаю остановку, накидываю на плечи целлофановый мешок, пристегиваюсь на страховочный пояс — и вперед.

Не тут-то было. Отлив с ветром несут меня в обратную сторону, а это капитан барка уговорил меня в отлив попробовать. С лоцманом на пальцах объяснились: все верно — он показывает, что в 9 часов будет для меня попутное течение...

На прежнее место стоянки не иду — неудобно, намозолил уже портовикам глаза за четверо суток. Остался в защищенном молами заливе, зацепился за буй. Пишу дневник, сушу одежду. В 21.30 подскочил лоцман — дал сигнал выходить. Сказал, что снимаюсь через час, стал кипятить чай. В 22 часа в третий раз пошел на выход. Неуютно выходить в ночное неспокойное море. Близость береговых огней несколько скрашивает мрачные мысли. Немножко попотел, прежде чем одолел воду, устремившуюся в бухту. Прощай, Дувр. Приведут ли когда еще сюда дороги?

Отвалил метров на 500, как из бухты выскочил катер, наверно, лоцман на этот раз проспал мой выход. Рыскает по морю прожектором. Что, моего мачтового огня не видит? Достал фонарь, осветил свою лодку. Катер подошел, дал сирену и подался в порт. Удивительно, за четверо суток ни одного упрека, а я ведь доставил им немало забот. Надо полагать, знак внимания нации исконных мореплавателей нелегкому делу экспедиции.

Дуврский пролив, 8 октября. Огни Дувра медленно удаляются. Выгреб весь прилив и в 4 часа полез отдыхать. В 9 снова взялся за дело. К 17 часам обнаружил, что за 13 часов чистой работы прошел 35 км! У двух рыбаков стрельнул рыбки. С первого бота две бросили в лодку. Со второго спустили ведро — аж пять рыбин. Сколько продвинусь завтра? В 10 ожидается шторм с запада. До 22 отдыхаю, дожидаясь прилива. В 19 часов лодка стала бортом к волне — а это происходит, когда ветер и течение противны. Но сейчас отлив... Разгадка проста. Обмелевшая в отлив коса создала преграду водному потоку. Пришлось сниматься с якоря, огибать косу, чтобы лодка стала носом на волну. Но ветер усилился, и через час ход застопорился. Ночь темная, хоть глаз коли, а продвинулся километра на три. Опасаясь за надежность мачтового огня, не стал выходить на оживленный фарватер. Дотянул до огня на берегу и отдал якорь в 500 метрах от какой-то избушки. В 23 начался прилив, но хода нет — разыгрался ветер, и пошел дождь...

Дуврский пролив, 9 октября. Удары волны в переборку каюты все сильнее. Все чаще приходится выскакивать и откачивать воду, работаю не черпаком — ведром. Все реже приходится отдыхать в каюте. Уйти бы подальше в море, но ветер настолько сильный — не выгрести. Якорь выбирать нельзя...

Рассветает. Уже час мокрый с головы до пят. Чтобы согреться, приходится заниматься гимнастикой. В лодке. С моря катит белую стену буруна. Стоянка на мелководье на якоре для лодки опасна. Истина верна — берег для моряка опаснее моря. Когда накатило, единственно, что можно было сделать,— это спрятаться за переборку носового (грузового) отсека. Лодка нырнула в гребень, что-то тупо ударило по голове. Открытая часть «МАХ-4» заполнилась водой, и лодка стала разворачиваться бортом к волне. Что, дрейфует якорь? Наверно, ударом сорвало. Кинулся отливать воду — ведра нет, смыло за борт. Пытался развернуть лодку носом на волну...

Описаний последовавших драматических событий в дневниках Смургиса нет, но он коротко рассказал мне о них, позвонив из Дувра, а скорее всего из городка Лидд, что в 35 км к западу от Дувра. «На мелководье лодку залило, затем перевернуло. С трудом привел лодку в нормальное состояние и вместе с ней оказался на берегу. Сейчас ремонт небольшой, после иду в Саутгемптон, затем во Францию. Иду один, с Сашей пути разошлись». Анализ событий с момента ухода лодки из Лондона позволяет сделать вывод, что отец и сын расстались в Рамсгете, небольшом городке на взморье в 130 км от Лондона, и оттуда Евгений — уже в одиночку — продолжил плавание и прибыл в Дувр 4 октября. Приведу еще один документ от 19 октября 1993 года. Это факс из Лондона от нашего друга Чарльза Брукса на мое имя: «Дорогой Василии! Я рад известить, что после 8-балльного шторма вблизи Дувра, который опрокинул лодку Евгения и вместе с ним выбросил на берег вблизи Лидда, он отремонтировал ее и продолжил путь. Он звонил мне из Саутгемптона этим утром, где ему помогал во всем Русс Паркер, который также говорил со мной. Русс приобрел для него сегодня вечером спутниковый указатель места (в системе «GPS»). Евгений намерен завтра утром, в среду 20 октября, покинуть Саутгемптон курсом на Брест (Франция). При этом он может использовать систему внутренних каналов Франции в обход Бискайского залива. Евгений попытается сам послать вам факс, подтверждающий изложенное здесь, но просил меня дать вам знать об этом. С наилучшими пожеланиями, Чарльз Брукс».

Продолжим дневник Евгения. Запись от 15 октября — выход из гребного клуба в Лидде после ремонта лодки. Следующие страницы сразу переносят нас в море в день выхода из Саутгемптона 21 октября. В дневнике, с пятнами влаги, пунктуально пропущены страницы, вероятно, для того, чтобы в последующем их заполнить. Но, видно, не нашлось времени. Итак, дневник Евгения Смургиса за 15, 21-27 октября.

Дуврский пролив, 15 октября. Полночь. Дождь прекратился. Вечеринка в клубе закончилась в 23 часа. Умеренно вечеруют, не по-русски. Теперь сижу в лодке и не могу попасть в клуб, чтобы забрать вещи и заняться упаковкой: прилив поднял лодку, и связь с берегом ненадолго оборвалась. Часов до двух теперь придется подремать. Жалко, что нет будильника. По возможности надо будет обязательно приобрести. Но биологические часы сработали безотказно, в 2 часа варю кофе и бегу в клуб. Успеть бы выйти из канала с отливом. Таскаю вещи без передыха пять часов подряд. Столько снаряжения, что для укладки требуется целый день. И все же прозевал. Лодка завязла в наносном иле — вода ушла. Пришлось остатки свалить в мешки и покидать в лодку, не разбирая.

