Главный архитектор столицы Александр Кузьмин объясняет, что такое московский стиль

Главный архитектор столицы Александр Кузьмин объясняет, что такое московский стиль
Бурное строительство, которое финансируют довольные ростом цен на недвижимость инвесторы, очень быстро меняет облик российской столицы. Александр Кузьмин, ставший главным архитектором Москвы в далеком 1996 году, признался “Ведомостям”, что некоторые новые здания в городе старается обходить стороной — так они ему не нравятся. Но отдельные ошибки не влияют на положительную оценку, которую Кузьмин поставил современной московской архитектуре. По его мнению, в Европе время Лондона и Берлина сменяется новой эпохой — временем Москвы.
— Как получилось, что вы стали главным архитектором Москвы?

 

 

— Архитектура — это своя тусовка, которая захватывает с детских лет. Правда, архитектор я случайный: сын военнослужащего и женщины-гуманитария. И сам путь главного архитектора был довольно скучным: сначала — студия “Старт”, после этого — лекции по истории архитектуры в Доме архитекторов. Более 18 лет работал в одном доме — НИПИ генплана, постепенно рос в должностях. А 10 лет назад меня выбрали главным архитектором.
— Чего в вашей работе больше — политики или творчества?
— Чиновничья и творческая составляющие в этой работе неразделимы. Хуже всего, когда вмешивается политика, — это самое противное, что есть. Не хочу даже говорить об этом.
— А как она вмешивается?
— Например, я стараюсь держаться подальше от разборки между федералами и регионами из-за прав собственности на памятники архитектуры. Я считаю, что это политика — борьба федералов за имущество, не имеющая никакого отношения к сохранению исторического наследия. Интерес к памятникам архитектуры проснулся, когда возник вопрос их приватизации. Ведь что они хотели взять — Гостиный двор, Манеж, а не монументальные скульптуры, сохранность которых надо поддерживать.
— Будучи главным архитектором города, вы продолжаете проектировать здания, например занимались реконструкцией Гостиного двора. Зачем вам это нужно?
— Обычно я редко веду собственные объекты — и, как правило, в критичных ситуациях. Или когда происходит трагедия, как, например, Манеж после пожара. Это моя обязанность.
— Какая работа интереснее — чиновника или независимого архитектора?
— Сложно ответить. Конечно, времени на творчество осталось меньше, но я не страдаю: у меня был большой опыт работы в Институте генплана города, когда я мог не только придумывать, но и строить. Я люблю свое дело. Больше всего меня в моей должности устраивает то, что между мной и моей идеей, кроме мэра, никого нет.
— Считается, что настоящий главный архитектор Москвы — это Юрий Лужков. Вы с ним единодушны или приходится подчиняться начальству?
— Нам повезло, что мэр оказался одним из немногих руководителей регионов, понимавших важность градостроительства. И если по всей стране градостроительные институты развалились, то Институт генплана, наоборот, расширился — с 400 до 700 человек. Все годы, даже самые сложные, даже во время дефолта, у нас были деньги на предпроектные проработки, и мы сохранили московскую архитектурную школу. У Юрия Михайловича есть бизнес-интуиция. Например, всегда говорили, что нужно сначала заняться Третьим транспортным кольцом (ТТК), а не МКАД, а он сказал “нет”. Вы помните, насколько улучшилась ситуация в городе, когда за четыре года была сделана МКАД? Или реконструкция пятиэтажек — все регионы только начинают ею заниматься, а в Москве этот процесс давно идет. Если говорить про архитектуру, то для этого и создан общественный совет, который следит, чтобы в городе не преобладал только вкус Кузьмина или вкус мэра. У нас с мэром одинаковая политика, хотя она не всем нравится.
— Какая?
— Есть города, которые строит история, есть города, которые строят люди. Москва относится к первым. Здесь обязательно надо знать историю того места, где ты делаешь проект. Москва — это многостильный город, не имеющий по своей истории приоритетного стиля, как, например, Петербург. Это многостилье и есть стиль Москвы. Но из Москвы не нужно делать второй Берлин, который стал интернациональным: каждый объект прекрасен, а в целом дух города пропал. Понимание этой политики и объединяет нас с мэром.
— Что делается для улучшения транспортной ситуации в Москве?