Привязал новый подаренный в клубе якорь, поставил мачту для огня и пошел искать вагу. Подошел мой помощник — Симолс. Тоже треповат. Вчера обещал свозить к себе домой на ужин — не приехал. Обещал привезти на причал Аллэна попрощаться — не привез. Подошел дежурный спасатель. Хотели втроем спихнуть лодку. Куда там, ни с места. Пока не нашел кусок ржавой трубы и не отлепил лодку от ила — дело не шло. Всю лодку и себя, пока возился, перепачкал грязью...

Саутгемптон, Английский канал, (Ла-Манш), 21 октября. В час ночи пришлось надевать рыбацкий костюм. Прохладно: через трое штанов коленки мерзнут. Надо достать длинные шерстяные чулки. Перед выходом из протоки потянуло родным запахом коровьего стойла...

В 7.30 взошло солнце. Погреб под берег прятаться от ветра — пошел прилив. Час убил, выгребая под берег, зато, им прикрывшись, пошел на запад. В 12 часов встал на отстой. До прилива надо готовить лодку к пересечению Ла-Манша — 150 км — герметизировать бумаги, чтоб опять не подмокли. За сутки одолел 50 км. Пакуюсь, тороплюсь. По отливу ватага школьников — идут домой. Подальше — гуляющие с собаками. Останавливаются, глазеют: любят в Англии собак! Ветер подвернул на северный, усилился — может, здесь повезет.

В 15 часов отвалил от берегов Англии. При такой силе ветра суток за трое вынесет на побережье Франции, а я тем временем погребу к Бресту... Часа через четыре пересек водную границу Англии. Трудным оказался ход и эту страну. Шли с большими надеждами, а ушел один с огромной потерей времени, не отдохнувши, несолоно хлебавши. Приобретя новых друзей, опреснитель и «Магеллан» (похоже, и здесь надули — прибор был в эксплуатации и, судя по всему, неисправен. Неспроста мастера не приехали делать настройку, если я не ошибаюсь). Узнал, как много в Англии «обещалкиных». В 20 часов показался ущербный месяц. Света хватает, чтоб следить за волной. Ее раскатывает час от часу. Береговые огни Англии постепенно тускнеют. Увижу ли с рассветом ее берега? Вряд ли...

Английский канал, 22 октября. 0 часов. Воду стало набрызгивать в лодку. Пришлось поставить еще две дуги и наполовину поднять куликовский тент (от фирмы «Кулик»). Идет прилив, и грести на запад бессмысленно, на юг же, к берегу, торопиться не надо! Зажег мачтовый огонь и полез в каюту отдыхать до отлива. Всего два судна прошли неподалеку. Надо завтра сделать РЛП — отражатель из консервной банки. Из дрема вывел удар волны и шум льющейся воды. Закрыл бы молнию на крыше, все было бы нормально. Мачтовый огонь погас. Проверил батарею, контакт — все в порядке. Видимо, лампочка перегорела. Сменить на качке не удастся — сбросит с крыши. Надо будет обрезать мачту, чтоб обслуживать ее можно было, стоя на днище лодки. Приладил пока на верх каюты красный фонарь. Застегнуть верхний замок на тенте — дело безнадежное, его надо менять. Ночь прошла беспокойно: в гребле и бдениях.

«Магеллан» не работает. Где нахожусь, куда снесло? Сделал отражатель, укрепил засветло красный фонарь. Ветер стал подворачивать к востоку. После ночи надо будет грести к берегу, ибо вынесет в океан. Лодка не готова к такому варианту: течет, продуктов дней на 10, отсеки разгерметизированы... В 22 часа прорезал вереницу судов. Все прошли на безопасном расстоянии. Наверняка виден огонь, и отражатель действует. Слева по носу замечаю работу маяков. Холодно.

Там же, 23 октября. До 5 греб по курсу 210 в основном одним веслом. Ветер на вынос в океан — восточный. Временами хорошо окатывает. Какое-то разнообразие — работать новым подаренным черпаком. Очень удобным. Третьи сутки не раздеваюсь. Все сырое. Работаешь — тепло. Отдыхаешь — мерзнешь. Хочется в теплом сухом месте сбросить все с себя и... согреться, а лучше оказаться в русской парной. Мечты. Рассвет принес пасмурное небо и пустынное седое море.

Что-то тянется за кормой лодки. Когда разглядел — не обрадовался. Это кусок стеклоткани отстал от днища. Хороший тормоз, а срезать можно лишь на стоянке. К 16 часам на юге обозначилась земля. Стал работать на курсе 150. Так может пронести в Бискай, но надеюсь, что это Нормандские острова и до Биская далеко...

Там же, 25 октября. В два часа привязал весла и закупорился наглухо. Темень. Мыслишки мрачные в голове бродят. По идеальному плану Василия сейчас уже должны жарить пузо на Канарских островах, а еще и на берег Франции нога не ступала... Утром дух играет, а с наступлением темноты и холода настроение падает. Нет, самое большое дело жизни надо делать до конца. Хотя бы ради памяти отца. В последнюю встречу в больнице сказал: «Что бы ни случилось со мной, дело свое не откладывай». И смерть свою, как мне кажется, рассчитал, чтобы я смог своими руками тело его предать земле. Все так и получилось — отъезд в Мурманск откладывать не пришлось...
В 8 утра снова за греблю. На юге чуть к западу три острова — Нормандские. На самом южном — маяк, за ним коренной берег. Вот она, земля Франции...

У острова Джерси в группе Нормандских, 26 октября. В два ночи стравил с якорем два конца и третьего метров тридцать. Глубина метров 40. К 8 пытаюсь выбрать якорь. Мертво зацепился, наверное, между камней. Ждать, когда течение изменится? А если и тогда не получится? Отрезал трос. Хороший был якорь, но послужил мало. Не впрок подарок пошел — море слизало 21-фунтовый якорь и 50 метров троса. А я еще хотел старый легкий якорь выбросить! Теперь днем надо обязательно приставать к берегу и искать камень, чтоб утяжелить последний свой малый якорь...

На берегу зелень, уютные бухты, кекуры — есть где укрыться, не то что датские да германские меляки. Ветер восток-юго-восток. Приходится работать одним веслом. Надо обязательно делать руль и килевое перо. Маневр такой держу: на запад гребу, потом на юг, к берегу Бретани, а ветер к западу подносит. Белокаменные дома на берегу. Везде свои цвета: красные — в Норвегии, серые — в Англии, а здесь белый. Пристал-таки к берегу французскому и дань взял — камень.

Наметил отстой у маяка на северном выступе Бретани. Но рифы, кекуры. Проскочив гряду рифов, увидел бухточку, а в ней лодки на якорных бакенах. Только зацепился, вижу — на берегу человек восемь в одинаковой одежде. Кричат, машут. Сижу, долблю канавки в камне.

Словом, дурачком прикинулся. Теперь орут хором. Ушли. Ну, думаю, сейчас с надувнушкой объявятся. Вдруг вижу — аквалангист плывет. Вцепился в борт, снял маску. «Поговорили» кто о чем. Он по плечам себя хлопает, где обычно погоны носят, и показывает в сторону вышки и казарм. Сказал ему по-английски: «Завтра утром подойду». Сделал якорь из камня, сварил уху. Впервые за шесть ночей сплю спокойно: лодка уже не кажется взбесившимся козлом, и не надо выскакивать отливать воду.

Английский канал, побережье Бретани, 27 октября. Тот же ветер, но небо чистое. Иду вдоль берега, лавируя среди рифов. Стрельнул рыбки у рыбаков. Вдруг решительно бот подходит. В лодку летит пакет: яблоки, минеральная вода, пиво. Кружат, возвращаются, тычут пальцами в меня, кричат: «Абовиль», а я отвечаю — «Жерар», намекая, что знаю о самом знаменитом гребце мира, одолевшем на веслах Атлантику и Тихий океан. Гости в восторге. Снова подходят и на этот раз спускают в лодку корзину с дюжиной бутылок пива.

Снял рыбацкую робу, сапоги. Ненадолго. В море оторвался — пришлось снова надевать. Следя за волной, не заметил, как надувнушка подскочила. На ней спасатели. «О' кэй?» — спрашивают. «О' кэй»,— отвечаю. На траверзе большая бухта. Для меня это сигнал: судя по карте, до Бреста не так уж далеко — километров 120. Дня три-четыре? У самого борта лодки носятся парусные доски, прыгая с гребня на гребень довольно высоких волн. Мне бы такую скорость! Все виденное поднимает настроение. Здесь, значит, летний сезон. Быстрее на юг, к теплу. От залива к заливу, от кекура к кекуру. Плохо, что из-за ветра работать приходится одним веслом...

Пролив Ла-Манш, или Английский канал, который Евгений пересекал от Саутгемптона до северной Бретани мимо Нормандских островов, очень переменчивая водная стихия. Приливы дважды в сутки до 7 метров и связанные с ними течения до 9 узлов (17 км/час!). Общая масса воды движется с запада на восток. В открытой части приливы «таскают» туда-сюда всякий предмет, в том числе и тихоходную лодку. Вблизи берега, где очень много опасных рифов, надо применять особую тактику движения с попутным течением. Евгений это освоил. 300 км по прямой он прошел за неполных 6 суток, что дает привычную для него суточную скорость 50-60 километров...

На подходах к Бресту записей в дневнике нет. Это опасный для тихо-ходного судна район: при неумелом маневре может за пару часов унести в океан или выбросить на берег. Потому и некогда было вести дневник. Видимо, 30 октября Евгений прибыл в Брест (крупный порт и военно-морская база Франции), дал интервью для ТВ и газет, запасся продуктами и уже 1 ноября вышел из Бреста.

Брест-Сен-Геноле, 1 ноября. В 7.00 поднял якорь. Ветер не так ощутим — берег прикрывает. Часа два «пилил» на запад, пока не покинул пролив, ведущий от Бреста. Переждать отлив удалось в закрытой бухточке. Якорь не отдавал, а пристегнулся карабином страховочного пояса прямо к бую. В 13.30 начался прилив. Ветер стихает, море успокаивается. К 16 часам на море глянец и небольшая зыбь. Когда видел последний раз такое — не могу припомнить... Уже в темноте вспугнул несколько уток, похоже, на зимовку они отсюда не улетают. Радостная для меня примета. Перед моими глазами ровная дуга берега без рифов от Одьерна до рыбацкого городка Сен-Геноле.

Бискайский (Гасконский) залив, 2 ноября. Ветер крепчает, бегут барашки, а лодку, похоже, несет. Заднюю часть — самая рабочая часть моего тела — начинает жечь. Стер на постоянно мокрой надувной подушке. На часы не смотрю: какой прок. Надо зацепиться за берег. Гребу без перерыва. Держу на огни гавани, из которой суда стали выскакивать, что пчелы из улья. Путина! А с моим ходом надо зацепиться за что угодно. Вижу, от гавани уходит в море отмелая каменистая гряда. Течение встречное, полез напрямую, может, проскочу среди камней. Сил больше нет. Гряду не одолел: пару раз садился на камни. Скатился на глубину и бросил якорь на маленьком пятачке чистой воды. Глубина за 3 метра. Сесть на дно не должен. 7 утра — значит, 10 часов не выпускал из рук весла...