— В Москве в течение 30 лет этим никто не занимался. [Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита] Хрущев построил в свое время развязки на Садовом кольце, и после этого транспортная система практически не совершенствовалась. Потом наступил период, когда мы занимались строительством дорог на периферии города, где строили жилье. Сейчас приходится наверстывать упущенное. Точных рецептов нет. Надо строить, строить и строить.
— Когда будет достроено Четвертое транспортное кольцо?
— Это вопрос к экономистам. При наличии такого количества денег, как при реконструкции МКАД, думаю, что за пятилетку справились бы.
— Какие проблемы сейчас для вас являются самыми острыми?
— Инженерия, энергетика, транспорт. Иногда газ приходится тянуть из Рязанской области. Нужен такой же решительный шаг, как при строительстве Канала им. Москвы, иначе мы так и будем ходить с протянутой рукой: даст “Мосэнерго” нам энергию или нет. И этот шаг должно сделать государство, потому что есть вопросы, которые город решить не может.
— Какие проекты вы можете записать в свой актив как главный архитектор Москвы?
— Генплан города, ТТК. Слово “главный” в названии этой должности не основное, потому что если постоянно помнить об этом, то завтра не сможешь работать. Главный архитектор несет ответственность не только за себя, но и за свой цех.
— Как принимается решение, впишется новое здание в существующую архитектуру или нет?
— Очень трудно. В первую очередь это творчество, интуиция — и не одного человека, не главного архитектора, а всей команды, которая работает. И обязательно должна быть улыбка. Без улыбки в Москве работать нельзя. Иначе в Питер, пожалуйста.
— А что значит с улыбкой?
— Ты должен работать с радостью. Если ты занудствуешь, то отправляйся в типовой район.
— Получается, что это вкусовщина.
— Конечно. А как же иначе? Тогда не будет творчества. Но есть законы, внутри которых ты можешь делать все, что угодно: в генплане города расписано, какой тип здания может быть построен в определенном месте, его этажность. Архитектура — это все равно что вести хозяйство в доме: вы ведь не станете ухудшать свой дом! Есть, например, цельный ансамбль Пречистенки, который должен быть сохранен, поэтому, будь любезен, работай в теплых тонах и не лезь в высоту. На соседней Остоженке другая ситуация: она имела слабую застройку. Так почему бы там не поработать в стиле современной архитектуры?
— Какие здания в Москве вам симпатичны?
— Гостиный двор, Манеж.
— Как вы считаете, какие из современных зданий Москвы войдут в историю?
— Не знаю. Есть хорошее правило ЮНЕСКО: должно пройти 50 лет. Только после этого решается, может объект считаться памятником или нет. Я очень люблю мой город и считаю, что, когда пройдет несколько лет, этот период все будут вспоминать с радостью. В Европе было время Лондона, которое прошло, потом сломали стены и наступило время Берлина, а сейчас — время Москвы.
— Есть ли в Москве неудачные проекты?
— Я их обычно стараюсь обходить. Это Арбатская площадь, начало улицы Балчуг. Когда проект неудачный, то больше всего переживает автор. Я знаю, что такое градостроительные ошибки, помню места, где я ошибся. Для себя, как для главного архитектора, я выработал три правила: когда тебя выбирают главным архитектором, не надо забывать, что большинство проголосовали не за тебя, а против кого-то. Во-вторых, все, что в городе получилось хорошо, найдет своего автора, а все плохое — это твое. И третье: когда тебя снимают, не дай бог повернуться назад, потому что камень, пущенный в спину, попадет в глаз.
— Вы как-то сказали, что Москва может все переварить. Ошибки не страшны?
— Я не так говорил. Градостроительные ошибки не может переварить ни один город. И когда я говорю про Арбатскую площадь, про завышенный объем, который там появился, — это градостроительная ошибка, которая никогда не переварится. Другое дело — архитектурные мелочи, к которым мы привыкаем. Вспомните дом Морозова на Арбате, которому мать сказала: “Я знала, что ты дурак, а теперь вся Москва знает, что ты дурак”. А сейчас мы все ходим, смотрим на этот дом, еще гостям показываем. Сергей Ткаченко придумал дом “Яйцо Фаберже”. Все орали-орали, а сейчас экскурсии водят.
— Старожилы утверждают, что исторический образ Москвы теряется.