Незаметно провалился в сон. Просыпаюсь от стука по каюте. Двое гостей, один, похоже, в форме. Выскакиваю. Лодка висит на двух камнях. Надо же, как точно села. Сместись на пару десятков сантиметров — свалился бы. Пояснил, что сам сел, а не выбросило — отлив оказался гораздо больше. Сказал, что карта кончилась. Через час пришли снова. Карты до границы с Испанией принесли. Ни проверок. Ни документов. Сидеть придется часов до 15, когда придет прилив. А пока вытащил «якорь» — камень из расселины, обрезал хвосты стеклоткани на днище. В пакете с картами обнаружил большую банку с медом — раньше не было. Значит, позже положили, чтоб не отказался. Деликатные люди!.. С полной водой вошел в гавань...

В Сен-Геноле Евгений познакомился с Александром Ларчиковым, россиянином из Выборга. Вероятно, Александр был последним русским, который видел Евгения и говорил с ним. В декабре 1993 года в редакцию пришло письмо и даже снимок: песчаный пляж в Сен-Геноле и два человека на фоне «МАХ-4»...

Из письма Александра Ларчикова:
«С Евгением Смургисом свел меня случай. Я гостил у друзей в Бретани (запад Франции). Однажды утром, открыв местную газету «Телеграм», обнаружил статью о русском путешественнике, совершающем кругосветное плавание на веслах и сделавшем остановку в Бресте. Поскольку мореплаватель говорил только по-русски, журналистам не удалось взять у него подробное интервью, однако кое-что удалось узнать благодаря документам, находившимся на борту, и, в частности, книжке-раскладушке, составленной по-английски.

Сообщение об этом неординарном событии вызвало большой интерес у местных жителей. Поэтому, когда стало известно, что Евгений Смургис остановился в порту Сен-Геноле, мой друг Оливье Меленнек, сотрудник газеты «Уэст-Франс» (крупнейшая ежедневная газета Франции, тираж — 800 000 экземпляров; для сравнения, «Монд» — только 400 000), попросил меня помочь с переводом. Естественно, я согласился. Ближайший к Сен-Геноле корпункт «Уэст-Франс» находился в Пон-л'Аббэ, и интервью было поручено собкору газеты Бернару Дилоскеру. Он заехал за мной в Треффиагат, и мы отправились в порт.

Когда подъехали к Сен-Геноле, начинало смеркаться, шел мелкий дождь. Поплутав немного по причалу в поисках лодки Евгения Смургиса, мы натолкнулись на группу местных рыбаков, оживленно беседующих на интересующую нас тему. Мнения высказывались различные: одни говорили о «русском Жераре Д'Абовиле», другие советовали вызвать полицию: «Нельзя же позволить человеку совершить самоубийство! Капитан порта должен запретить ему выход в море!»

Действительно, на фоне французских траулеров лодка «МАХ-4» выглядела довольно легкомысленно. Казалось невероятным, что она проделала путь от Диксона до Бретани...

Лодка стояла на якоре метрах в 30 от берега. Я крикнул несколько раз по-русски: «Есть кто-нибудь на борту?» Евгений Смургис, очевидно, отдыхал, поэтому ответил не сразу:
— Какими судьбами русский человек в этих краях?
— Поговорить бы надо, — сказал я, — если вы не возражаете.
— Где тут причалить можно? У меня киль поврежден, а кругом камни...

Я перевел вопрос местным морякам, и они указали на небольшой пляжик метрах в ста от места стоянки «МАХ-4». Евгений Смургис погреб к берегу, вышел из лодки, представился. Он был одет в высокие болотные сапоги, прорезиненные брюки и куртку, еще одни такие же брюки он накинул на плечи. Невысокого роста, худощавый, лицо от загара кофейного цвета, он показался мне очень усталым, почти изможденным.
— Какими судьбами здесь? — повторил он свой первый вопрос.
— В гостях у друзей, — ответил я, — а сейчас вот попробую взять у вас интервью для газеты.
— Долгого разговора не получится: идет дождь, а сушиться мне негде.

Кроме того, сейчас отлив, и лодка рискует остаться на песке. Мне надо отплыть рано утром, я тороплюсь и не хочу терять еще один день. Ты когда будешь в Питере? Недели через две? Зайди в редакцию журнала «Катера и яхты», найди Юрия Суреновича Казарова, передай ему фотографии и скажи, что в Дувре лодка опрокинулась. Киль поврежден, есть течь.
— Так как же вы поплывете?
— Течь небольшая, примерно ведро часов за 8... Вычерпываю...
Я перевел сказанное на французский. Рыбаки заметили, что в порту есть мастерские по ремонту.
— Ремонтироваться буду в Испании. Я и так выбился из графика с этой гонкой в Лондоне...
— Вы еще и в гонке участвовали?
— Да, я думал, что это поможет мне решить финансовые проблемы, но надежд гонка не оправдала...
— Гасконский залив очень опасен осенью, лучше ремонтироваться здесь, — настойчиво повторяли местные рыбаки.
— Я знаю, но у меня лодка из дерева и пластика, прежде чем заделывать трещину, нужно подождать, пока дерево высохнет, а ждать я не могу. Доберусь до Испании, а там отремонтирую.
— Храни тебя Бог, — ответили рыбаки.

Толком поговорить мы не успели: вода убывала, и Евгений Павлович попрощался с нами. Он вернулся на прежнее место стоянки, а мы с Бернаром Дилоскером поехали в корпункт писать статью.

Наша встреча длилась не более 15 минут, но я запомню ее надолго. Впервые в жизни я встретил настолько сильного человека. Сильного не только духом, но и телом. Настоящего мужчину. Ибо пройти на веслах морем от Диксона до Сен-Геноле в 55(!) лет — это не может не вызывать восхищения.

Продолжение у этой истории трагическое. Две недели спустя мне позвонил Оливье Меленнек и сообщил, что лодка «МАХ-4» была найдена пустой на широте Ла-Рошели».
Итак, Евгений Смургис вышел из Сен-Геноле...

У бухты Киберон, 6 ноября. Ночью рыбаки разъездились, а видимость плохая, как бы не столкнуться. Прицепил на мачту мигалку. Иду по компасу, прислушиваясь к шуму прибоя. Но лагуны срезаю и выхожу сразу на мыс Киберон. Одноименная бухта завалена камнями. Зыбь обрушивается на них со страшным шумом. Рев стоит. Отвалил в море от греха... Да и вынос с реки Луары вносит лепту, толчея сильная. У островного маяка, у самых бурунов, цепляюсь за рыбацкий буек. Самое время перед ночной вахтой перекусить и отдохнуть.

Атлантическая Луара, 7 ноября. За ночь ветер изменился на северозападный, попутный. Выбрал якорный «блок» из двух камней весом около 15 кг, и лодочка побежала по ветру споро. Гоню лодку без якорных стоянок по буйкам. На ходу варю, на ходу ем. Вчера отработал 14 часов, а прошел меньше, чем сегодня за пять часов. Опять рыбаки, а электрооборудование меня замучило: все три фонаря вышли из строя. Никак не соберусь достать елецкие батарейки. В 19 часов в виду маяка лег в дрейф и принялся жарить рыбу, а после дотяну до следующего маяка (км 25) и часа четыре подремлю.

У острова Иль-д'Йе, 8 ноября. У нового маяка стал и заснул мгновенно. В четыре, когда выглянул, выяснил, что унесло меня в море километров на 10, да еще и к северу, то есть назад. Потому заложил курс 120 и целый день греб с короткими передышками. В сумерках открылся берег. Пора за водой, продуктами. Завтра обязательно сделаю остановку. Сон клочками начинает выматывать. Сказывается отсутствие привычного ритма. При работе вдвоем больше двух часов, как правило, не спал, а чувствовал себя нормально — организм настроился на этот ритм. Гребля в одиночку больше изматывает, ритм какой-то рваный, то есть нет его... Теперь не рискую быть в дрейфе. В 22.30 попался очень удобный рыбацкий буй, да усталость навалилась, как не зацепиться. За ужином выпил стопку разведенного спирта. Ночью лодку развернуло, и буй стал бить в борт.

Круа-де-Ви (Департамент Вандея), 9 ноября. В заливе перед входным каналом стоит очень густой запах свежей рыбы. Ничего не скажешь, богат рыбой Бискайский залив. От самого Мурманска такой активной и продуктивной рыбалки видеть не приходилось. Добыча идет в основном мелкими судами. Вхожу и причаливаю к плавпирсу для малых судов. Переоделся, побрился и в город...

Довольно долго искал здешний супермаркет. Купил на три дня провизии, бутылочку красного вина. Странная картина. Вино вдвое дешевле хлеба: бутылка литровая 6,3 франка, а полкило не самого лучшего хлеба 6,5 франка. С этикетки на меня смотрит лысоватый усач лет 60 с бокалом вина в руке. Собутыльник для одиночки?..
К лодке возвращаюсь около пяти. Дал интервью для двух солидных, знающих свое дело журналистов. Попросил позвонить Жерару Д'Абовилю, прислать газету в редакцию «Вокруг света». Сказал, что дней через 6—7 буду в устье Жиронды, в Руайане... Вечером иду на пирс. Ветер юго-западный, встречный, дождь секущий, мелкий. Выходить — лезть на рожон. Решил коротать ночь до рассвета.

Круа-де-Ви, 10 ноября. После завтрака подвел итоги десяти дней. Прямого хода от Бреста получилось 300 км, фактически — 400. До Сан-Себастьяна еще около 500. Не мешали бы ветры — за 10 дней пройти можно, как раз к сроку истечения испанской визы. Надо сменить место поближе к яхт-клубу — возможно, удастся факс отправить в Москву. В клубе пусто, зато в ближайшей лавке купил свечи. Теперь с каютным освещением вопрос решен.

В 17 часов ушел в море. С отливом еще пару часов хорошо пройду. Во время одного из передыхов шальной гребень окатил меня. В сапоги водичка залилась, ноги сырые, а ночи прохладные. Небо вызвездило, давно такого не видел. Видимость хорошая.

Подходы к порту Ла-Рошель, 11 ноября. Два часа бегу от красного сектора маячного огня, что впереди километрах в двадцати. В два часа вывел маяк на траверз левого борта и отдал якорь. В 7 часов поднялся и стал готовить завтрак. Ветер ослабел, а когда рассвело, начал поддувать с юго-востока, что сразу испортило настроение. Ночное звездное небо с рассветом превратилось в грязную мазаную скатерть: немного бирюзы, золотистые тона от лучей восходящего солнца, белые и черные тучи. В 9 утра раскинулась всеми цветами радуга, захватив четверть горизонта от севера на запад. Постепенно ветер вернулся на «место» — стал попутным, северо-западным, и прилив помогает. Гребу с двумя короткими передышками минут по двадцать. Сутки обещают быть продуктивными. В 16 подруливает моторка — рыбка свежая сама приехала, зачем ловить! Отработанным жестом даю сигнал... и в лодку летят две большие рыбины. Будет уха и две сковородки жареной. Слов нет, французы щедрее немцев и англичан. Потом подходит еще один катер, и очередные три рыбины. На двое суток рыбный стол обеспечен. Решил готовить на ночь еду и сниматься пораньше.

Порт Ла-Рошель, 12 ноября. В половине четвертого отдаю якорь. На юге длинная линия ровных огней, слегка выгнутых вверх, четко обозначила мост. Видны огни судоходного прохода. Какой он, этот мост? То, что длинный, — это уже точно... В 7 готовлю кофе. Туман, снимаюсь, прохожу мост, ничего особенного. Ожидал сказочное, как продолжение моего нынешнего сна: средневековые войны, факелы...

Бреюсь и гребу на вход в Ла-Рошель. В яхтенную гавань допилил лишь в 14.00. Яхты косяками навстречу, на выходные. Такого количества яхт видеть еще не приходилось. Мощный яхтенный комплекс с сетью магазинов и мастерских. Отправной пункт на Канары и в Карибский бассейн. Никуда уже не успею. Надо обедать, посмотреть город и с концом отлива уходить — погода нормальная. Нельзя терять погожие дни. За два дня доберусь до городка Руайан, это километров 70, помечен крупным кружочком. Там выйду на связь, свяжусь с прессой, помоюсь.