— Не люблю разговоров без конкретики. Вот я тоже вспоминаю: иду по Сивцеву Вражеку, вокруг тополя, асфальт весь в трещинах, милые сердцу домики с обвалившейся штукатуркой, облупленной краской. Я чуть выпил, от меня пахнет портвейном “777”, в душе играет песня “Надежды маленький оркестрик” Булата Окуджавы, а из окон доносится Abba. Идешь и думаешь: “Господи, почему нельзя привести это в порядок?!” Привели ведь в порядок! А о чем я скучаю? О своей молодости, когда шел по треснутому асфальту, а на меня девушки смотрели. Когда раньше я приезжал из Европы в Москву, мне было грустно. А сейчас я приезжаю с радостью. И когда навещают друзья из Израиля, из Америки, эмигрировавшие лет 15 назад, я вожу их по Москве и с радостью смотрю, как их лица становятся пасмурными, когда они видят, как мы живем. Я за то, чтобы дети росли в цивилизованном городе и у них не было привычки, как у их отцов, бросать окурки на асфальте.
— Почему среди отечественных архитекторов нет мировых звезд?
— А разве мы можем назвать польского архитектора или болгарского? Думаю, что русских, советских, российских архитекторов с мировым именем не меньше, чем в любой другой стране. А современных нет, так как мы очень долго были в изоляции, в другой культуре. Это все равно что выходцу из низов выйти в высший свет. К слову, звезд не так много, максимум 40, причем настоящих звезд единицы, например Норман Фостер, Заха Хадид. А остальные — хорошие экономисты. Мне бы очень хотелось собрать мировых звезд и не допускать того, чтобы создавался культ одного архитектора. Вот приехал Фостер, и все хвалят его взахлеб. Так нельзя — это кого хочешь испортит.
— Почему в последнее время в России иностранные проекты часто проваливаются?
— Как у нас происходит? Инвестор приглашает архитектора, дает ему участок, а потом оказывается, что этот участок — природный комплекс. Или второе преткновение — они делают слишком дорогие проекты. Я недолюбливаю таких архитекторов, которые позволяют себе делать в Москве то, что не позволят у себя дома. Когда на нас смотрят как на представителей третьего мира, свысока, я и “ударить” могу.
— А что за проект у Шалвы Чигиринского в Нагатинской пойме, который для него делает Фостер?
— Он только предлагается. На зеленой территории почти в 100 га будет один большой конус диаметром 400 м и высотой 150 м. Под ним предполагается целый город: и спортивные объекты, и каток, и развлекательные центры. Остальная территория останется зеленой. Фостер точно попал в 30% возможной застройки зеленого комплекса. А американцы, работавшие над проектом до него, разбросали тот же объем по всему острову.
— Строители, видевшие проект Фостера башни “Россия” в “Москва-Сити”, утверждают, что этот проект нереализуем.
— Не люблю рассуждать не на свою тему. Это вопрос к конструктору.
— Как вы считаете, можно ли было предотвратить трагедии на Басманном рынке и в аквапарке?
— Это две разные истории. Обрушение аквапарка — загадка для меня. Мы все делали правильно: и экспертиза, и конструктор хороший, и архитектор, и строители — не халтурщики. А что касается Басманного рынка — это отражение состояния России.
— Как вы считаете, какой будет судьба Нодара Канчели?
— Я не прокурор. Вся эта история печальная. Печальная не только для Нодара, но и для архитектуры.
— Многим не нравится Зураб Церетели. Как вам кажется, не слишком ли много его творений в Москве?
— Это заезженная фраза. Я считаю, что Церетели — это личность, человек-явление, и отношусь к нему с большим уважением и большой осторожностью. За Поклонную гору я ему спасибо сказал от умершего отца, который увидел, что его уважают. Только Церетели мог закончить проект в такие сроки, чтобы его увидели ветераны.
— Правда ли, что Роман Абрамович представил мэру проект
“Формулы-1”?
— Да, проект есть, в районе Молжаниново.
— А почему проект не двигается? В чем загвоздка?
— Одна — в деньгах. А вторая — в том, что “Формула-1” — это частное предприятие. Ты можешь построить трассу, но она не станет “Формулой-1”, если этого не захочет один-единственный человек (совладелец и глава “Формулы-1” Бернард Экклстоун. — “Ведомости”).
— Какой город мира вам интересен с архитектурной точки зрения?
— Псков с его старыми церквами и каменными домами.

БИОГРАФИЯ
Александр Викторович Кузьмин родился 12 июля 1951 г. в Москве. В 1974 г. окончил Московский архитектурный институт. С 1974 г. работал в НИПИ генплана Москвы архитектором, а в 1987 г. стал директором этого института. В 1991 г. назначен заместителем, затем — первым заместителем председателя Москомархитектуры. С сентября 1996 г. — главный архитектор Москвы, председатель Москомархитектуры.

Бэла Ляув, Антон Филатов Ведомости
Статья о недвижимости получена: IRN.RU

загрузка...