Иду в город. В марине захожу в магазин. Нужных баллонов с газом нет. Обманули англичане: в Лондоне твердили — газ французский, система плита—баллон интернациональная. Купил расческу и флакон одеколона. Теперь хоть немного можно будет отбить запах гнили и пота в каюте... Много магазинов, кафе, баров. Попытался в лавках продать значки, юбилейные и сувенирные рубли. Не берут...

В сумерках, в конце отлива вышел в море. Отработал два часа и отдал якорь. Накопившаяся усталость как-то разом навалилась на душу и тело. Шестой месяц без единого выходного, без отдыха. Скорей бы в тепло и хоть недельку отдохнуть полнокровно, немножко восстановить силы и дух.

Подходы к Рошфору (Департамент Приморская Шаранта), 13 ноября. В прилив не поднялся, а за ночь ветер изменился и активно заработал встречный. Вот тебе и пироги! Дождался прилива и выбрал якорь. Что ж, зарядимся на нудную шестичасовую работу. Гребки редкие, протяжные, с напряжением. А ведь загадал через два дня быть в намеченном городке. Еще думал, как бы раньше не прийти... Малопредсказуема дорога весельного мореплавателя.

В полдень две крошечных яхточки с экипажами по два человека пересекают курс. А впереди тренер на моторке снимает подопечных кинокамерой в брызгозащищенном желтом боксе. Вот мне бы такую технику! За пройденный путь можно было уже отснять прекрасный фильм. У тренера для учебных целей есть камера, а у кругосветного мореплавателя нет?! Винить некого: сам сознательно шел на выход неподготовленной экспедиции. Нужно было обрубать концы с берегом, иначе все могло затянуться на неопределенный срок. Есть камера, нет камеры, есть деньги, нет денег, холодно, голодно — тяжело, но дело, ради которого вышли, движется вперед, хотя и не так быстро, как хотелось бы. И с большими потерями — тяжелый груз на свои, еще не окрепшие молодые плечи взвалил Саша своим уходом. Взвалил на всю жизнь и вряд ли когда от него освободится. А может, у его поколения другие понятия о чести, достоинстве?

Скребусь потихонечку. Запеленгованные ориентиры медленно удаляются. День солнечный, но работать приходится в костюме рыбака. Нет-нет, да окатит волна. Хороший подарок сделали мне в Саутгемптоне. Вот бы два таких с начала похода. Сколько бы проблем было решено!

Посредине пролива одиноко возвышается какая-то башня. Вот дотянуть бы до нее до конца прилива и за ней отстояться до следующего. Постепенно башня начинает проявляться — всем телом уходит в море, а на стенах три яруса точек. Наверное, крепость. Ближе, ближе — не крепость, а тюрьма. Надо же, где такое взгромоздили! Такое надо придумать. Здание высотой метров 15, хотя и три этажа. Не скупились раньше на высоту потолков, даже для арестантов. Стены толстенные, окна маленькие. Рядом на четырех металлических трубах плавающая платформа для причаливания туристских судов. На ней трап выдвижной, лебедка. Жалко, что входная дверь закрыта и волна не дает подойти. Надо будет узнать, что это за тюрьма. Здание не имеет углов, форма его — беговая дорожка стадиона. Окна на всех этажах расположены на равном расстоянии друг от друга. Крыша плоская. На ее южной стороне — застекленная башенка наподобие фонаря большого морского маяка. Скорее всего это и был не так давно маячный фонарь. Тюрьма расположена между двумя островами примерно на равном удалении от каждого. На запад — большой, на восток — маленький... За тюрьмой не укроешься — накат. На мою удачу, со стороны большого острова — две металлические бочки для стоянки туристских судов и рядом 4 рыбацких буя. Решил к ним прицепиться, так помягче стоянка будет. На карабинчик пристегнулся без отдачи якоря, очень удобно. Поужинаю, дневник попишу. Где там! Лодку из стороны в сторону кидает. Отраженная от стен тюрьмы волна ломает ветровую, создавая толчею. Подремлю до прилива. Но дремать не пришлось. Ветер к 20 часам набрал силу, и в лодку стало срывать гребни волн. Вылез, откачал воду, поставил вторую дугу и повыше застегнул молнию. Молодец Кулик, хорошо помогает его тент. Беспокоит конец, которым пристегнулся к бую, — выдержит ли? А сам буй — надежно ли заякорен? Лучше бы зацепиться за судовой — там якорь мертвый. Очень опасно соседство с тюрьмой и платформой: сдрейфует лодка — разобьет. И отстегиваться сейчас опасно, можно не успеть отрулить.

О.Олерон, близ города Ла-Трамблад, 14 ноября. Ночь провел в беспокойстве, словно на вибростенде. Вот чертово соседство. Сколько в этом каземате загублено душ? Еще одной не хватало! Ветер к 6 часам развернулся на 330 градусов, подул почти с противоположной стороны. Буек немножко стащило. Лодка развернулась носом на ветер и стала на безопасный курс. Теперь, если и сорвет, то пронесет мимо опасностей. Костюм снимать не стал, а так в нем и задремал. Недолго. В 5 часов лодка заскакала пуще прежнего. Вокруг буруны, оголяются около тюрьмы камни. До конца отлива еще два часа. Отстегнулся и полчаса бился, пока оторвался на безопасное расстояние. Еще полтора часа греб по ветру против течения, медленно двигаясь на юго-восток. Потом заработал прилив, и лодка пошла. Теперь можно позавтракать. Поел, дух перевели погреб на юго-запад, выбирая снос. Хорошо несут лодку три силы: ветра, течения и гребца. Думал ночью, если ветер не изменится или не ослабеет, то возвращаться в Ла-Рошель по ветру — часа два хода. Самое разумное... Там ночь проведу, в воскресенье помоюсь, а в понедельник свяжусь с Васей, во всяком случае, факс отправлю и с прессой встречусь...

Теперь, когда лодка несется на юг, могу норму перевыполнять. Жаль только, что силу гребца приходится тратить на погашение сноса. Гребу все время на юго-запад, и получается, что продвигаюсь прямо на юг. С полудня небо очистилось, и открылся мост. Так, смотришь, к 14 часами его пройду. Мели идут, торчат из воды шесты всякие. Снуют маленькие суденышки вроде плашкоутов. Сначала думал, что дрова на них возят. А потом, когда одно подрулило, рассмотрел «полешки». Оказалось, это мешки-сетки с аккуратно уложенной, одна к одной, свеклой. И во Франции в страдную пору крестьяне воскресений не знают. Бегают по обе стороны моста, где оборудованы причалы для перегрузки на большие суда... Этот мост — по типу предыдущего — но не в 30 пролетов, а 45, через 50 метров. Тоже из литого железобетона. К 16 был у южной оконечности острова Олерон. Ветер немножко потише, но с моря катит мощный накат. Начался отлив. Подошел к знаку и отдал якорь. Отстой до следующего прилива — 22.30. Только поел и за дневник принялся, как шум вертолета. Вчерашний, красный, как наш Ми-4, — на подходе к тюрьме все меня облетывал. Снизился, завис на почтенном расстоянии, не то что наши — прямо над лодкой виражируют так, что с нее от ветра вещи летят, и в мегафон гута...

На этом записи в дневнике Евгения Смургиса обрываются.
В ночь с 14 на 15 ноября 1993 года Евгений погиб. Напомню: это случилось в узком проливе между материком и островом Олерон у западного побережья Франции, близ устья Жиронды. Лодку обнаружили на следующий день на пляже, близ городка Ла-Трамблад. И лишь на шестой день на тот же пляж вынесло тело...

Место, где была обнаружена лодка Смургиса, с давних веков имеет репутацию одного из самых опасных мест у побережья, и в народе его называют «поглотитель людей».

Послесловие

7 декабря 1993 года мы встречали в Шереметьево-2 печальный груз. В автобусе, следующем в Липецк, я сидел вместе с родственниками Евгения — сыном Александром, младшим братом Владимиром и давним другом Смургиса — Вячеславом Лыковым. 9 декабря Евгений Павлович Смургис был похоронен в Липецке рядом с отцом...

Нельзя умолчать о том, что в осуществлении этой печальной акции нам помогали работники посольства России во Франции, администрация Департамента Приморская Шаранта и администрация Липецкой области, выделившая 5,5 тысячи долларов на оплату услуг похоронного бюро в городе Руайане и транспортировку гроба с телом в Москву.

Судьбу лодки «МАХ-4», построенной при содействии редакции журнала «Вокруг света» и формально ей принадлежавшей, решили быстро. Согласились с предложением французской стороны о передаче ее в Морской музей Ла-Трамблада в память о мужестве Евгения, пытавшегося быть первым в кругосветной гонке на веслах...

В январе этого года в редакцию журнала «Вокруг света» пришло приглашение от Жана-Пьера Талье, мэра города Ла-Трамблад, принять участие в открытии выставки, посвященной Евгению Смургису.

30 марта российская делегация вылетела в Париж. Липецк представляли вице-мэр — Людмила Валентиновна Куракова и один из спонсоров экспедиции Смургиса — Александр Михайлович Стебенев. Я представлял журнал «Вокруг света». В Париже нас встретил сотрудник консульского отдела посольства РФ во Франции Аркадий Сытин, ставший четвертым членом нашей делегации.

Ла-Трамблад — маленький курортный городок на берегу Бискайского залива. Около 5 тысяч жителей, древнейшая родословная, уютные улицы, старинные дома. Впрочем, колорит французских городов, виденных на всем 500-километровом пути от Парижа, присутствовал здесь в полной мере. Я сказал — курортный, но так ли это? Это и город рыбаков, добытчиков устриц — повсюду видны протоки, каналы, бассейны... В первый же день приезда в Ла-Трамблад мы прошлись по набережной, постояли в молчании, не отрывая взгляда от злополучного пейзажа с мостом и оконечностью острова Олерон...

Позднее, во время встречи в туристическом центре, я познакомился со спасателями, пожарниками и врачом, которые были причастны к печальным событиям.
— Так зачем прилетал вертолет? — задал я мучивший меня вопрос одному из членов местной пожарной команды, имеющей те самые красные вертолеты.
— Это был обычный облет побережья перед предстоявшим в ночь на
15 ноября усилением ветра. К лодке Смургиса мы тоже подлетели, поскольку других судов в проливе не было, и зависли, объявив о надвигающемся шторме и показывая на укрытия в многочисленных каналах.
— И что же ответили с лодки?
Мой собеседник засмеялся.
— Важно, чтобы он нас услышал. У нас мегафон погромче шума винтов. А с лодки? С лодки нам показали сведенные в кружок большой и указательный пальцы — все о'кэй и еще две ладошки, сложенные вместе у левого уха.

Врач сказал мне, что ушибов на теле Евгения он не обнаружил, хотя не исключил, что тупой удар в голову мог быть от весла или корпуса лодки — в скачке на волнах, а тем более если лодка с сидящим в ней гребцом опрокидывается — такое не исключается.

После этой беседы мы направились к морю по дороге, петлявшей среди устричных плантаций, крошечных цехов и мини-рынков всякой морской живности. Я пытался представить вечер 14 ноября, когда Евгений дожидался попутного приливного течения.
... Усилившийся ветер погнал с моря на берег мощную волну. На таблице приливов рукой Евгения подчеркнуто — «большая вода» в 5,35 метра в
16 часов 08 мин и «малая вода» в 22.58, с которой и должен был начаться попутный прилив. Поток прилива идет по мелководному проливу прямо на юг, а со стороны берега из обширнейшего эстуария Жиронды и Гаронны продолжает выливаться — вместе с речной — вода, накопленная там в прилив и запертая встречным ветром.
Итак, две приливных струи сталкиваются с волной, образованной ветром. Можно представить, что происходит при этом на мелководье. Подчеркиваю, на мелководье, где любая приходящая сюда волна становится на дыбы, обрушивается и закручивается, встретившись с противотечением...

Памятуя об усталости Евгения — он греб от форта Боярд практически без перерыва — первые удары налетевшего шторма застали его в каюте. Он выскочил и... Крутой пенящийся вал мог опрокинуть лодку, как это было у берегов Англии. Резкий удар в борт мог и просто выбросить гребца из лодки, а спастись без жилета да еще в сапогах среди толчеи двух-трехметровых волн невозможно, особенно если лодку уже следующим ударом унесло далеко. Останься гребец в каюте, он отделался бы легкими ушибами...

Эта последняя мысль не покидала меня и тогда, когда во дворе Морского музея я осматривал «МАХ-4» — целехонькую и невредимую, разве что краска на носу ободрана о песок.

Лодка — с выпущенными на траву веслами — стояла на зеленом газоне, а вокруг толпились приглашенные. Началась церемония передачи «МАХ-4» Морскому музею. Среди гостей был и Чарльз Брукс — наш неизменный лондонский друг. Мэр Ла-Трамблада произнес речь, закончив ее словами:
— Я очень взволнован, говоря о том, что господин Смургис, в связи с гибелью которого мы собрались, совершил на гребной лодке по сумме пройденного пути практически кругосветное путешествие. Оно было радостным и трагическим одновременно. Я благодарю всех присутствующих здесь и прошу прослушать в честь памяти господина Смургиса гимн России...

От российской делегации выступила Людмила Куракова. Она поблагодарила мэра, дирекцию музея и муниципальные власти за честь, оказанную русскому мореходу из Липецка, и от имени редакции журнала «Вокруг света» передала Муниципальному музею лодку «МАХ-4». Прозвучал гимн Французской Республики, и снова к микрофону подошел мэр Талье.
— Приглашаю всех к открытию мемориальной доски, которая установлена на борту лодки в честь Евгения Смургиса.
Мэр и члены российской делегации снимают покрывало с бронзовой доски на носу лодки с памятной надписью...

На следующий день в пелене дождя мы помчались в Ла-Рошель. Последние шаги Евгения по земле были здесь, в этом городе, не просыхающем от вечных слез соленого моря. Ла-Рошель... Из окна кафе «Ла Марине» виднелся узкий, зажатый двумя сторожевыми башнями выход в море. Стая яхт с намокшими, обвислыми от тяжести парусами шустро вбегала в гавань — в этот вечерний час моряки торопились домой, к теплу за толстыми стенами своих домов. Так было и в тот день, когда где-то здесь по истертым камням бродил Евгений и, нетерпеливо поглядывая на сумрачную вечернюю воду, ожидал выхода в море...

Главное, о чем бы хотелось сказать в этих последних строках — это о причине гибели Евгения. Однако сказать однозначно очень сложно даже для меня, хорошо знавшего Смургиса в течение десяти лет.

Меня не покидает ощущение вины: я не смог организовать исключительные силовые и волевые ресурсы этого человека. И раньше, в самом первом нашем плавании, я пытался посягнуть на стихийность его спортивного марафона, пытался навязать ему систему движения и отдыха, которая была бы самой эффективной. К сожалению, этого не получилось на Селенге, когда я противился ночному переходу вверх по вздувшейся от половодья реке. Не получилось и в Японском море, где мы шли, невзирая на штормовые предупреждения. Евгений Смургис свои силы раскладывал независимо от времени суток и погодных условий. Он был принципиальным противником какого-либо предварительного расчета. Он не любил «загадывать» наперед и жестко планировать. Как только Евгений замечал контуры какой-то системы, плана, которым должен подчиняться, он скучнел, становился холоднее и раздражительнее. Сжимался, скручивался до шарика и скатывался с рельсов здравого смысла. В таких случаях я отступал от своих требований, становился «матросом», и мы снова работали вместе, пока он не «оттаивал» до первоначального состояния общительности, добродушия и готовности вкалывать за тебя, если усматривал малейшую усталость.

Реальной причиной гибели, на мой взгляд, стала его чрезмерная усталость. Таких откровений о самочувствии, усталости и скверном настроении не встречалось в его предыдущих дневниках. Он отсеивал от самых близких друзей свои беды. Малые «ушибы» и неудачи в бытовых мелочах просто скрывал. «Стратегические» провалы (развод с женой — матерью Саши, неурядицы со здоровьем сына — врожденный порок сердца и размолвки с ним) обычно обращал в бойцовские шуточки: было, да прошло.

По каналам Франции в обход Бискайского залива идти отказался («не стану мочить лодку в пресной воде»), хотя мы потратили много времени на «пробивание» этой идеи. Более того, уже в пору нашей поездки во Францию я говорил по телефону со знаменитым Жераром Д'Абовилем. Он сказал, что ждал звонка от Евгения и готов был встретить его в Бресте, чтобы побудить его проплыть оттуда до Руайана по внутренним водным путям. Но Евгений замкнулся и все чаще поступал вопреки всему, что ему говорили. В частности, из четырех городов во Франции, куда он заходил, он не дал весточки о себе ни в редакцию, ни мне домой. Судя по записям в дневнике, в Руайане Евгений решил «притормозить», отдохнуть по крайней мере. И то, что он погиб рядом с берегом, в закрытом от океана, но коварном проливе, говорит о том, что он приготовился сделать паузу, переосмыслить все и успокоиться. Расслабился и спал беззаботно — до Руайана рукой подать. Шторм, о котором ему передали с вертолета, посчитал «очередным», каких уже немало видел. Трагическая нелепая случайность не дала выплеснуться обычной для него жизнестойкости...

В характере Евгения Смургиса явно проступали черты стоика и супермена. Уникальная воля, терпение, чувство озарения, даже провидения... и — зачастую — желание действовать вопреки «здравому смыслу» (прогнозу, предупреждению или собственной минутной слабости), с полной уверенностью, что его воля победит. Читатель, вероятно, помнит запись в дневнике Смургиса о том, как у берегов Германии он впервые пристегнулся! Что это — безрассудная смелость или безграничная вера в свои силы, а может быть, принцип — до самой крайности не склонять головы?!

Но в обычной жизни; когда рубил избу или балагурил за чаем, Евгений совсем не походил на супермена, и потому невыносимо мучительной кажется мысль о том, что он никогда не появится в дверях моего дома с букетом цветов для моей жены и рюкзаком за плечами...